Уолтер Айзексон Инноваторы. Как несколько гениев, хакеров и гиков совершили цифровую революцию

Роберт Нойс и Гордон Мур
Шокли старался переманить к себе некоторых коллег из Bell Labs, но они его знали
слишком хорошо. Поэтому он составил список лучших инженеров страны, специалистов
в области полупроводников, и начал обзванивать всех подряд, предлагая работу. Среди
них самым известным был Роберт Нойс, обаятельный, блестящий молодой человек из
Айовы, защитивший диссертацию в Массачусетском технологическом. В двадцать восемь
лет он был руководителем научно-исследовательского отдела Philco в Филадельфии. Это
решение оказалось судьбоносным. В январе 1956 года Нойс снял телефонную трубку и
услышал: «Говорит Шокли». Он немедленно понял, кто звонит. «Это было как если бы ты
поднял трубку и заговорил с Богом», — признавался Нойс. Позднее он шутил: «Когда
стало известно, что он организует Shockley Labs, ему достаточно было свистнуть, чтобы
я пошел за ним».
Нойс был третьим из четверых сыновей проповедника-конгрегационалиста. Он рос в тех
небольших сельскохозяйственных городках штата Айова — Бурлингтон, Атлантик,
Декора, Уэбстер-Сити, — где оказывался его отец. Оба деда Нойса тоже были
проповедниками конгрегационалистской церкви — нонконформистского
протестантского движения, восходящего корнями к пуританам. Хотя семейных
религиозных убеждений Нойс не унаследовал, он воспринял свойственное им
отвращение к иерархичности, единоначалию и авторитарному стилю руководства.
Когда ему было двенадцать, семейство наконец осело в городке Гриннелл (тогда там
жили всего 5200 человек), примерно в пятидесяти милях к востоку от города Де-Мойн,
где его отец получил административную работу в церкви. Главной
достопримечательностью города был Гриннелл-колледж, основанный в 1846-м
конгрегационалистами из Новой Англии. Умевший заразительно смеяться, мускулистый,
элегантный Нойс расцвел в местной школе, где считался умницей, спортсменом и
сердцеедом. «Чуть кривоватая, беглая улыбка, хорошие манеры и прекрасная семья,
вьющиеся волосы над высоким лбом — все вместе было неотразимо», — пишет его
биограф Лесли Берлин. Как сказала одна из школьных подруг Нойса: «Он, похоже, был
самым физически привлекательным человеком из тех, кого я встречала».
Через много лет писатель и журналист Том Вулф, почти канонизируя Нойса, напишет о
нем блестящий биографический очерк для Esquire:
У Боба был свой характерный способ слушать и рассматривать человека. Он слегка
опускал голову и смотрел вверх, причем казалось, что напряженность его взгляда
достигает ста ампер. Глядя на вас, он никогда не мигал и никогда не сглатывал. Он
впитывал все, что вы говорили, а затем очень серьезно отвечал (у него был мягкий
баритон), часто улыбаясь и показывая свои потрясающие зубы. Взгляд, голос, улыбка —
все слегка напоминало картинный образ самого известного из выпускников Гриннелл-
колледжа Гэри Купера. Волевое лицо, атлетическая фигура и манеры Гэри Купера — Боб
Нойс производил впечатление, которое психологи называют эффектом гало. Люди,
способные создавать эффект гало, выглядят так, словно точно знают, чего они хотят, и
более того, словно они способны заставить вас обожать их за это. Вам кажется, что вы
видите сияние вокруг их головы.
Ребенком Нойс с пользой для себя использовал вполне обычную для тех дней ситуацию:
«Отец всегда умудрялся оборудовать в подвале нечто вроде мастерской». Сам Нойс
любил мастерить. Он собрал радио на электронных лампах, сани с воздушным винтом,
фонарь, которым он пользовался, развозя ранним утром газеты. И, самое замечательное,
он построил дельтаплан, на котором летал, прицепив его сзади к быстро едущей машине
или прыгая с крыши сарая. «Я рос в маленьком американском городке, а это значит, что
надо было быть самостоятельными. Если что-то ломалось, чинить должен был ты сам».

