Современные концепции современного литературного процесса

«Хрущевская оттепель»: драматичные процессы в жизни и литературе
Хронологические рамки современного литературного процесса - последние пятнадцать лет, рубеж XX-XXI вв. Этот период включает разнородные явления и факты новейшей литературы, острые теоретические дискуссии, критическую разноголосицу, литературные премии различной значимости, деятельность толстых журналов и новых издательств, активно выпускающих произведения современных писателей.
Несмотря на принципиальную и несомненную новизну, новейшая литература теснейшим образом связана с литературной жизнью и социокультурной ситуацией предшествующих ей десятилетий, так называемым периодом «современной литературы». Это достаточно большой этап существования и развития нашей литературы - с середины 50-х до середины 80-х прошлого века.
Середина 50-х - новая точка отсчета нашей литературы. Знаменитый доклад Н.С. Хрущева на «закрытом» заседании XX съезда партии 25 февраля 1956 г. положил начало освобождению сознания многомиллионного народа от гипноза культа личности Сталина. Эпоха получила название «хрущевской оттепели», породившей поколение «шестидесятников», его противоречивую идеологию и драматичную судьбу. К подлинному переосмыслению советской истории, политического террора, роли в ней поколения 20-х, сути сталинизма ни власть, ни «шестидесятники» не подошли. Много позже, размышляя о причинах неудачи «хрущевской оттепели», В. Кожинов писал: «Сталинизм смог восторжествовать потому, что в стране имелись сотни тысяч или даже миллионы абсолютно искренних, абсолютно убежденных в своей правоте «сталинистов»... Сталинизм - это порождение, перешедшее все необходимые границы, «ломки» народного и человеческого бытия» . Именно с этим во многом связаны неудачи «хрущевской оттепели» как эпохи перемен в социальной и идеологической сферах. Но в литературе шли процессы обновления, переоценки ценностей.
Еще до известных решений партийного съезда 1956 г. в советской литературе произошел прорыв к новому содержанию через преграды «теории бесконфликтности» 40-х, через жесткие установки теории и практики социалистического нормативизма, через инерцию читательского восприятия. И не только в той литературе, которая писалась «в стол». Скромные очерки В. Овечкина «Районные будни» показали читателю истинное положение послевоенной деревни, ее социальные и нравственные проблемы. «Лирическая проза» В. Солоухина и Е. Дороша уводила читателя с магистральных путей строителей социализма в реальный мир российских «проселков», в котором нет внешней героики, патетики, но есть поэзия, народная мудрость, великий труд, любовь к родной земле.
Эти произведения самим жизненным материалом, лежащим в их основе, разрушали мифологемы литературы социалистического нормативизма об идеальной советской жизни, о человеке-герое, идущем «все вперед - и выше» под вдохновляющим, окрыляющим и направляющим руководством партии.
Наступившая «хрущевская оттепель», казалось, «открыла шлюзы». Долгое время сдерживаемая, хлынула потоком качественно иная литература. Пришли к читателю книги стихов прекрасных поэтов - Л. Мартынова («Первородство»), Н. Асеева («Лад»), В. Луговского («Середина века»). А к середине 60-х будут опубликованы даже поэтические книги М. Цветаевой, Б. Пастернака, А. Ахматовой.
В 1956 г. состоялся невиданный праздник поэзии и вышел альманах «День поэзии». И поэтические праздники - встречи поэтов со своими читателями станут традиционными, а альманах «День поэзии» будет выходить ежегодно.
Дерзко и ярко заявила о себе «молодежная проза» (В. Аксенов, А. Битов, А. Гладилин). Молодые писатели прежде всего изменяли сам характер авторского слова, отказываясь от его идеологического пафоса, столь характерного для литературы социалистического реализма, искали живую интонацию, смело вводили молодежную лексику, живое разговорное слово. В рассказах и повестях Аксенова «На полпути к Луне», повестях «Звездный билет», «Затоваренная бочкотара», Битова («Пенелопа», «Путешествие к другу детства», «Аптекарский остров») рождался новый стиль, в котором не было места слову-штампу, советскому «канцеляриту» (определение К. Чуковского). И юный герой произведений этих писателей был совсем непохож на социально и идейно значимого персонажа литературы социалистического реализма.
Пафос гражданской дерзости, разоблачения сталинского прошлого, поиски новых ритмов и образов в поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Р. Рождественского, Б. Ахмадулиной сделали этих поэтов кумирами молодежи. Они собирали многотысячные аудитории на поэтические вечера на стадионе «Лужники». Это направление тогда назвали «эстрадной поэзией».
