– Я не об этом. Я… – Опьянение исчезло, я смотрел на
стертые ступеньки лестницы,
облупившуюся стену, на серебряное платье и узкие, сверкающие туфельки… – Я хочу сказать,
как это ты вообще здесь очутилась…
– Я сама все время спрашиваю себя об этом…
Она встала и потянулась так, словно ничего не было естественнее, чем просидеть здесь на
лестнице всю ночь. Потом она потянула носом:
– Ленц сказал бы: «Коньяк, ром, вишневая настойка, абсент…» – Даже «Фернет-Бранка», –
признался я и только теперь понял все до конца. – Черт возьми, ты потрясающая девушка, Пат, а
я гнусный идиот!
Я отпер дверь, подхватил ее на руки и пронес через коридор. Она прижалась к моей груди,
серебряная, усталая птица; я
дышал в сторону, чтобы она не слышала винный перегар, и
чувствовал, что она дрожит, хотя она улыбалась.
Я усадил ее в кресло, включил свет и достал одеяло:
– Если бы я только мог подумать, Пат… вместо того чтобы шляться по кабакам, я бы…
какой я жалкий болван… я звонил тебе от Альфонса и свистел под твоими окнами… и решил,
что ты не хочешь говорить со мной… никто мне не ответил…
– Почему ты не вернулся, когда проводил меня домой?
– Вот это я бы и сам хотел понять.
–
Будет лучше, если ты дашь мне еще ключ от квартиры, – сказала она. – Тогда мне не
придется ждать на лестнице.
Она улыбнулась, но
ее губы дрожали; и вдруг я понял, чем все это было для нее – это
возвращение, это ожидание и этот мужественный, бодрый тон,
которым она разговаривала со
мной теперь…
Я был в полном смятении.
– Пат, – сказал я быстро, – Пат, ты, конечно, замерзла, тебе надо что-нибудь выпить. Я
видел в окне Орлова свет. Сейчас сбегаю к нему, у этих русских всегда есть чай… я сейчас же
вернусь обратно… – Я чувствовал, как меня захлестывает горячая волна. – Я в жизни не забуду
этого, – добавил я уже в дверях и быстро пошел по коридору.
Орлов еще не спал. Он сидел перед изображением богоматери в углу комнаты. Икону
освещала лампадка. Его глаза были красны. На столе кипел небольшой самовар.
– Простите,
пожалуйста, – сказал я. – Непредвиденный случай – вы не могли бы дать мне
немного горячего чаю?
Русские привыкли к неожиданностям. Он дал мне два стакана чаю, сахар неполную тарелку
маленьких пирожков.
– С большим удовольствием выручу вас, – сказал он. – Можно мне также предложить вам…
я сам нередко бывал в подобном положении… несколько кофейных зерен… пожевать…
– Благодарю вас, – сказал я, – право, я вам очень благодарен. Охотно возьму их…
– Если вам еще что-нибудь понадобится… – сказал он, и в эту минуту я почувствовал в нем
подлинное благородство, – я не сразу лягу… мне будет очень приятно…
В коридоре я разгрыз кофейные зерна. Они устранили винный перегар. Пат сидела у лампы
и пудрилась. Я остановился на минуту в дверях. Я был очень растроган тем, как она сидела, как
внимательно гляделась в маленькое зеркальце и водила пушком по вискам.
– Выпей немного чаю, – сказал я, – он совсем горячий.
Она взяла стакан. Я смотрел, как она пила.
– Черт его знает, Пат, что это сегодня стряслось со мной.
– Я знаю что, – ответила она.
– Да? А я не знаю.
– Да и не к чему, Робби. Ты и без того знаешь слишком много, чтобы быть по-настоящему
счастливым.
– Может быть, – сказал я. – Но нельзя же так – с тех пор как мы знакомы, я становлюсь все
более ребячливым.
– Нет, можно! Это лучше, чем если бы ты делался все более разумным.
– Тоже довод, – сказал я. – У тебя замечательная манера помогать мне выпутываться из
затруднительных положений. Впрочем, у тебя могут быть свои соображения на этот счет.
Она поставила стакан на стол. Я стоял, прислонившись к кровати. У
меня было такое
чувство, будто я приехал домой после долгого, трудного путешествия.
Do'stlaringiz bilan baham: