Рукописные анонимные повести Петровского времени

Рукописные анонимные повести начала XVIII века 

Общая характеристика развития русской литературы XVIIIвека. Связь с древней русской литературой. Новая проблематика. Просветительский характер литературы, выдвижение задач национального развития. Литературные направления и периодизация русской литературы XVIIIвека.
Начало XVIII столетия, по мнению многих современных исследователей, не совсем совпадает с началом новой эпохи в развитии русской литературы. Петровская эпоха, с которой начинаются традиционные курсы истории русской литературы XVIII века, стала переломным моментом в истории русской государственности и культуры, но все-таки вряд ли была поворотным моментом в литературе. Скорее в это время продолжался обозначившийся во второй половине предшествующего столетия переход от древнерусской, средневековой литературы к литературе новой. Глубокие качественные изменения во всех областях секуляризирующейся культуры наложили свой отпечаток и на литературу, в которой уже со второй половины XVII века усилился интерес к изображению человеческой личности, углубился драматизм понимания жизни, появились новые роды и виды литературных произведений (панегирическая и любовная лирика, школьная и придворная драма). Именно во второй половине XVII века начался продолжавшийся в Петровскую эпоху активный процесс освоения разнообразного западноевропейского художественного опыта, его самобытной и творческой переработки.
Усвоение нового не означало решительного разрыва с отечественными литературными традициями, а во многом позволяло и в дальнейшем развивать целый ряд особенностей именно русской национальной культуры. Русский XVIII век часто называли периодом «ускоренного» развития литературы, ведь менее чем за сто лет русская литература прошла путь, на который большинству западных литератур потребовался значительно более длительный срок. Вслед за появлением барокко в России утверждается классицизм, а вскоре зарождаются и достигают расцвета сентиментализм и литературных направлений, в результате чего границы между ними оказываются весьма относительными.
При этом русская литература XVIII века создавалась в условиях постоянно расширявшихся, оживленных контактов России и Запада. Образованные русские люди в это время, как правило, хорошо знали французский язык, многие из них читали на двух-трех современных европейских языках и как минимум одном древнем. Произведения французской, английской, немецкой философии, литературы, публицистики были им хорошо известны в подлиннике, но на протяжении всего XVIII века увеличивалось число и совершенствовалось качество переводов с древних и с основных европейских языков. Русская литература и культура XVIII века не только сознавала себя органической частью европейского культурного движения своего времени, но и стремилась к творческому соревнованию с литературами других народов Европы, и прежде всего - с наиболее прославленной и авторитетной в те годы французской литературой XVII-XVIII вв.
Важным аспектом культурной действительности XVIII в. исследователи считают постепенное переосмысление целей и задач литературного творчества. Литература, конечно, пока еще не становится собственно профессией, вплоть до 1760-х годов она не имеет ни более или менее внятной социальной, ни тем более политической функции, но борьба за ее социальный статус оказывается, по наблюдениям В.М. Живова, неизбежным спутником литературной деятельности целого ряда ведущих писателей «осьмнадцатого столетия».
Периодизация:
В развитии русской литературы 18 века можно выделить несколько периодов, различающихся определенной спецификой художественного сознания и особенностями стилевых и жанровых форм.
Первый период охватывает промежуток с 1700 г. до первой половины 1770-х. В рамках этого периода можно выделить три этапа:
1) Петровская эпоха (первая треть 18 века)
2) 1730-1750-е гг. (формирование классицизма)
3) 1760-начало 1770-х гг. (эволюция классицизма и зарождение сентиментализма)
В целом, первый период характеризуется тенденцией к непрерывности национальных традиций, тесной связью с допетровской литературой и фольклором, а также разрушением жанровых границ.
предромантизма и возникновением реализма.