Авторская песня Б. Окуджавы с ее непривычной для советского человека интонацией доверия и участия включала слушателей в диалог с поэтом, активизировала внутреннюю жизнь человека.
Человеческие, а не идейно-ходульные проблемы и конфликты в пьесах А. Арбузова, В. Розова, А. Володина преображали советский театр и его зрителя.
Менялась политика «толстых» журналов, и в начале 60-х гг. «Новый мир» А. Твардовского опубликовал рассказы «Матренин двор», «Один день Ивана Денисовича», «Случай на станции Кречетовка» вернувшегося из лагерей и ссылки, никому еще не известного А.И. Солженицына.
Несомненно, эти явления изменяли характер литературного процесса, существенно разрывали с традицией социалистического реализма, по сути единственного официально признаваемого с начала 1930-х метода советской литературы.
Читательские вкусы, интересы, пристрастия трансформировались и под влиянием достаточно активной в 60-е публикации произведений мировой литературы XX в., прежде всего французских писателей-экзистенциалистов Сартра, Камю, новаторской драматургии Беккета, Ионеско, Фриша, Дюрренматта, трагической прозы Кафки.
Железный занавес постепенно раздвигался. Но изменения в советской культуре, как и в жизни, были не столь однозначно ободряющими. Реальная литературная жизнь почти тех же самых лет отмечена и жестокой травлей Б.Л. Пастернака за публикацию в 1958 г. на Западе его романа «Доктор Живаго». Даже члены редколлегии журнала «Новый мир», куда автор направил свою рукопись, в своем ответе Пастернаку продемонстрировали резкое неприятие романа, прежде всего с идеологической точки зрения: «Ваш роман глубоко несправедлив, исторически необъективен в изображении революции, гражданской войны и послереволюционных лет... чужд какого бы то ни было понимания интересов народа. Все это, вместе взятое, проистекает из вашей позиции человека, который в своем романе стремится доказать, что Октябрьская социалистическая революция не только не имела положительного значения в истории нашего народа и человечества, но наоборот, не принесла ничего, кроме зла и несчастья» . Причем среди тех, кто подписал это письмо, были известнейшие советские писатели, настоящие профессионалы Б. Лавренев, К. Федин, К. Симонов. Как видим, атмосфера культурной жизни была далеко не однозначной.
Беспощадной была борьба журналов «Октябрь» и «Новый мир» (Вс. Кочетова и А. Твардовского) . «Секретарская литература» не сдавала позиций, но здоровые литературные силы тем не менее делали свое созидательное дело. В так называемую официальную литературу стали проникать подлинно художественные, а не конъюнктурно сконструированные тексты.
В конце 1950-х молодые прозаики-фронтовики обратились к недавнему прошлому: исследовали драматические и трагические ситуации войны с точки зрения простого солдата, молодого офицера. Нередко эти ситуации были жестокими, ставили человека перед выбором между подвигом и предательством, жизнью и смертью. Критика того времени встретила первые произведения В. Быкова, Ю. Бондарева, Г. Бакланова, В. Астафьева настороженно, неодобрительно, обвиняя «литературу лейтенантов» в «дегероизации» советского солдата, в «окопной правде» и неумении или нежелании показать панораму событий. В этой прозе ценностный центр смещался с события на человека, нравственно-философская проблематика сменила героико-романтическую, появился новый герой, вынесший на своих плечах суровые будни войны.
«Сила и свежесть новых книг была в том, что, не отвергая лучшие традиции военной прозы, они во всей увеличительной подробности показали солдата «лица выраженье» и стоящие насмерть «пятачки», плацдармы, безымянные высотки, заключающие в себе обобщение всей окопной тяжести войны. Нередко эти книги несли заряд жестокого драматизма, нередко их можно было определить как «оптимистические трагедии», главными героями их являлись солдаты и офицеры одного взвода, роты, батареи, полка» . Эти новые реалии литературы также были знаками, типологическими чертами изменяющегося характера литературного процесса, начинающегося преодоления одномерности литературы соцреализма.
Внимание к человеку, его сути, а не социальной роли, стало определяющим свойством литературы 1960-х. Подлинным открытием нашей культуры явилась так называемая «деревенская проза». Она подняла такой круг вопросов, который и по сей день вызывает живой интерес и полемику. Как видно, оказались затронуты действительно жизненно важные проблемы.
