Трейдинг моя жизнь 9 Глава Битва 41

Ты — мертвец. Если кто-то говорит это во время спора, никто не воспринимает эти слова всерьез. Это нечто такое, что все мы мо­жем сказать в пылу гнева. Но в моем случае этот трейдер сообщил в дисциплинарный комитет Мерк, что я ему угрожал. "Льюис зна­ком с людьми, которые могут переломать мне ноги", — сказал этот трейдер комитету. Тем самым он поставил меня в абсолютно уни­зительное положение, связанное с необходимостью объяснять Мерк, что я не угрожал этому парню. И это не последний раз, ког­да мне приходилось сталкиваться с подобными заявлениями.
Я знаю, люди говорят обо мне такие вещи из-за моего отца. Но я никогда от него не отрекался и не дистанцировался. В детстве я формировался под влиянием характера моего отца. До сегодняш­него дня он продолжает сильно влиять на меня. Он дал мне пре­имущество, сделавшее меня бесстрашным трейдером-бойцом, но не настолько бесстрашным, чтобы я когда-либо принял на себя не­ограниченный риск. Этот внутренний предел риска, в конечном счете, один из ключей к моему успеху. Благодаря отцу я в возрасте девяти лет узнал, что могу заниматься тем, в чем найду свое при­звание. Благодаря отцу я рос, зная, что он безгранично любит и поддерживает меня. И благодаря ему мне пришлось повзрослеть быстрее, чем моим сверстникам.
Жизнь моего отца была и моей самой сильной стороной, и моей ахиллесовой пятой. Вы понимаете, независимо от того, как часто я выступаю по Си-эн-би-си, как много статей написано обо мне и о моих успехах как трейдера, некоторые люди будут думать обо мне только одно. Для них я всегда горячий парень, отец которого свя­зан с организованной преступностью. Начиная со школы и колле­джа, независимо от моих успехов — на футбольном поле или в тор­говой яме — я всегда вызывал в умах людей один вопрос: связан ли этот парень с организованной преступностью? И хотя я ненавижу этот вопрос, мне приходится с ним сталкиваться. Короткий и единственный ответ — нет. Я ни сейчас, ни когда-либо раньше не был связан с организованной преступностью.
Гораздо меньше людей задавались вопросом, зачем мне связы­ваться с организованной преступностью. Из-за этих людей мой отец был в тюрьме, когда я учился в четвертом классе и на втором курсе средней школы. Из-за чикагской мафии мне пришлось рас­ти без отца, видеть его раз в году, и то лишь на короткое время в комнате для посещений тюрьмы Левенворт. Мы с братом никогда не шли по пути, проторенному отцом. И перед нами никогда не стоял этот выбор. Отец разъяснил это нам с самого начала.
Талант отца для нас был гораздо больше любого вреда, который он мог бы нанести нашей репутации. Он дал нам дух, характер и та­кие ценности, как честность, цельность и надежность, любовь к се­мье и ответственность за себя и других. И когда мы ошибались, то брали на себя ответственность.
Очень много раз мне приходилось сталкиваться с ложной, непрошедшей сделкой, и ответственность за это лежала только на мне. Каждое утро перед тем, как направиться в яму, я все проверял с Джони Вебер, брокером, следившим за моими непрошедшими сделками. "Лью, — говорила она. — Ты помнишь вчерашнюю сдел­ку с тем-то и тем-то?"
"Да", — отвечал я, вспоминая. — Я думаю, что заключал с ним сделку на 15 или 20 контрактов".
"Правда? Но ты не записал ее".
Возможно, эта непрошедшая сделка была убыточной на $40 000 или на $50 000. Я бегал по всему полу биржи, чтобы найти того трейдера. "Льюис, что случилось?" — спрашивал он меня.
"Я забыл записать нашу сделку. Это не твоя проблема. Это моя проблема". Потом я урегулировал эту непрошедшую сделку и оп­лачивал ему столько, сколько был должен.
На любой бирже действует негласное правило: каждый знает все выигрышные сделки, но никто не хочет знать проигрышные. Кто-то будет говорить: "Я просто не помню этой сделки. Почему бы нам не поделить убыток?" Но для меня это неприемлемо. Если я знал, что сделка не прошла по моей вине, я принимал эту ошибку. Мне не нравилось выплачивать со своего собственного торгового счета $30 000, $40 000 или $50 000. Но если ошибка моя, я брал на себя ответственность за нее.
Трейдинг основан на том, что вы даете слово. Думайте об этом. В каком другом бизнесе вы можете делать тысячи сделок в день на миллионы долларов всего лишь кивком головы и жестом рук без всякого юридического оформления? Когда вы даете обязательство на торговом полу, гарантией является ваше слово. Для брокеров, исполняющих приказы клиентов, нет понятия долгосрочной пре­данности, и едва ли на этой основе когда-либо подписывались до­говора. Брокер поддерживает свой бизнес, оставляя своих клиен­тов довольными.