Европеизация:
Если попытаться дать предельно краткую характеристику этим переменам, происходившим во всех сферах русской жизни XVIII века, то можно сказать так: начался процесс европеизации России. XVIII век как понятие историософское и культурологическое означает эпоху русской жизни, прошедшей под знаком европеизации. В этом определении нет ничего оскорбительного для России, если правильно понимать смысл термина «европеизация».К концу XVII века расцвет европейских стран и возникновение европейской культуры стали очевидны. В этот момент в процесс европеизации включается и Россия. Это не значит, что Россия начинает подражать европейским народам, пользоваться их достижениями. Европеизация России означала, что закончился период самоизоляции страны, Россия вышла на контакт с соседними народами. При этом особо следует отметить, что перед Россией стоял вопрос выбора: географически находясь в Европе, Россия всегда была обращена к Востоку, в азиатские степи, в Сибирь; внешние контакты России (мирные торговые и военные) происходили, в основном, с восточными странами, даже христианство, объединившее Европу, пришло в Россию не в «западном варианте» (католичество), а в восточном, византийском (православие). Если к этому вспомнить трёхвековую зависимость от татаро-монголов, то можно утверждать, что Россия формировалась столько же азиатской, сколько и европейской страной. В конце XVII – начале XVIII века, включившись в европеизацию, Россия совершила решительный выбор и довольно крутой поворот своей истории.
Литература петровской эпохи. Развитие просвещения, науки, культуры. Процесс «европеизации». Национально-патриотические тенденции в идеологии и культуре, связь их с преобразовательской деятельностью Петра 1. Усиление светского содержания литературы, новые явления в языке и стиле произведений. Книжное стихотворство. Русский театр в начале 18 века.
Литература первых десятилетий XVIII века получила название лите­ратуры "переходного периода".
Одна из главных тем Петровской эпохи – это, конечно, проблема человеческой личности. Человек начинает воспринимался как активно действующая личность, ценная и сама по себе, и еще в большей степени за «услуги отечеству». Ценятся не богатство и не знатность рода, а общественная польза, ум и храбрость: именно они в новых условиях могут возвести человека на одну из самых высоких ступеней общественной лестницы. В 1722 г. появляется «Табель о рангах всех чинов воинских, статских и придворных», открывающая людям недворянского звания возможность получить его за заслуги перед государством.
Этот новый человек должен действовать не слепо по приказу, а проникнувшись сознанием необходимости и пользы тех или иных правительственных мероприятий поэтому надо разъяснять ему государственную политику. С этой целью с конца 1702 г. стала издаваться первая в России печатная газета – «Ведомости», в которой сообщалось «о военных и иных делах, достойных знания и памяти, случившихся в Московском государстве и во иных окрестных странах».
Петр развернул широкую издательскую деятельность, печатаются учебники (например, «Арифметика, сиречь наука числительная» Л.Магницкого, 1703), исторические книги, политические трактаты и научные труды. Наряду с этим появляются и совсем необычные книги, такие как «Юности честное зерцало» (1717), которое вполне можно назвать руководством по этикету, так как оно рассказывало, как вести себя отрокам и юношам.
Начало XVIII в. было важным периодом в становлении русского литературного языка. Литература петровской эпохи отличалась большой языковой пестротой, в ней наряду с церковнославянским языком активно применялись иностранные слова, многие их которых сохранились в современном русском языке. В середине XVIII в. лексические нормы литературного языка упорядочил М.В. Ломоносов. В трактате "О пользе книг церковных в российском языке" (1757) он использовал известную еще со времен античности схему деления литературного языка на три стиля: высокий, средний и низкий. Но его реформа сохраняла условность книжного языка, отличавшегося от разговорной речи.
Основы теории русской литературы нового времени были заложены в трудах писателя и публициста Ф. Прокоповича ("О поэтическом искусстве", "Риторика"), обосновывавшего принципы раннего классицизма. Начало классической традиции в русской литературе связано с именем А.Д. Кантемира, поэта, который первым ввел в России выработанный классицизмом жанр стихотворной сатиры.
Знаменательным событием, как бы предваряющим начало новой эры в культурном движении России, явилась реформа летоисчисления, которая произвела ошеломляющее впечатление на людей древнерусского склада. Она сопровождалась символическим действом, имеющим прямое отношение к европеизации России: в канун 1 января 1700 года (7208 года от со­творения мира) состоялось острижение бород и переодевание дворянства, а после новогодних торжеств русским женщинам было разрешено открыть лица. В русский обиход Петр ввел аксиому ''столетнего века'', понятие, чуждое для России, и о первом "открытом" им веке в конце его было ска­зано А.Н. Радищевым: "Столетье безумно и мудро".
