г) Типические сновидения.
Вообще говоря, мы не можем истолковать сновидение другого человека, если он не
желает выяснить нам бессознательные мысли, скрывающиеся позади сновидения; это
наносит тяжелый ущерб практическому применению нашего метода толкования сновидений.
Однако в противоположность свободной воле индивидуума создавать оригинальные
сновидения и тем самым делать их недоступными пониманию других, существует довольно
значительное количество сновидений, испытываемых почти каждым в совершенно
одинаковой форме; мы привыкли предполагать даже, что они у каждого человека имеют
одинаковое значение. Особенно интересны эти типические сновидения тем, что они, по всей
вероятности, проистекают у всех людей из одинаковых источников, то есть, по-видимому,
чрезвычайно пригодны для выяснения характера этих источников.
Мы примемся, таким образом, с особыми ожиданиями за приложение нашей техники
толкования сновидений к этим типическим сновидениям и признаем лишь весьма неохотно,
что наше искусство не совсем подтверждается на этом материале. При толковании
типических сновидений отсутствуют обычно свободные мысли сновидящего, которые
приводили нас раньше к пониманию сновидения, или же они становятся неясны и
недостаточны, так что мы не можем разрешить нашей задачи с их помощью.
Откуда проистекает это и каким образом мы устраняем этот недостаток нашей техники,
выяснится в другом месте нашей работы. Тогда же читателю станет ясно также и то, почему
я могу обсуждать здесь лишь некоторые сновидения, относящиеся к группе типических, и
почему я откладываю обсуждение других образцов типических сновидений.
а) Сновидение о наготе.
Сновидение о том, что человек, голый или дурно одетый, разгуливает в присутствии
других, наблюдается и без всякого сопутствующего чувства стыдливости. Однако
сновидение о наготе интересует нас лишь в том случае, когда вместе с тем субъект ощущает
стыд и смущение и хочет убежать или спрятаться и вместе с тем испытывает своеобразное
чувство связанности: он не может двинуться с места или изменить неприятную ситуацию.
Лишь в этом смысле сновидение типично: ядро содержания его может представлять самые
различные вариации и индивидуальные особенности. Речь идет, главным образом о
неприятном ощущении стыда, о том, что субъект хочет скрыть, в большинстве случаев путем
бегства, свою наготу, но не может.60 Я думаю, что большинство моих читателей находились
уже в таком положении в сновидении.
Характер «неглиже» обычно чрезвычайно неопределенен. Хотя и слышишь часто – «Я
был в сорочке» – но это очень редко снится в отчетливом виде; большая часть «неглиже»
настолько смутна, что она передается в последующем рассказе в альтернативе: «Я была либо
в сорочке, либо в нижней юбке». Дефекты туалета обычно не настолько существенны, чтобы
оправдать довольно интенсивное чувство стыда. Для того, кто носит офицерский мундир,
нагота чаще заменяется незначительным нарушением формы. Я иду по улице без шапки и
вижу офицера… или без галстука… или на мне полосатые брюки.
Люди, которых стыдится спящий, по большей части всегда чужие, с неясными,
расплывчатыми лицами. Никогда в этих типических сновидениях не наблюдается, что
дефекты туалета, вызывающие такого рода стыдливое чувство, замечаются кем-либо или
влекут за собою какие-нибудь последствия. Люди делают, наоборот, совершенно
безразличные физиономии или, как я подметил в одном чрезвычайно отчетливом
сновидении, носят как бы торжественно-чопорные маски. Это наводит на размышление.61
60 Следует напомнить, что не только дефект одежды может быть символическим выражением наготы, но и
сама по себе нагота может быть символом чего-либо иного. В европейской культуре нагота чаще всего
символически выражает бедность, свободу, непорочность.
Наиболее проста ассоциация между наготой и бедностью («С миру по нитке – голому рубашка»; «Нагим я
вышел из чрева матери моей, нагим возвращусь», – говорит впавший в нищету Иов).
Связь между наготой и свободой более сложна и идет от противоположности: одежда часто причиняет
неудобства, стесняет нас (необходимость соблюдать традиции в известных случаях и надевать при этом
строгий костюм, невзирая на летнюю жару).
Строгие традиции в отношении одежды были совершенно обязательны во времена 3. Фрейда, и явное
нарушение их могло выражать стремление к освобождению. В конечном счете эксгибиционистский акт ребенка
(и еще в большей степени взрослого) – своеобразная форма протеста против запретов, налагаемых родителями
и обществом. В этом отношении эксгибиционизм – «самое социальное» половое извращение. Нагота была
одной из форм молодежного протеста в 60-е годы на Западе. Сегодняшнее увлечение эрпти кой в нашей стране
имеет четкий компонент социальности, «преодоления запрета», «освобождения».