---

Как и его братья, в своем классе Нойс был одним из лучших учеников. Он стриг газон у
любимого всеми профессора физики Гриннелл-колледжа Гранта Гейла. С помощью
матери, знавшей семейство профессора по церкви, еще в старшем классе Нойсу удалось
добиться от Гейла разрешения посещать его курс в колледже. Гейл стал духовным
наставником Нойса. Это продолжилось и в следующем году, когда он, окончив школу,
поступил в Гриннелл.
В колледже Нойс специализировался сразу по двум наукам: по математике и физике. Он
с легкостью был первым во всем, и в занятиях, и в том, что происходило вне аудиторий.

---

Нойс побеждал изящно и легко. Каждую физическую формулу он выводил исходя из
первооснов, стал чемпионом по прыжкам в воду на Американской спортивной
конференции на Среднем Западе, играл в оркестре на гобое, пел в хоре, играл главную
роль в мыльной опере на радио и помогал своему профессору математики вести занятия
по математическому анализу, где изучали комплексные числа. И самое удивительное,
несмотря на все это, его очень любили.
Он был непутев и добродушен, что иногда приводило к неприятным последствиям. На
третьем курсе его товарищи по общежитию устраивали весной пикник. Нойс с
приятелем вызвались раздобыть поросенка, которого собирались зажарить. После
нескольких стаканов они пробрались на ферму по соседству и ловко выкрали молочного
поросенка весом в двадцать пять фунтов (примерно одиннадцать с половиной
килограммов). Разделав визжащего поросенка в душе на верхнем этаже, они
приготовили его. Поросенок был съеден под громкие аплодисменты, тосты и пожелания.
На следующее утро за похмельем последовали моральные терзания. Вместе с товарищем
Нойс отправился к фермеру и покаялся, предложив заплатить за украденного поросенка.
Если бы речь шла о сказке, их наградили бы так же, как Джорджа Вашингтона после
истории с вишневым деревом. Но в сельскохозяйственной Айове, где жизнь была
достаточно тяжела, воровство не считалось заслуживающей прощения забавой.
Владельцем фермы был угрюмый мэр городка, который пригрозил подать в суд. В итоге
профессор Гейл помог прийти к компромиссу: Нойс заплатит за свинью и на семестр
будет отстранен от занятий, но из колледжа его не исключат. Нойс был не слишком
расстроен.
Когда в феврале 1949 года Нойс вернулся к занятиям, Гейл оказал ему гораздо более
важную услугу. Со времен университета профессор дружил с Джоном Бардином. Когда
он прочел о том, что в Bell Labs был сделан транзистор, одним из авторов которого был
Бардин, он написал ему и попросил прислать образец. Гейл также связался с
президентом Bell Labs — выпускником Гриннелла и отцом двух студентов, учившихся
там в это время. За появлением транзистора последовало множество научных
монографий. «Гранту Гейлу удалось раздобыть один из самых первых точечных
транзисторов, — вспоминал Нойс. — Тогда я был на третьем курсе. Может, именно
поэтому я и занялся транзисторами». В одном из более поздних интервью Нойс живо
описывает свое волнение: «Эта концепция поразила меня. Просто невероятно. Сам
принцип — можно добиться усиления без вакуума. Это была одна из тех идей, которые
выбивают тебя из колеи, заставляют думать по-другому».
По окончании колледжа Нойс получил самую высокую награду, которую соученики
могли присудить человеку его характера и обаяния: приз Brown Derby. Эта награда
давалась «старшекурснику, получившему самые лучшие оценки, затратив на это меньше
всего усилий». Но когда он появился в Массачусетском технологическом институте, где
собирался делать докторскую диссертацию, то понял, что придется стать старательнее.
Его знания по теоретической физике не отвечали требованиям, и ему пришлось начать с
вводного курса по этому предмету. Однако ко второму курсу он вошел в свою обычную
форму и получил аспирантскую стипендию. Его диссертация была посвящена
исследованию фотоэлектрического эффекта в изоляторах при наличии поверхностных
состояний. Хотя работа Нойса не была чем-то выдающимся как в экспериментальной,
так и в теоретической части, она дала ему возможность познакомиться с работами
Шокли в этой области.
Поэтому, получив предложение Шокли, Нойс горел желанием начать работу. Но было
одно странное испытание, через которое надо было пройти. Когда Шокли был ребенком,
ему не удалось с блеском выдержать IQ-тест. А теперь у него начало проявляться
отвратительное параноидальное расстройство, омрачившее его дальнейшую карьеру. Он
настаивал на том, чтобы люди, которых он принимал на работу, проходили множество
тестов по проверке умственных способностей и психологических особенностей. Поэтому
Нойс провел целый день на Манхэттене, где сотрудники фирмы, занимающейся
тестированием, наблюдали за его реакцией на чернильные пятна, слушали его
высказывания о каких-то таинственных рисунках, заставляли заполнять опросные листы,
проверяя сообразительность. Они пришли к выводу, что он интроверт, не слишком
способный быть руководителем, что больше говорит о непригодности их тестов, чем о
Нойсе.
Еще одной удачей Шокли, набиравшего себе сотрудников, был химик Гордон Мур. И