В сферу действия просветительской программы Петра были включе­ны практически все уровни культурной и социально-бытовой жизни Рос­сии. На первом месте стояла проблема образования. Учебные заведения развиваются в двух направлениях. С одной стороны, не прерывалась связь с традицией прежнего, словесно-грамматического духовного просвещения. В программе Московской духовной академии усиливаются "учения латин­ские", она выпускает не только священников, но и переводчиков, учителей, "справщиков"' при типографиях. С другой стороны, было положено начало новому, светскому, причем технически-специальному образованию в Рос­сии. В 1701 году в Москве была основана Школа математических и навигацких наук. При Петре были основаны школы артиллерийская, инженер­ная, хирургическая и два горных училища.
Славяно-греко-латинская академия и Школа математических и навигацких наук поставляли учителей для сети низших школ, которые были в начале также двух типов. К старому типу относились так называемые "епархиальные школы", по новому типу создавались (указом 1714 года) во всех губерниях чисто светские "цифирные школы", в которых обучались грамоте, арифметике и элементам геометрии не только дворяне, но и "ре­бятки всех чинов" (кроме крепостных). В деле просвещения одна из глав­ных ролей была отведена Академии наук, открытой в 1725 году с целью ведения исследовательской работы и обучения молодых людей.
Развитию культурно-просветительских учреждений в преобразова­ниях эпохи отводилось не менее важное место, чем учебным. При Петре возникает первый в России естетственно-исторический и анатомический музей (кунсткамера). Основывается картинная галерея, для которой поку­паются картины Рембрандт и классиков фламандской школы. Много средств отводится на украшение новой столицы - Петербурга, основанного в 1703 году.
Книги, газеты постепенно становились явлением, привычным в верхнем слое русского общества: печатно-издательское дело в первой чет­верги XVHI века приняло необычайно широкие масштабы и было постав­лено на службу целям государственного преобразования и насаждения по­ной культуры. В 1700 году русские типографии были открыты за границей (а Амстердаме - у Гессена и Копиевского). Одновременно были заведены типографии в Москве и Петербурге. К концу 1702 года относится рожде­ние первого официального правительственного печатного органа - газеты "Ведомости", а к 1708 - составление образца нового, "гражданского шрифта", сменившего церковно-славянскую азбуку и благополучно до­жившего до наших времен. Характер издаваемых книг весьма разнообразен: "Геометрия, славенски землемерие...", "Приклады, како пишутся комплименты разные», "Юности честное зерцало", переводные издания, при подготовке которых переводчикам надлежало пользоваться "'не высокими словесами славенскими, а простым русским языком". Льви­ная доля изданных книг приходилась на различные учебные пособия, на­ставления и трактаты, поскольку художественная литература нового стиля только начинала складываться.
Значительно возрастает роль публицистики в разъяснении смысла го­сударственной политики. Видными публицистами петровской эпохи были И.П. Посошков, В.Н. Татищев. Необходимо обратить внимание наоратор­скую прозу Ф. Прокоповича, С. Яворского, Д. Ростовского.
Заметные изменения происходят и в поэтических жанрах. К концу XVII века в России развивается виршевая письменная поэзия, быстро завоевывающая всеобщее признание: стихотворную форму получают на­ставления, поучения, буквари, в моду входят акростихи, фигурные стихо­творения, состоящие из строк различной длины.
Видным жанром становится панегирическая поэзия. Образцы торже­ственных виршей, предшественниц похвальной оды, даны в творчестве Феофана Прокоповича ("Епиникион").
В начале XVIII века возникает и новый поэтический жанр - любов­ная лирика, что стало возможным только после коренной ломки общест­венного уклада. В лирике прослеживаются два течения - одно опирается на народное творчество, другое связано с западноевропейской любовной поэзией. Между содержанием поэтических произведений, вобравших в се­бя веяния нового времени, и их тяжеловесным силлабическим строем воз­никало несоответствие, не проявляющееся столь, резко больше ни в одном из видов художественной литературы этих десятилетий.