Термин «деревенская проза» придуман критиками и условен. А.И. Солженицын в «Слове при вручении премии Солженицына Валентину Распутину» уточнил: «А правильней было бы назвать их нравственниками - ибо суть их литературного переворота была возрождение традиционной нравственности, а сокрушенная вымирающая деревня была лишь естественной наглядной предметностью» .
Писатели-деревенщики изменили угол зрения: они показали внутренний драматизм существования современной деревни, открыли в обыкновенном деревенском жителе личность, способную к нравственному созиданию. Разделяя основную направленность «деревенской прозы», в комментарии к роману «И дольше века длится день» Ч. Айтматов так сформулировал задачу литературы своего времени: «Долг литературы - мыслить глобально, не выпуская из поля зрения центрального своего интереса, который я понимаю как исследование отдельной человеческой индивидуальности». Этим вниманием к личности «деревенская проза» обнаруживала типологическое родство с русской классической литературой. Писатели возвращаются к традициям классического русского реализма, почти отказываясь от опыта ближайших предшественников - и не принимая эстетики модернизма. «Деревенщики» обращаются к самым трудным и насущным проблемам существования человека и общества и полагают, что суровый жизненный материал их прозы априори исключает игровое начало в его интерпретации. Учительский нравственный пафос русской классики органически близок «деревенской прозе». Проблематика прозы Белова и Шукшина, Залыгина и Астафьева, Распутина, Абрамова, Можаева и Е. Носова никогда не была абстрактно значима, а всегда - конкретно человечна.
Жизнь, боль и мука обыкновенного человека, чаще всего крестьянина (соль земли русской), попадающего под каток истории государства или роковых обстоятельств, стала материалом «деревенской прозы». Его достоинство, мужество, способность в этих условиях сохранить верность самому себе, устоям крестьянского мира оказались основным открытием и нравственным уроком «деревенской прозы». А. Адамович писал в этой связи: «Сбереженная, пронесенная через века и испытания живая душа народа - не этим ли дышит, не об этом ли прежде всего рассказывает нам проза, которую сегодня называют деревенской? И если пишут и говорят, что проза и военная и деревенская - вершинные достижения современной нашей литературы, так не потому ли, что здесь писатели прикоснулись к самому нерву народной жизни» (подчеркнуто мной. - И.С.).
Повести и романы этих писателей драматичны - одним из центральных образов в них является образ родной земли: архангельская деревня у Ф. Абрамова, вологодская - у В. Белова, сибирская - у В. Распутина и В. Астафьева, алтайская - у В. Шукшина. Не любить ее и человека на ней нельзя - в ней корни, основа всего. Читатель чувствует писательскую любовь к народу, но идеализации народа в этих произведениях нет. Ф. Абрамов писал: «Я стою за народное начало в литературе, но я решительный противник молитвенного отношения ко всему, что бы ни произнес мой современник... Любить народ - значит видеть с полной ясностью и достоинства его и недостатки, и великое его и малое, и взлеты, и падения. Писать для народа - значит помочь ему понять свои силы и слабости».
Как показала в своих исследованиях А.Ю. Большакова, русская деревенская проза 1960-2000-х («Поездка в прошлое» и «Белая лошадь» Ф. Абрамова, В. Астафьев, «Мужики и бабы» Б. Можаева, В. Шукшин, «Кануны» В. Белова, Е. Носов, В. Распутин и др.) - одно из магистральных самобытных и во многом уникальных явлений в русской литературе второй половины XX в. У истоков деревенской прозы - рассказ Солженицына «Матренин двор», завершает ее повесть Распутина «Прощание с Матерой». Далее начинается постдеревенский период в творчестве деревенщиков. Под влиянием «деревенской прозы» сформировалось целое поколение прозаиков (В. Крупин, Е. Носов, В. Личутин и др.).
Чтобы стать писателем-деревенщиком, автору было недостаточно обратиться к теме деревни. Деревенская проза обладает единой художественно-эстетической «программой воздействия», в ней присутствуют определенный тип автора и «народного читателя», связанных с земледельческими корнями русской культуры и несущих в себе те или иные свойства русского национального характера. В деревенской прозе есть своя типология героев и единый эстетический идеал. Этот идеал сформирован на основе крестьянского мироощущения и опирается на традиции фольклора и древнерусской литературы. Социокультурной функцией деревенской прозы стало возрождение крестьянского менталитета в «раскрестьянивавшемся» российском обществе, историко-социальной почвой - сталинские репрессии в отношении крестьянства, разрушение деревни, тотальное раскрестьянивание страны в последующие периоды.