---

этого тихого человека психологи признали непригодным для руководящей работы, а
звонок Шокли для него тоже стал полной неожиданностью. Шокли тщательно составлял
команду из талантливых ученых разных специальностей, которые, если их собрать
вместе, могли стать катализатором для инноваций. «Он знал, что в Bell Laboratories
химики были полезны, поэтому решил, что и для нового предприятия один химик
пригодится, ему посоветовали меня, он мне и позвонил, — рассказывал Мур. — К
счастью, я знал, кто он такой. Когда я поднял трубку, он сказал: „Привет, это Шокли“».
Благодаря скромной и доброжелательной манере держаться, за которой скрывалась
способность принимать точно выверенные решения, Гордон Мур стал одним из самых
почитаемых и любимых людей в Силиконовой долине. Он вырос вблизи Пало-Альто, в
городке Редвуд-Сити, где его отец был помощником шерифа. Когда ему было
одиннадцать, товарищ, живший по соседству, получил в подарок набор юного химика. «В
те дни наборы юного химика были просто отличными», — вспоминал Мур, жалуясь, что с
тех пор из-за инструкций чиновников и страхов родителей подобные комплекты стали
гораздо менее привлекательными, что, возможно, лишает страну столь нужных ей
специалистов. Ему удалось получить некоторое количество нитроглицерина, из которого
он изготовил динамит. «Из нескольких унций динамита получился абсолютно
фантастический фейерверк», — не скупясь на подробности, рассказывал в одном из
интервью Мур, демонстрируя, что все его десять пальцев пережили эту глупую детскую
выходку. Детское увлечение помогло ему выйти на дорогу, которая привела его в
Беркли, где он получил диплом химика, а затем и в Калтех, где он защитил диссертацию
по той же специальности.
Мур, пока не написал диссертацию, не выбирался никуда восточнее Пасадены. Он был
истинным калифорнийцем, беспечным и приветливым. После защиты диссертации он
недолгое время проработал в Военно-морской физической лаборатории в Мэриленде. Но
и ему, и его любимой жене Бетти, тоже уроженке Северной Калифорнии, постоянно
хотелось домой. Поэтому звонок Шокли пришелся очень кстати.
Когда Мур поехал на собеседование, ему было двадцать семь лет. Он был на год моложе
Нойса и уже заметно начинал лысеть. Шокли засыпал его вопросами и головоломками,
хронометрируя время, нужное ему для ответов. Мур показал себя так хорошо, что Шокли
пригласил его на обед в ресторан отеля Rickeys Hyatt House, где обычно собиралась
местная элита, и продемонстрировал свой излюбленный трюк — согнул ложку без
видимого усилия.
Шокли набрал около десятка инженеров. Практически всем им было меньше тридцати, и
они считали Шокли несколько странным, но блестящим ученым. «Ему стоило однажды
заглянуть ко мне в лабораторию Массачусетского технологического института, и я
подумал: „Боже! Я никогда не встречал такого замечательного человека“, —
рассказывал физик Джей Ласт. — Я поменял все свои планы и сказал, что хочу ехать в
Калифорнию и работать с ним». А еще в команду Шокли вошли физик швейцарского
происхождения Джин Хорни и Юджин Клейнер, ставший впоследствии владельцем
большого числа венчурных компаний. К апрелю 1956 года новых сотрудников оказалось
достаточно, и можно было устроить торжественный прием. Нойс, ехавший на машине из
Филадельфии через всю страну, старался успеть вовремя. Он появился в десять вечера,
когда Шокли исполнял сольное танго с розой во рту. Один из инженеров описал его
появление биографу Нойса Лесли Берлину: «Он не побрился, казалось, он носил этот
костюм целую неделю, и его мучала жажда. На столе был большой кувшин с мартини.
Нойс схватил этот чертов кувшин и начал из него пить. Затем он отключился. Я сказал
себе: „Нас ждет много интересного“».

---