Перед исследователем русского стихотворства начала века неизбеж­но встает проблема барокко, являющаяся одним из спорных литературных вопросов. "В основе стиля барокко лежит стремление соединить несоеди­нимые противоположности, когда метафора связывает явления бесконечно далекие. Главное, чтобы эти сопоставления удивляли своей неожиданно­стью, были "остроумными". Поэтов барокко отличало стремление к всевозможным украшениям стиля, гипер­болизации и метафоризации. Наиболее "барочным" поэтом признается СимеонПолоцкий. В России был создан как бы умеренный вариант барок­ко: 'Лишенное социальных корней, барокко не смогло сложиться в оформ­ленное, а тем более господствующее направление в русской литературе. Все же ''периоду'' барокко была русская литература обязана такими новы­ми явлениями, как силлабическое стихосложение и "'школьная'" драма''.
Культурно и социально значимым событием явилось открытие в 1702 году в Москве первого русского театра, который пред­ставлялся Петру важным средством пропаганды и воспитания его подан­ных. Руководил им немецкий режиссер и актер Иоганн Кунст. составив­ший репертуар из пьес немецкого демократического театра. Его преемник Отто Фюрст не проявил должных способностей, и театр был закрыт в 1706 году. На сцене Петр 1 хотел видеть пьесы с торжественным агитационным содержанием, которые бы поддерживали его военную политику. Подобная пьеса была поставлена в театре Московской Славяно-греко-латинской ака­демии - военные успехи русского оружия достаточно часто служили те­мами панегирических представлений школьных театров, которые сущест­вовали во многих городах России. ''Школьная драма" имела разработанную теорию, основанную на поэтике Аристотеля. Были строго регламентированы жанры трагедии, комедии, трагикомедии. Пьесы носили книж­ный и аллегорический характер. Однако среди них были не только обыч­ные религиозные "школьные драмы"', но и триумфальные пьесы, "плачев­ные трагедии", любовно-авантюрные пьесы. Постепенно в театральные представления проникали элементы быта, что было особенно заметно в интермедиях, "междувброшенных действах'', что разыгрывались в антрактах спектаклей.
Ученая и литературная деятельность В.К.Тредиаковского. Теоретические статьи. Значение переводческой работы Тредиаковского. Лирические опыты и новаторство в области осмысления жанровой системы классицизма. Решение Тредиаковским проблем становления русского литературного языка. «Тилемахида», ее просветительские идеи, политическая оппозиционность. Создание русского гекзаметра.
Тредиаковский получил образование в Славяно-греко-латинской академии. В период обучения в академии сочинил первые свои стихотворения и две пьесы – «Язон» и «Тит» (они не сохранились). После окончания обучения уехал заграницу, где провел около четырех лет. Вернувшись в Россию, начал переводческую деятельность. Он перевел тридцать томов Римской истории, тринадцать из них сгорели при пожаре, но он перевел их снова.
В 1730 г. он возвращается в Россию во всеоружии европейской филологической науки. В Москве он приглядывается к новым явлениям в русской литературе, с восторгом читает в обществе вслух сатиры Кантемира, высказывается в атеистическом духе (если верить показаниям невежественного церковника Малиновского), сочувствует борьбе Феофана против староцерковной партии. По всему видно, что не только эрудицию он привез из Парижа, но и программу действий воинствующего просветителя. Только что изданный им перевод аллегорического романа «Езда в остров любви» (1730) он рассматривает тоже как демонстративно-светское произведение и рад озлоблению на это издание церковников. Это был первый печатный роман на русском языке. Работа над переводом романа поставила перед Тридиаковским ряд филологических проблем: обновление языка литературы, поиск новых стихотворных форм. Но те же причины, по которым в 1731 г. Кантемир не мог стать президентом Академии наук и был в 1732 г. услан в Лондон, заставили тем более смутиться безродного плебея. В 1732 г. он становится штатным переводчиком при Академии наук, и с этой минуты наступает конец «бурному» периоду его ранней деятельности. Тредиаковский смирился. Он погружается в громадную ученую и литературную работу, взгляды его во многом изменяются, и лишь косвенным образом скажется в его произведениях тот общий оппозиционный дух, который заставит его позднее выбрать для перевода фенелонова «Телемака».