К 1986 году я стал участником ведущей брокерской группы в S&Р-яме. В нашу группу входили Маури, мой брат Джоуи, Бобби Натали, наш друг Луи Фалько и я. Я по-дружески называл нас "че­тыре итальянца и еврей". Мы были лучшими в S&Р-яме, а я был лидером, исполняющим приказы на 50 или более контрактов. У нашей группы был большой стол крупных клиентов, практически список "кто есть кто" брокерских фирм, таких как Smith Barney, E. F. Hutton, O'Connor Partners и Bache Securities. По мере роста S&P-ямы росла и конкуренция в этом бизнесе.
Поскольку S&Р-яма обосновалась в Чикаго, это привлекло большое внимание со стороны конкурирующего города Нью-Йор­ка. В конце концов, большинство наиболее крупных менеджеров, управляющих портфелями акций, базировались в Нью-Йорке. Но Чикагская Мерк прогнозировала перспективность работы S&P 500 и торговлю индексами акций. Поведение акций S&P 500 эталон да­же в большей степени, чем Промышленный Индекс Доу Джонса. S&Р-контракт быстро затмил индекс акций, введенный Нью-Йоркской Фьючерсной биржей. Поэтому было лишь вопросом времени, когда базирующийся в Нью-Йорке трейдер появится в Чикаго, чтобы вступить в игру. Этим трейдером оказался человек, которого я назвал Дуг.
Он был таким же наглым, как и город, из которого пришел. И он поставил на кон свои нью-йоркские контакты, чтобы перетащить на себя какую-то часть операций ведущих брокерских домов. Это задело за живое очень многих людей в S&Р-яме, возмущенных вторжением этого ньюйоркца на их территорию. Мой единствен­ный серьезный спор с Дутом касался цены закрытия торгов в один из дней, что могло стоить мне нескольких тысяч долларов. У меня был приказ на покупку по закрытию. Но в последнюю минуту Дуг сообщил о последней сделке по цене, которая была выше рынка. Я не хотел, чтобы эту цену включили в запись. В ту же минуту, когда Дуг сообщил данную цену, он подскочил к телефону, чтобы похва­статься клиенту своим достижением.
"Эй, рынок был закрыт. Убирай эту цену", — крикнул я Дугу.
Он проигнорировал меня и продолжал говорить по телефону.
Я выхватил трубку у него из рук и сказал его клиенту: "Он вам перезвонит". Потом я сказал Дугу в лицо, что я оспариваю эту це­ну. Я хотел, чтобы он прошел вместе со мной на кафедру, то есть на подиум над ямой, где идет наблюдение за торговлей и записывают­ся цены, чтобы там урегулировать данный вопрос. Дуг отказался идти. Он повернулся ко мне и сказал со своим нью-йоркским ак­центом: "Пошел ты со своими предложениями".
Я схватил его за отвороты его трейдерской куртки и притащил на ценовой подиум. "Говори им, чтобы они убрали эту цену", — потре­бовал я.
Дуг боролся, пытаясь отбиться от меня. Я усилил свою хватку. "Говори им, чтобы они убрали эту цену", — повторил я.
"Рынок был закрыт, — выдавил из себя Дуг. — Уберите эту цену".
Мне вручили еще одно письмо о приостановке торговли, но дан­ную цену исключили из записи. Агрессивность Дуга в уводе клиен­тов в конечном счете оказалась его ошибкой. Несколько месяцев спустя ему вкатили наказание за нарушение правил торговли и от­странили от пола на шесть месяцев. Дуг, с которым мы потом по­дружились, получил урок, что Чикаго по-своему решает дела с по­сторонними, вторгающимися на нашу территорию. Именно поэто­му у меня не вызвало никакого удивления, что Согласительный де­партамент Мерк с исключительным усердием проверял соблюде­ние Дутом каждой буквы закона.
В те дни конкуренция между ордер-филлерами за клиентский бизнес настолько ожесточилась, что в попытках заполучить этот бизнес брокеры снова и снова снижали свои комиссионные. Сна­чала брокеры получали за исполнение клиентской сделки $3 за контракт. Однако не все эти деньги шли им в карман. Например, Маури брал с меня $0,50 с каждого контракта, исполняемого мною в яме, поскольку этот бизнес поступал с его клиентской стойки. То есть фактически я получал $2,50 за контракт. Потом брокеры нача­ли исполнять контракты за $2 и $1,75. Чтобы прекратить эрозию брокерских комиссионных, пошли разговоры об объединении бро­керов на полу. Но стандартизация ставок комиссионных противо­речила антитрестовскому законодательству, и идея организации брокеров так и не продвинулась дальше разговоров.
Дисконты комиссионных дали Тому Дитмеру, президенту веду­щей клиринговой фирмы Refco, такую идею. Его гениальный план состоял в снижении комиссионных до $1 за контракт и в передаче сэкономленных средств своим клиентам. Чтобы предлагать такие низкие комиссионные, он привел в яму своих брокеров, отказав­шись от использования независимых брокеров, таких, как я. Про­блема оказалась в том, что многие из этих брокеров не имели доста­точного капитала и опыта. Их привлекло то, что даже при комисси­онных $1 за контракт они смогут зарабатывать до $20 000 в месяц. Но если они допускали торговую ошибку, то компенсировали ее за свой счет. В случае ошибок и расходов на них большая часть этих $20 000 в месяц испарялась. В результате в S&Р-яме оказались мо­лодые брокеры без достаточного капитала. И упаси вас бог заклю­чить непрошедшую сделку с одним из этих ребят, поскольку часто у них не было достаточно денег для урегулирования ошибки.