И наконец, символическое значение наготы – непорочность – выглядит отнюдь не парадоксом, если
вспомнить Библию: стремление скрыть наготу пришло вместе с грехом. Святая Мария Египетская,
подвизавшаяся в пустыне, как Ева в раю, была совершенно обнаженной, ибо полностью освободилась от греха
(здесь совпадают символы «освобождения» и «непорочности»).
61 Дефект туалета может также символически выражать дефект тела. В отличие от дефекта тела,
небрежность в одежде – вещь легко поправимая, и поэтому подобное замещение всегда желательно для
видящего сон.
Иллюстрацией может послужить весьма почтенный по возрасту анекдот: женщина делает замечание
мужчине, что его смокинг «безобразно измят и грязен». Мужчина отвечает женщине, что она сама
«безобразна», и напоминает, что смокинг он завтра сменит (чего не сможет сделать женщина со своим лицом).
Подобный мотив нами часто регистрировался в сновидениях лиц с грубыми физическими дефектами.
Принцип осуществления желания в этих сновидениях можно сформулировать так: «Мой дефект легко
устраним, к тому же окружающие его не замечают». Подобные наблюдения соответствуют теоретической
концепции А. Адлера.
Чувство стыдливости у спящего и безразличие встречаемых людей образуют
противоречие, часто вообще проявляющееся в сновидении. Ощущению спящего должно
было бы соответствовать удивление, осмеяние или даже возмущение со стороны
окружающих. Я полагаю, однако, что эта необходимая особенность устраняется
осуществлением желания, между тем как другая, сдерживаемая какой-то силой, продолжает
оставаться, – и обе они не гармонируют друг с другом. У нас имеется одно интересное
доказательство того, что сновидение в своей частично искаженной осуществлением желания
форме не встречает правильного понимания. Это сновидение послужило основой одной
сказки, известной в изложении Андерсена («Новое платье короля»), и было поэтически
использовано Л. Фульдой в «Талисмане». В сказке Андерсена рассказывается о двух
обманщиках, которые соткали для короля драгоценное платье, видимое, однако, лишь
добрым и верным подданным. Король выходит на улицу в этом невидимом платье, и,
преисполненные магическою силою, все делают вид, будто не замечают наготы короля.
Последнее воспроизводит, однако, ситуацию нашего сновидения. Не нужно особой
смелости, чтобы утверждать, что непонятное содержание сновидения дает повод к
представлению о наготе, в котором вспоминаемая ситуация находит свой смысл. Ситуация
эта вместе с тем лишается своего первоначального значения и служит нужной ей цели. Мы
услышим, однако, что такое понимание содержания сновидения сознательным мышлением
двух психических систем наблюдается очень часто и должно быть признано фактором
окончательного формирования сновидения; мы узнаем далее, что при образовании
навязчивых представлений и фобий доминирующую роль играет такое же понимание, –
опять-таки в сфере той же самой психической личности. Мы можем и относительно нашего
сновидения сказать, откуда взят им материал для превращения. Обманщики – это
сновидение, король – сам спящий, а морализирующая тенденция обнаруживает смутное
сознание того, что в скрытом содержании сновидения речь идет о недозволенных желаниях,
подвергшихся процессу вытеснения. Общая связь, в которой проявляются такие сновидения
в моих анализах невротиков, не оставляет никакого сомнения по поводу того, что в основе
сновидения лежит воспоминание раннего детства. Лишь в детстве было время, когда мы
показывались перед нашими близкими, воспитателями, прислугой и гостями недостаточно
одетыми и в то время не стыдились своей наготы. Ребенок играет роль и в упомянутая
сказке: там неожиданно раздается голос маленькой девочки: «Да ведь он совсем голый!» У
многих детей можно наблюдать даже а старшем возрасте, что раздевание вызывает у них
какое-то упоение вместо чувства стыда. Они смеются, прыгают, хлопают себя по телу – мать
или кто-либо другой, присутствующий при этом, запрещает им это делать, говорит: «Фу, как
тебе не стыдно». Дети обнаруживают часто эксгибиционистские наклонности. Пройдитесь
по любой деревне, и обязательно увидите 3 – 4-летнего ребенка, который как бы в честь
вашего прихода обязательно поднимает рубашонку. У одного из моих пациентов
сохранилось воспоминание об эпизоде его раннего детства: ему было восемь лет, и однажды,
раздевшись перед сном, он захотел было отправиться в рубашке к своей маленькой сестренке
в соседнюю комнату, но прислуга преградила ему путь. В рассказах невротиков об их
детстве раздевание перед детьми другого пола играет видную роль; с этим тесно связан бред
параноиков, будто за ними наблюдают при одевании и раздевании. Среди извращенных