Объединив академических переводчиков в «Русское собрание» (1735), Тредиаковский прочитал доклад, в котором намекнул, что он знает способ реформировать стихосложение. Действительно, в 1735 г. вышел его «Краткий и новый способ к сложению стихов российских», в котором указан принцип тоники и названы основные стопы. К трактату приложены стихотворения, написанные тоническим размером (впрочем, еще в 1734 г. Тредиаковский напечатал тонические стихотворения). Этим произведена была реформа, ставшая поворотной датой в истории русского стиха. Чем же объясняется эта реформа?
В 30-е годы XVIII века по сути дела начался новый период в развитии русской литературы. В узком историко-литературном плане его можно рассматривать как начало русского классицизма, но общее значение того процесса, который совершался в литературе 30-х годов, далеко выходило за пределы классицизма и оказывало существенное влияние на развитие русской литературы XVIII века, шире говоря — литературы допушкинского периода в целом. Именно в эти годы в литературу входили новые идеи, в ней возникали поиски новых художественных образов, типов, характеров, закладывались основы литературного языка, создавалось новое стихосложение.
И именно Тредиаковскому выпало на долю первым, хотя еще в смутной, а иногда и косноязычной форме, уловить и выразить то новое, что должно было определить пути литературного развития. То, что в 40-с годы было уже ярко и отчетливо сформулированоЛомоносовым и Сумароковым, в неравной борьбе с которыми отстаивал свой приоритет Тредиаковский, то в 30-е годы было все же произнесено впервые именно им.
Конечно, Тредиаковского ни в какой мере нельзя противопоставлять литературной традиции первых десятилетий XVIII века и даже более ранней.1 Перелом, который произошел в то время в политической, общественной, культурной, бытовой жизни России, определял, естественно, и возникновение принципиально новых явлений в литературном процессе, основное содержание которого составляет утверждение новой культуры, еще только оформляющейся в борьбе со старым укладом жизни. И драма, и повесть, и лирика петровского времени развиваются именно в этом направлении.
Новые формы быта, пробуждение личности, раскрепощение женщины (естественно, еще весьма относительное) — все это создавало предпосылки для развития поэзии, обращенной к интимному миру человеческих переживаний, и прежде всего — к любовной лирике, составлявшей в значительной мере содержание безымянных народно-бытовых песен — кантов.
Стихотворство в эти десятилетия уже широко распространено. Деятельность Сильвестра Медведева, Федора Поликарпова, Кариона Истомина и других во многом связана с традициями церковно-дидактической поэзии, но вместе с тем она, несомненно, оказывала влияние и на общее развитие поэтической культуры. В письме к Марковичу, датированном 1717 годом, Феофан Прокопович восклицал: «Все начали стихотворствовать до тошноты...».2 В этом, хоть и скептическом, замечании отражен тот подъем стихотворной культуры, который характерен для начала века. Он создавал весьма существенные предпосылки для развития литературы нового типа, отвечавшей характеру новой исторической эпохи русской жизни.
Но все же это были еще только предпосылки. Любовная лирика еще только, так сказать, отслаивалась от быта, представляя собой зачастую лишь выражение индивидуального любовногопереживания, вроде стихов Виллима Монса.1 Не случайно, что в развитии русской поэзии в эти годы участвуют иноземцы — Эрнст Глюк, Иоганн Паус, ВиллимМонс. Связь их с разработанными литературными традициями западной поэзии помогала им откликаться на новые запросы русской жизни, на интересы пробуждающейся личности. Точно так же еще только эмбриональный характер имела и торжественная панегирическая лирика типа «Епиникиона» Ф. Прокоповича, во многом еще не отошедшего от тяжеловесного аллегоризма и от витиеватости поэтов Киевской школы.
