мной ее содержанием. Просто улыбнулся своей «а пошли вы все» улыбочкой. Мы
говорим о человеке, убившем женщину, которую я любил, поэтому, думаю, я имею
право знать. Он собирался сделать нечто такое, что заставит мир ахнуть и обратить
на него внимание? Это он написал? Готов спорить, что да.
— Любая информация о мистере Освальде касается только Бюро.
— Я не думаю, что вы сможете ее показать. Готов спорить, что записка давно
уже превратилась в горстку пепла и смыта в унитаз, по приказу мистера Гувера.
Если еще не превратилась, то обязательно превратится. Я прочитал об этом в
записях Эла.
— Если вы такой невинный, — подал голос Фритц, — скажите нам, откуда вы
знали Освальда и почему ходите с оружием.
— И почему у дамы в сумочке мясницкий нож с кровью на нем.
Последняя фраза показалась мне опасной.
—
У дамы кровь везде!
— крикнул я. —
На одежде, на туфлях, в сумочке!
Этот сукин сын прострелил ей грудь, или вы не заметили?
— Успокойтесь, мистер Амберсон, — посоветовал Фритц. —
Никто ни в чем
вас не обвиняет.
С подтекстом:
пока
.
Я глубоко вдохнул.
— Вы говорили с доктором Перри? Вы прислали его, чтобы он осмотрел меня и
подлатал мое колено, так что наверняка говорили. Значит, вам известно, что в
августе этого года меня избили до полусмерти. Организовал избиение — и
принимал в нем участие — букмекер по имени Акива Рот. Я не думаю, что он хотел
так меня отделать, но, возможно, какие-то мои слова очень его разъярили. Я не
помню. С того дня я многое не могу вспомнить.
— Почему вы не обратились в полицию после того, как это произошло?
— Потому что я находился в коме, детектив Фритц. А когда вышел из нее,
ничего не помнил. Когда память начала возвращаться ко мне — во всяком случае,
отчасти, — я
вспомнил, что Рот говорил о своей связи с букмекером из Тампы, с
которым мне приходилось иметь дело, и о мафиози из Нового Орлеана, которого
зовут Карлос Марчелло. И понял, что идти в полицию рискованно.
— Вы говорите, что управление полиции Далласа куплено? — Я не знал,
действительно ли Фритц рассердился или только прикидывается, да
меня это и не
волновало.
— Я говорю, что смотрю «Неприкасаемых» и знаю, что мафия доносчиков не
жалует. Я купил револьвер для самозащиты — это мое право согласно Второй
поправке — и носил его при себе. — Я кивнул на пластиковый мешок. — Этот
револьвер.
— Где вы его купили? — спросил Хости.
— Не помню.
— Ваша амнезия очень удобна, да? — прорычал Фритц. — Совсем как в
«Тайной буре» или в «Как вращается мир».
— Поговорите с Перри, — повторил я. — И еще раз взгляните на мое колено. Я
вновь повредил его, поднимаясь на шестой этаж, чтобы спасти президенту жизнь.
Об этом я расскажу прессе.
Расскажу и о том, что за выполнение долга
американского гражданина меня наградили допросом в этой жаркой маленькой
комнате, не предложив даже стакана воды.
— Вы хотите воды? — спросил Фритц, и я понял, что все обернется как нельзя
лучше, если я не допущу ошибки. Президент находился на волосок от смерти, но
остался в живых. И этой парочке — не говоря уже о начальнике полиции Далласа
Джессе Карри — очень нужен герой-спаситель. А после гибели Сейди у них остался
только я.
— Нет, — ответил я, — но не отказался бы от кока-колы.
6
В ожидании колы я думал о словах Сейди:
Мы оставляем след шириной в милю.
Она говорила правду, но, возможно, я мог обратить это себе на пользу. Если,
конечно, некий водитель эвакуатора ремонтной мастерской одной автозаправочной
станции «Эссо» в Форт-Уорте сделал все то, о чем говорилось в записке,
оставленной под дворником «шевроле».
Фритц закурил и пододвинул пачку ко мне. Я покачал головой, и он ее убрал.
— Расскажите нам, откуда вы его знаете, — предложил он.
Из моих слов следовало, что я познакомился с Ли на Мерседес-стрит и какое-то
время мы общались. Я слушал его разглагольствования о пороках фашистско-
империалистической Америки и об удивительном социалистическом государстве,
которое рождалось на Кубе. Куба — это идеал, утверждал он. Россию захватили
никчемные бюрократы, и по этой причине он оттуда уехал. На Кубе же правил
дядюшка Фидель. Ли не утверждал, что дядюшка Фидель ходит по воде, но намекал
на это.
— Я думал,
что он чокнутый, но мне нравилась его семья. — В этом я не
покривил душой. Мне
действительно
нравилась его семья, и я
действительно
думал, что он чокнутый.
— Как вышло, что профессиональный учитель поселился в таком дерьмовом
районе Форт-Уорта? — спросил Фритц.
— Я писал роман. Понял, что, работая в школе, мне его не написать. Мерседес-
стрит — дно, зато жилье там стоит дешево. Я думал, что на книгу уйдет год, а это
означало, что сбережения придется растянуть. Когда становилось совсем тошно, я
представлял себе, что живу на чердаке на Левом берегу
[162]
.
Do'stlaringiz bilan baham: 