личностей есть группа людей, у которой детский импульс превращается в своего рода
навязчивую идею, – это эксгибиционисты, Это детство, лишенное чувства стыда, кажется
нам впоследствии своего рода раем, а ведь самый рай не что иное, как массовая фантазия о
детстве человека. Поэтому-то в раю люди и ходят обнаженными и не стыдятся друг друга до
того момента, когда в них пробуждается стыд и страх, происходит изгнание из рая, –
начинается половая жизнь и культурная работа. В этот рай сновидение может нас переносить
каждую ночь. Мы уже высказывали предположение, что впечатления раннего детства (в
доисторический период, приблизительно до четырех лет) требуют воспроизведения сами по
себе, может быть, даже независимо от их содержания и что повторение их является
осуществлением желания. Сновидения о наготе суть, таким образом, эксгибиционистские
сновидения. Ференци сообщает несколько интересных сновидений о наготе у женщин,
которые без труда могут быть сведены к детскому удовольствию от эксгибиционизма, но
которые в некоторых отношениях отклоняются от вышеупомянутых «типических»
сновидений о наготе.
Центром
эксгибиционистского
сновидения
является
собственный
образ,
представляющийся, однако, не в период детства, а в настоящий момент, и недостатки
туалета, представляющиеся в чрезвычайно туманном и неясном виде благодаря наслоению
многочисленных позднейших воспоминаний о неглиже, или же, быть может, благодаря
влиянию цензуры; сюда же относятся также и люди, которых стыдится спящий. Я не знаю ни
одного примера, в котором спящий видел бы действительных зрителей своих детских
эксгибиционистских поступков. Сновидение не представляет собой простого воспоминания.
Странным образом личности, на которых направляется в детстве наш сексуальный интерес,
никогда не воспроизводятся ни в сновидении, ни в истерии, ни в неврозах. Лишь параноик
вызывает вновь образы зрителей его обнажении и с фанатической убежденностью приходит
к выводу об их присутствии, хотя бы они и оставались невидимыми. Те, кем они заменяются
в сновидении, «много чужих людей», не обращающих никакого внимания на предлагаемое
им зрелище, представляют собою желательный контраст к той отдельной близкой личности,
которой человек предлагал свое обнажение. Элемент «много чужих людей» может, впрочем,
иметь место в сновидениях в какой угодно другой связи; он означает всегда желание,
противоположное понятию тайна. То же самое означает из понятных оснований присутствие
в сновидении «всей семьи». Нужно заметить, что восстановление старого порядка вещей,
происходящее при паранойе,62 происходит также и при этой противоположности. Человек
больше не остается наедине с самим собой, он безусловно становится предметом
наблюдения, но те, кто его наблюдают, – это много чужих людей с весьма неясными,
расплывчатыми лицами.
Кроме того, в эксгибиционистских сновидениях проявляется процесс вытеснения.
Мучительное ощущение в сновидении представляет собою реакцию второй психической
системы на то, что устраненное ею содержание эксгибиционистского эпизода тоже всплыло
наружу. Чтобы мучительное ощущение было избегнуто, эпизод этот не должен был бы вновь
оживиться.
Относительно чувства связанности мы будем иметь случай говорить еще ниже. Оно в
сновидении служит для точного выражения конфликта воли, отрицания. Согласно
бессознательному желанию эксгибиционизм должен быть продолжен, согласно же
требованию цензуры он должен быть прерван.
Взаимоотношение наших типических сновидений, сказок и других продуктов
поэтической фантазии не представляет собою ни случайного, ни единичного явления. Очень
часто проницательный поэтический взгляд подмечает процесс превращения, орудием
которого является обычно сам поэт, и воспроизводит его в обратном виде, то есть сводит
поэзию к сновидению. Один мой коллега обратил мое внимание на следующее место из
«Зеленого Генриха» Г. Келлера.63
62 То, что здесь (и далее) 3. Фрейд пишет о паранойе, не имеет отношения к современному
диагностическому определению этого заболевания в нашей стране. Сегодня выделяют так называемую
«паранойяльную психопатию», со стеничностью, ригидностью, склонностью к образованию «сверхценных
идей», а также «паранойяльную шизофрению», более соответствующую старому понятию «паранойи»:
постепенно формирующийся, систематизированный, тесно связанный с реальными фактами бред. Черты
собственно шизофренического дефекта выражены слабо, что заставляет, рассматривать «паранойяльную
шизофрению» вне общей классификации, как «особую форму». Переживания, описываемые 3. Фрейдом, более
соответствуют не паранойяльному, а параноидному синдрому, типичному для бредовой формы шизофрении.