Утверждение нового, передового в этом периоде наиболее полно и художественно убедительно осуществлялось в области сатиры, разоблачавшей старый уклад с точки зрения новых, возникавших общественных идеалов. Именно сатира воспроизводила материал реальной действительности и в то же время вступала на путь его художественного обобщения. И не случайно сатира Антиоха Кантемира является наиболее значительным литературным памятником конце 20-х — начала 30-х годов. Первый период становления новой русской литературы конца XVII — начала XVIII века мог полнее всего выразить себя именно в сатире. Именно в ней натурализму в широком смысле слова, присущему литературе этих лет (в которой и любовная лирика, и политический панегирик, и драматургическое действие были еще неразрывно связаны с тем или иным данным, конкретным фактом действительности), шла на смену уже определенная культура художественного обобщения, создание, хотя бы еще и в самой схематической форме, образов, несших в себе элемент типического (как Филарет и Евгений из II сатиры Антиоха Кантемира). И Белинский был глубоко прав, говоря именно о Кантемире как о зачинателе истории новой русской литературы, как о человеке, который «по какому-то счастливому инстинкту первый на Руси свел поэзию с жизнью». 2
К 30-м годам XVIII века положение существенно меняется. Черты новой культуры в достаточной мере полно определились и в общественно-политической, и в культурно-бытовой сфере. Правда, определились при весьма драматических обстоятельствах, связанных в те годы с борьбой за власть, с бироновщиной и т. п. Все эти обстоятельства осложняли развитие новой культуры, но не могли ни остановить, ни существенно изменить этот процесс. Если для литературы конца 1720-х — начала 1730-х годов жанром, наиболее полно отвечающим смыслу и характеру общественного процесса, была сатира, в которой выразилась именно борьба за становление новой культуры, то в конце 1730-х—1740-е годы таким же определяющим, характеристичным жанром является ода. Конечно, она вовсе не отменяет сатиру, для развития которой в течение всего XVIII века, как и в дальнейшем, в русской жизни сохраняются в достаточной мере веские основания. Но все же именно возникновение и развитие оды дает нам ключ к пониманию нового этапа литературного процесса.
Д. Благой справедливо заметил, что отмеченное еще Белинским движение русской литературы от сатиры к оде «было теснейшим образом связано с конкретной исторической русской обстановкой и потому никак не произвольно, а вполне закономерно... По своей литературно-общественной функции оды Ломоносова и сатира Кантемира очень близки между собою, выполняя одну и ту же задачу—апологию новых преобразовательных начал. Только Ломоносов осуществляет это прямо, а Кантемир, так сказать, „от противного"». 1 Д. Благой берет здесь наиболее яркие образцы оды — оды Ломоносова. Но между Кантемиром и Ломоносовым как раз и стоял Тредиаковский. Если в сатире Кантемира положительный герой не изображался непосредственно, а возникал по контрасту, как бы выводился из тех отрицательных человеческих качеств, которые разоблачались сатириком, то в оде речь уже шла о другом, о непосредственном изображении положительного героя, носителя утверждающейся новой культуры, естественно — прежде всего культуры придворной. Образы просвещенных монархов, победоносных полководцев, воплощающих силу и мощь новой Российской империи, должны были появиться в литературе. Понятно — и это давно уже отмечено, — что и Тредиаковский и в особенности Ломоносов в своих одах не столько говорили о реальных лицах, сколько рисовали идеальные образы монархов, воплощавшие их представления о задачах и целях развития России.
Еще не было, конечно, ни достаточного опыта, ни — что еще важнее — достаточной жизненной основы, чтобы черты новогообщественного строя получили широкое эпическое изображение. Как и обычно в истории литературы, формирование новых художественных принципов осуществлялось в первую очередь в области лирики. Развернутым образам эпических героев предшествовал образ героя лирического. Если в панегириках начала века центр тяжести лежит прежде всего в изображении данного события — Полтавской победы или Ништадтского мира при взятии Нарвы,1 то в оде конца 1740-х годов центр тяжести заключен в изображении лирического героя, переживающего это событие. В лирическом герое оды раскрывается новый положительный образ человека, потрясенного и восхищенного величием и успехами своей страны. Тредиаковский и явился автором первых в истории русской поэзии оригинальных (в том смысле, в каком этот жанр понимался классицизмом) од. В январе 1733 года он написал «Оду приветственную всемилостивейшей государыне императрице самодержице всероссийской Анне Иоанновне», в 1734 году — «Оду торжественную о сдаче города Гданска».
