Виноваты звезды

Глава 17 
Однажды утром, через месяц после возвращения из Амстердама, я
подъехала к дому Гаса. Родители сказали, что он спит внизу, поэтому я
громко постучала в дверь цокольного помещения и позвала:
— Гас?
Я нашла его бормочущим на языке собственного изобретения. Он
намочил постель. Это было ужасно. Я даже смотреть не могла. Я закричала
его родителям, они спустились, а я поднялась наверх, пока они его мыли.
Когда я спустилась снова, он медленно приходил в себя от
обезболивающих перед новым мучительным днем. Я обложила его
подушками, чтобы поиграть в «Подавление восстания» на голом, без
простыней, матраце, но он так устал и плохо воспринимал происходящее,
что делает, что лажал почти так же, как я, и каждые пять минут нас
убивали. Никаких героических смертей, только глупые.
Я ничего ему не говорила. Мне почти хотелось, чтобы он забыл о моем
присутствии. Я надеялась, что он не помнит, как я нашла любимого
человека невменяемым, лежащим в огромной луже собственной мочи. Я
надеялась, что он посмотрит на меня и спросит:
— О-о, Хейзел Грейс, что ты тут делаешь?
Но к сожалению, он все помнил.
— С каждой минутой я все глубже понимаю значение фразы
«смертельное унижение», — сказал он наконец.
— Я не раз писалась в постель, Гас, поверь мне. Подумаешь, большое
дело.
— Раньше ты… — начал он и резко, болезненно вздохнул, — …звала
меня Огастус.
— Я знаю, — продолжил он спустя несколько минут, — это щенячье
ребячество, но я всегда надеялся, что мой некролог будет во всех газетах,
потому что к концу жизни мне будет чем гордиться. Меня не покидало
тайное подозрение, что я особенный.
— Ты и есть особенный, — заявила я.
— Ну, ты же понимаешь, о чем я говорю, — произнес он.
Я прекрасно понимала, просто не соглашалась.
— Мне все равно, появится мой некролог в «Нью-Йорк таймс» или
нет, лишь бы ты его написал, — сказала я Гасу. — Ты говоришь, ты не

---

особенный, потому что о тебе не знает мир, но это же оскорбление для
меня. Я о тебе знаю!
— Вряд ли я столько протяну, чтобы написать твой некролог, —
ответил он вместо извинений.
Я была подавлена и расстроена из-за него.
— Я хочу заменить тебе все, но не могу. Только этого тебе всегда будет
мало. Однако это все, что у тебя есть, — я, твоя семья и этот мир. Это твоя
жизнь. Жаль, если все это плохонькое и кривенькое, но уж какое есть. Ты
не станешь первым, кто ступит на Марс, и не будешь звездой НБА, и не
выловишь последних нацистов. Посмотри на себя, Гас. — Он не
ответил. — Я не говорю, что…
— Нет, как раз это ты и говоришь, — перебил Огастус. Я начала
извиняться, но он сказал: — Нет, это ты меня прости. Ты права. Давай
просто играть.
И мы просто играли.

---