63 Г. Келлер (1819–1890) – швейцарский писатель (писал на немецком языке). Роман «Зеленый Генрих»
«Не желаю вам, дорогой Ли, чтобы вы когда-нибудь на опыте испытали
чрезвычайно пикантное положение Одиссея, когда он голый, покрытый лишь
мокрой тиной, предстает пред Навсикаей64 и ее подругами! Хотите знать, как это
происходит? Возьмем любой пример. Вы вдали от родины и от всего, что вам
дорого; много видели, много слышали, на душе у вас заботы и горе. Вы одиноки,
покинуты, в этом состоянии вам, наверное, ночью приснится, что вы
приближаетесь к своей родине; она предстает перед вами в ярких сверкающих
красках; навстречу вам выходят красивые, дорогие вам, близкие люди. Вы
замечаете вдруг, что вы в оборванном платье, что вы даже голый, покрытый лишь
слоем грязи и пыли. Вами овладевает безграничный стыд и страх, вы стараетесь
прикрыться, спрятаться и просыпаетесь весь в поту. Таково сновидение
озабоченного человека, и Гомер заимствовал эту ситуацию из глубочайшей и
извечной сущности человека».
Глубочайшая и извечная сущность человека, на пробуждение которой рассчитывает
поэт обычно у своих слушателей, – вот те движения душевной жизни, которые коренятся в
доисторическом периоде детства. Позади сознательных и не вызывающих возражений
желаний людей, находящихся вдали от родины, в сновидении выплывают подавленные
запретные желания детства, и поэтому-то сновидение, объективированное в легенде о
Навсикае, превращается почти всегда в сновидение о страхе.
Собственное мое сновидение о перепрыгивании через ступеньки лестницы,
превратившемся затем в чувство связанности, носит опять-таки эксгибиционистский
характер, так как обнаруживает существенные признаки последнего. Его можно поэтому
свести к переживаниям детства, и последние должны были бы выяснить, поскольку
поведение горничной, ее упрек в том, что я испачкал лестницу, переносит ее в ситуацию,
занимаемую в сновидении. Я мог бы действительно дать такого рода толкование. При
психоанализе научаешься связь по времени заменять связью по существу; две мысли,
по-видимому, друг с другом не связанные, представляют собою, очевидно, нечто целое,
которое необходимо лишь установить, – все равно как буквы А и Б, написанные друг подле
друга, должны быть произнесены как слог АБ.
Точно так же обстоит дело и с внутренней связью сновидения. Вышеупомянутое
сновидение о лестнице выхвачено из целого ряда сновидений; другие звенья этого ряда
знакомы мне по их толкованию. Сновидение, включенное в этот ряд, должно относиться к
той же самой связи. В основе этих сновидений, включенных в один ряд, лежит воспоминание
о няньке, ухаживающей за мною до двух лет; я сам ее очень смутно помню; по сведениям,
полученным мною недавно от матери, она была старая и некрасивая, но очень умная и
добросовестная. Из анализа моих сновидений я знаю, что она не всегда относилась ко мне
ласково и нежно, а иногда даже бранила, когда я не соблюдал ее требований чистоты и
опрятности. Стараясь, таким образом, продолжить мое воспитание, прислуга в сновидении
претендует на то, чтобы я относился к ней как к воплощению моей «доисторической»
няньки. Следует предположить, что ребенок, несмотря на строгость, все же любил эту
воспитательницу.65
(1855) – одно из самых популярных произведений Келлера.
64 Навсикая – прекрасная юная дочь царя феаков Алкиноя и Ареты. По божественному вдохновению
пришла с подругами на берег моря, где и обнаружила потерпевшего кораблекрушение Одиссея.
65 Сновидения, содержащие мотив «наготы» и одновременного «смущения», достаточно часто встречаются
и в наших наблюдениях, отличительной чертой которых является более демонстративный и грубый характер
«неглиже», его большая определенность. Очевидно, «цензура» сновидений обнаруживает зависимость от
социальных и культурных факторов. Приведем пример, сообщенный доцентом Р.:
Do'stlaringiz bilan baham: |