Если современники в свое время противопоставляли «громкого» Ломоносова и «нежного» Сумарокова, в которых находили свое развитие две отнюдь не исключающие друг друга тенденции русского классицизма, то в первичной форме обе эти традиции были намечены именно Тредиаковским. Он не только стремился к созданию нового типа лирического героя, но вместе с тем показывал его в различных ракурсах — и торжественном и интимном.
Первая книга Тредиаковского, «Езда в остров Любви», состояла из двух частей. В первой части был дан перевод книги французского писателя Поля Тальмана — характерного произведения французской прециозной литературы второй половины XVII века. Содержанием книги Тальмана являлась история любовных отношений Тирсиса и Аминты, изложенная в чрезвычайно манерной форме прозой и стихами. Выступление Тредиаковского с переводом этой книги было по тем временам чрезвычайно смелым и новым. «Уже один выбор самой книги, где все содержание заключается в описании различных степеней любви к женщине, к которой обращаются там почтительно, ищут случая обратить на себя внимание ееи заслужить, наконец, разными пожертвованиями благосклонности ее, — все это не могло не казаться новостью для русского читателя тех времен, когда в наиболее любимых и распространенных сборниках не обходилось без статьи, в которой любовь к женщине не называлась бы бесовским наваждением и самая женщина не считалась бы орудием сатаны, созданным для соблазна человека, когда правила, преподанные в Домострое об обращении с женщиною, были в полной силе...»
В книге Тальмана содержалось большое количество стихотворений любовного характера. Почти все они стали русскими кантами и вошли в рукописные сборники, будучизаписанными вместе с музыкой. Но основной интерес книги определяется, конечно, включенными в нее стихами самого Тредиаковского. Впервые в истории русской поэзии появился печатный сборник стихов, принадлежавший определенному поэту, обращавшемуся к читателям с предисловием от своего имени и с определенной поэтической платформой. Примечательно было и то, что шестнадцать стихотворений из тридцати двух, включенных в сборник, было написано на французском языке и одно на латинском, что характеризовало автора именно как представителя нового типа русской культуры, свободно и с полным знанием дела соотносившегося с культурой зарубежной.
И наконец, наиболее существенным в первом сборнике стихов Тредиаковского было именно то, что в нем, опять-таки впервые, в поэзию вступал новый тип лирического героя. Облик его определялся свободным и смелым раскрытием его внутреннего мира, стремлением к многомерному изображению человеческой личности. Это проявлялось прежде всего в области любовной лирики («Песенка любовна», «Стихи о силе любви»», «Плач одного любовника, разлучившегося со своей милой, которую он видел во сне», «Тоска любовника в разлучении с любовницею», «Прошение любве» и др.). На фоне предшествовавшей поэтической традиции стихи эти звучали и смело и ново.
Но любовными переживаниями отнюдь не ограничивался в своих первых стихотворениях Тредиаковский. Это были именно «стихи на разные случаи», как они и были им названы. «Описание грозы бывшия в Гаге», «Стихи похвальные Парижу» («Красное место! Драгой берег сенски! ..») — вот примеры пейзажной лирики сборника. А «Стихи похвальные России» начинают традицию русской патриотической лирики.
Безотносительно к конкретной эмоциональной окраске этих стихотворений («всюду плач» в «Элегии»; «стихи печальны» в «Стихах о России») все эти стихотворения объединены высоким утверждающим пафосом величия и торжества новой России.
Это уже переход от панегирических и приветственных стихов на события конца XVII — начала XVIII века к оде, т. е. к целостному образу лирического героя, через переживания которого отражаются важнейшие события эпохи. Понятно, что, говоря о первом сборнике Тредиаковского, мы имеем в виду не столько его реальные поэтические свершения, сколько самую тенденцию творческого развития, то, что уже в первых своих стихах он выходит на подступы к созданию образа, служащего запросам эпохи, — лирического героя, прославляющего подвиги и победы, «чтоб изъявить разум свой, как будто б он был вне себя»,1 и новых жанров (прежде всего оды), отвечающих ему своим выразительным строем.
В 1734 году ода как новый жанр определяется и формально: Тредиаковский пишет и в 1735 году публикует «Оду торжественную о сдаче города Гданска». Примером и образцом для Тредиаковского, по его словам, была ода Буало о взятии Намюра.