Деревенская проза - идейно-проблемное литературное течение внутри нового реализма, обладающее рядом идейно-художественных особенностей, общих для творчества его представителей: единым эстетическим идеалом, выражением основ крестьянского менталитета, воссозданием народного характера, особой, символической формой художественного обобщения. Творцам «деревенской прозы» принципиально чужды приемы модернистского письма, а символ в деревенской прозе имеет специфическое качество - это конкретный, реалистический образ. Таковы символы в прозе Солженицына и Распутина: полотно железной дороги, несущее гибель Матрене («Матренин двор»), царский листвень как символ мирового древа и силуэт ГЭС, символ эпохи НТР («Прощание с Матерой»).
У Солженицына и деревенщиков запечатлены разные грани непредсказуемого в своих последствиях русского характера. Созданы разные типы героев - хранитель народных устоев, чудак (рассказ Шукшина «Чудик»), «вольный человек», ребенок, духовная женщина. Эти типы связаны с такими антиномичными качествами русского характера, как доброта и терпеливость, с одной стороны, и тенденция к разрушению - с другой. В образах героев деревенской прозы на первом плане «родовое», коллективно-общее начало. Герой-хранитель выражает общенародную точку зрения, веру в высокий смысл человеческого существования в его вечном сотворчестве с землей и людьми, органичность включенности в природный круговорот, устойчивость родовых связей. Таковы праведница Матрена у Солженицына, Настена и знаменитые мудрые старухи Анна и Дарья у Распутина. Особенно интересен и многопланов тип «вольного человека» и его разновидности в творчестве В. Шукшина («Я пришел дать вам волю», рассказ «Срезал»), В. Астафьева и других писателей. В типе вольного человека отражается тенденция к разрушению, свойственная национальному менталитету. Это один из малоизученных типов героев в послевоенной русской литературе. Объективна, далека от идеализации авторская позиция в «Привычном деле» В. Белова: здесь раскрыты «за» и «против» характера главного героя повести.
«Деревенщики» открыли также и собственные «бродячие» сюжетные мотивы и хронотоп. Большая часть из них связана с «идиллическим хронотопом» (термин М. Бахтина): рождение, детство, взросление, вступление в брак, рождение детей, зрелость проходят в родном, теплом, замкнутом пространстве деревни или хорошо знакомом мире природы. Поэтизируется и наделяется атмосферой особого уюта, душевности пространство Избы. Отъезд за пределы «малой родины» влечет за собой попадание в чужое, опасное пространство - оно таит в себе неприятности, болезни, порой смерть героя или его близких (Матрена Васильевна, Иван Африканович Дрынов, его жена Катерина Дрынова, Андрей Гуськов). Герои деревенской прозы нередко возвращаются в «родные пенаты», сливаются с природным космосом, обретая тем самым новые душевные силы.
Прозу деревенщиков отличает дидактизм, из нее всегда можно извлечь мудрые наставления, жизненные уроки. «Деревенщикам» близка культура классической русской прозы с ее психологизмом, любовью к слову пластическому, изобразительному, музыкальному, они восстанавливают традиции сказовой речи, раскрывающей характер героев из народа . Любимый жанр - повесть.
«Деревенщики» продолжили традиции русской классики предшествующих столетий, изображая народный характер и рисуя образы «малой родины» сквозь призму национального архетипа Деревни с его антиномичностью, особыми художественными пространством и временем, типами героя, жанровыми ориентациями (идиллия/пастораль-антиидиллия), «бродячими» сюжетами и мотивами . Сутью «деревенской прозы» является народность. Онтологическая проблематика, глубокий психологизм, прекрасный язык этой прозы обозначили качественно новый этап литературного процесса советской литературы - ее современный период, со всем сложным комплексом поисков на содержательном и художественном уровнях.
Новые грани литературному процессу 1960-х придавали и лирическая проза Ю. Казакова, первые повести А. Битова и «тихая лирика» В. Соколова, Н. Рубцова.
Однако компромиссность «оттепели», полуправда этой эпохи привели к тому, что в конце 1960-х ужесточилась цензура. Партийное руководство литературой с новой силой стало регламентировать литературную жизнь, стремясь управлять творчеством писателя.
Все, не совпадающее с генеральной линией, «выдавливалось» из процесса: на мовистскую прозу В. Катаева обрушились удары официальной критики; у Твардовского отняли «Новый мир»; начиналась травля А. Солженицына, преследование И. Бродского. Менялась социокультурная ситуация - наступал застой.