После снижения фирмой Refco комиссионных все мы оказались оплеванными, и в яме обратили свой гнев против этих брокеров. Волей судьбы брокеры Refco стояли в яме через двух трейдеров от меня, и я с особым удовольствием постарался устроить им "слад­кую жизнь". Когда у них был приказ на продажу по рынку, мы с по­мощью агрессивных офферов загоняли рынок вниз, вынуждая бро­кера Refco исполнять сделку по более низкой цене, чем он хотел. Когда у них был рыночный приказ на покупку, нашими бидами мы загоняли рынок вверх, вызывая повышение цены.
Однажды этот парень в костюмчике спустился в торговую яму, чтобы показать своим брокерам, как надо торговать. Он торговал, стоя прямо за мной и постоянно меня подталкивал. Я несколько раз просил прекратить толкаться, но он продолжал. Наконец, мое терпение кончилось. Он толкнул меня последний раз. Я развернул­ся, схватил его за грудки и выкинул из ямы. Он с трудом поднялся с колен и бегом отправился обратно в яму продолжать торговать.
Некоторое время спустя ко мне подошел один из брокеров. "Ты знаешь, кого ты вышвырнул из ямы? — спросил он. — Это был Том Дитмер".
"И что из этого?" — ответил я. Тому Дитмеру не следовало засту­пать на мою территорию. Но я с уважением отнесся к нему — он вернулся в эту яму после того, как я его вышвырнул, и не сделал из этого проблемы. При всем нашем негодовании в отношении бро­керов Тома Дитмера он не стал отсиживаться в офисе и орать им свои приказы. Он пришел на пол, чтобы показать им, что надо де­лать.
Мне не надо говорить, что нельзя расхаживать по кругу, толкая и избивая людей. Я не просыпаюсь по утрам с мыслью,,кому сегодня врежу промеж глаз. С гораздо большим желанием я иду по пути объяснений. Или, рискуя подвести меня под извечный стереотип, вы могли бы сказать, что я стал меньше похож на Сонни, а больше — на Майкла. Фанаты "Крестного отца" помнят, что сыновья Дона Корлеоне были настолько разными, насколько разными были их взгляды на жизнь. Сонни, горячая голова, взрывался при малей­шей перебранке. Это в конечном счете его и погубило. Кровь в ве­нах стратега Майкла всегда оставалась ледяной.
Я научился уходить в сторону от диспутов по поводу торговли на полу. Брокер, предлагающий 50 контрактов, может после этого за­явить, что не видел меня, несмотря на то, что я выкрикнул "Поку­паю их!" пять или шесть раз. Возможно, он и не видел. Или, воз­можно, между нами прыгал другой трейдер, выхвативший эти кон­тракты у меня из рук. Что я могу сделать, кроме как выразить недо­вольство этой сделкой данному брокеру, прежде чем снова вернуть­ся к своему бизнесу. И этот бизнес, конечно, торговля. На этой аре­не я пережил многих моих конкурентов и большую часть клеветни­ков. Мое лучшее оружие не мускулы, а мой ум и способности. Этим мне удавалось удивлять даже некоторых коллег, не сразу распоз­навших мои способности и деловую проницательность.
Помню день, когда рассказал Джеку Сандлеру, тогдашнему председателю Мерк, о моей идее ввести страхование трейдеров и брокеров от катастрофических убытков по непрошедшим сделкам. Можете мне поверить, после двух лет тщательного изучения и усердной работы я принес на рынок страховку от непрошедших сделок — продукт компании AIG, ведущей международной страхо­вой компании, базирующейся в США. Люди были шокированы, узнав, что я не только придумал этот продукт, но еще и нашел парт­нера в лице AIG.
Для брокеров и трейдеров непрошедшие сделки — непреодоли­мое проклятие. Каждый год циркулируют истории о крупных шести- или семизначных непрошедших сделках. Я считал, страх не­прошедшей сделки такой величины, которая может случиться у любого брокера или трейдера, должен быть веской причиной, что­бы побудить их покупать такую страховку. Но этот продукт не имел успеха частично из-за того, что клиринговые фирмы и биржи не обязали брокеров и трейдеров страховаться. Или, как объяснил мне один из моих друзей, эта страховка предлагалась муравьям, вместо муравейника.
Несмотря на то, что страхование от непрошедших сделок не имело успеха, я не рассматриваю это как поражение. Это была моя идея: я ее придумал, взрастил и отправил в жизнь. Оглядываясь на­зад, я понимаю, эту идею можно было продвигать на рынок по-другому. И это дает мне понимание, как подходить к следующему проекту, который я предпринимаю. Я принимаю свои убытки и пе­рехожу к следующему шагу, неся ответственность за то, что я сде­лал правильно и что неправильно. В конечном счете, именно это лежит в основе понятия "успешный человек".