К оде было приложено и теоретическое обоснование — «Рассуждение об оде вообще». Принципиально это было очень важным и безусловно новаторским шагом в развитии тогдашней поэзии, Но шагом, естественно, самым первоначальным, робким инеуверенным. Неуверенным потому, что новизне характера лирического героя и жанра оды еще не отвечали ни стилистика, ни, главное, ритмика, оставшиеся в пределах силлабической традиции.
Новизна образа лирического героя необходимо предполагала и решение вопроса о новой системе выразительных средств, которая была необходима для воплощения этого образа и связанных с ним и новых идей и новых жанров.
В первую очередь это выражалось в поисках нового языка, с одной стороны — более близкого к жизни, а с другой — и более эмоционально приподнятого сравнительно с тем языком, который отвечал задачам, решавшимся поэзией предшествующего времени. И эта проблема с чрезвычайной остротой была поставлена в первом же выступлении Тредиаковского, в его обращении к читателю, открывавшем «Езду в остров Любви»: по его словам, во-первых, церковнославянский язык не соответствовал «мирской» направленности книги, во-вторых, был известен не всем, в-третьих, самому Тредиаковскому «жесток моим ушам слышится».Это стремление Тредиаковского писать «почти самым простым русским словом» отвечало требованиям самой жизни, содействовало развитию языка вообще и языка художественной литературы в особенности.
Стремление к «простому русскому языку» чувствовалось в самых различных областях складывавшейся тогда языковой культуры, и роль Тредиаковского в этом отношении была в достаточной степени велика. Он писал в Сенат, что первая его задача в Академии наук состоит в том, чтобы ему «по возможности стараться о чистом слоге на нашем языке как простым, так и стихотворным сочинением».
Современники высоко оценивали его в этом отношении. Интерес к языку — характернейшая черта деятельности Тредиаковского. Помимо специально языковедческих трудов («Разговор... об орфографии...», 1748), Тредиаковский почти в каждой своей работе стремился осветить различные вопросы языкознания и в ряде случаев выдвигал существенные и интересные проблемы. Характерно его стремление приблизить русское правописание к его фонетической основе: «Так писать надлежит, — говорил он, — как звонребует». 1 На этой же мысли он настаивал спустя четырнадцать лет: «Орфография моя большею частию есть по изглашению для слуха, а не по произведению ради ока...»2 Весьма интересно его стремление в период бурного вторжения в русский язык иностранной лексики сохранить чистоту русского языка.Первым отметил Тредиаковский явление так называемой народной этимологии — осмысление иностранного слова, по его выражению, «по толковании своего языка»: «Солдатство наше из расттаг, немецкого слова, значащего отдохновения день, сделало по-нашему роздых...»
Наиболее значительным лингвистическим трудом Тредиаковского был изданный им в 1748 году на средства его друзей, собравших деньги для издания книги, «Разговор между чужестранным человеком и российским об орфографии старинной и новой и о всем, что принадлежит к сей материи». Характеризуя эту работу Тредиаковского, Г. О. Винокур отметил, что «большинство его положений, касающихся фонетики, оказывается соответствующим действительности, причем надо непременно иметь в виду то, что в установлении этих положений Тредиаковский не имел предшественников и был подлинным пионером науки... Несомненен его научный приоритет в истории русской фонетики по целому ряду пунктов... Тредиаковский предстает перед нами как пионер русской фонетики, стоящий намного выше всех своих современников».
Существенно отметить и то, что Тредиаковский в «Тилемахиде» выступал отнюдь не как переводчик в обычном смысле этого слова. Он переводит прозу Фенелона стихами — гекзаметром, вводит в текст Фенелона собственное вступление и существенно перерабатывает и самый стиль оригинала. Понятно, что на протяжении более чем шестнадцати тысяч строк гекзаметра, составляющих собою «Тилемахиду» Тредиаковского, эта широкая переработка не могла не превратить его по сути дела в соавтора Фенелона.
Зная и о репутации, и о судьбе Барклая и Фенелона, Тредиаковский настойчиво и смело говорил о достоинствах их произведений.
«Тилемахида» решительно не подходила к обстановке екатерининского двора. С ней и с ее автором приходилось бороться. Нескольк