Пол Экман Психология эмоций. Я знаю, что ты чувствуешь

Глава 8. Отвращение и презрение

Он наблюдал за тем, как я ел из жестяной банки консервы, привезенные мной в эту далекую деревню, населенную людьми племени форе. Когда я заметил, что он наблюдает за мной, и увидел выражение его лица, то я отложил вилку и взялся за фотоаппарат, который всегда висел у меня на шее. (К счастью, люди племени форе еще не знали, для чего предназначен фотоаппарат, и быстро привыкли к тому, что я прикладываю к глазу этот странный предмет без каких–либо видимых причин; поэтому обычно они не смущались и не отворачивались, когда я их фотографировал.)
История, лежащая в основе получения этого снимка, говорит о важности, которую имеет для возникновения у человека отвращения наблюдение за тем, как кто–то другой поглощает нечто, оскорбляющее вкус наблюдателя.
Человек племени форе даже не попробовал мои консервы; одного лишь вида того, как я их ел, было достаточно, чтобы вызвать его негативные чувства.^[148]

Тридцать лет тому назад я описал отвращение как:

…проявление антипатии. Вкус чего–то, что вы хотите немедленно выплюнуть, или даже сама мысль о необходимости съесть что–то подобное способны вызвать у вас отвращение. Запах, который заставляет вас затыкать нос, также вызывает у вас отвращение. И вновь отвращение может возникнуть у вас даже от самой мысли о том, насколько омерзительным является такой запах. Отвращение может вызвать у вас вид чего–то, что вы можете счесть для себя оскорбительным пробовать на вкус или обонять. Вы можете испытывать отвращение к звукам, если они ассоциируются с ненавистным вам событием. Также и прикосновение чего–то противного, например скользкого или студенистого, способно вызвать чувство отвращения.
Не только вкусы, запахи, прикосновения, зрительные образы или звуки способны вызвать отвращение, но и действия и наружность людей или даже их идеи. Иногда люди могут иметь отвратительный внешний вид, и смотреть на них бывает просто противно. Некоторые люди испытывают отвращение, когда видят калеку или человека с уродливой внешностью. Отвращение может вызывать пострадавший в аварии человек с многочисленными открытыми ранами. Вид крови или работа хирурга, выполняющего операцию, также вызывает у некоторых людей чувство отвращения. Некоторые поступки людей также выглядят отталкивающе. Человек, мучающий свою собаку или кошку, может быть отвратителен своим соседям. Отвращение может вызывать человек, занимающийся тем, что другие называют половыми извращениями. Жизненная философия или способ обращения с людьми, унижающие человеческое достоинство, также могут вызывать отвращение.^[149]
С тех пор мои наблюдения получили подкрепление и развитие благодаря исследованиям фактически одного–единственного ученого, занимавшегося изучением отвращения. Психолог Пол Розин, человек, прекрасно умеющий ценить хорошую еду, уверен, что в основе отвращения лежит ощущение появления во рту чего–то такого, что считается отвратительным или распространяющим заразу; в соответствии с моей терминологией это называлось бы темой отвращения. Однако в разных культурах имеются разные представления о том, что считать отвратительным. Фотография жителя Новой Гвинеи прекрасно иллюстрирует эту мысль: отвращение вызывают у него внешний вид и запах еды, которую я нахожу аппетитной. Но подобные различия могут наблюдаться и внутри одной культуры. Например, моя жена любит есть сырых устриц, а я их просто не выношу. В некоторых областях Китая собачье мясо считается деликатесом, а у большинства европейцев перспектива отведать такого деликатеса не вызывает восторга. Но есть также и общие закономерности в том, что вызывает отвращение.
Розин обнаружил, что самыми мощными универсальными триггерами являются продукты функционирования нашего организма: кал, рвота, моча, слизь и кровь. В 1955 г. выдающийся американский психолог Гордон Олпорт предложил «мысленный эксперимент» с отвращением, эксперимент, который вы выполняете в вашем сознании, чтобы проверить, действительно ли происходит то, что он предлагает. «Сначала подумайте о том, чтобы проглотить слюну, накопившуюся у вас во рту, или просто ее проглотите. Затем представьте, что вы сплевываете ее в стакан, а затем выпиваете! То, что казалось естественным и «своим», внезапно становится отвратительным и чужим».^[150] Розин действительно провел этот эксперимент, предлагая людям выпить стакан воды, после того как они в него плевали, и обнаружил, что Олпорт был прав. Даже несмотря на то, что слюна была у них во рту мгновением ранее, они не соглашались пить воду, содержащую их собственный плевок. Розин утверждает, что как только продукт деятельности нашего организма покидает наше тело, он становится для нас отвратительным.

Отвращение не возникает как самостоятельная эмоция до достижения ребенком возраста от четырех до восьми лет. До этого возраста наблюдается неприязнь, отказ есть то, что имеет неприятный вкус, но не отвращение. Розин просил детей и взрослых потрогать или съесть шоколадную конфету, которая выглядела как собачьи экскременты. Детей в возрасте от четырех до семи лет это задание совершенно не смущало, но большинство взрослых отказывались его выполнять. Подобным образом дети в возрасте до четырех лет спокойно будут пить сок или молоко, если вы намеренно бросите в него продезинфицированного кузнечика.^[151]

Дети и подростки часто бывают очарованы предметами, вызывающими отвращение. Розин напоминает нам, что магазины новинок продают весьма реалистичные имитации рвоты, слизи и экскрементов и основными покупателями таких товаров являются мальчики–подростки. Существует целая серия анекдотов, посвященных разным формам проявления отвращения. Некоторые популярные телепередачи для детей и подростков часто показывают ситуации, в которых главные герои демонстрируют свое отвращение.
Профессор права Уильям Миллер в своей увлекательной книге «Анатомия отвращения» (The Anatomy of Disgust) отмечает, что отвращение очаровывает не только детей: «[Отвращение]… имеет свою прелесть, свое очарование, которое проявляется в том, что нам бывает трудно отвести глаза от тяжелых катастроф… или в том, насколько привлекательными оказываются для нас фильмы ужасов…^[152] Наши собственные сопли, моча и кал воспринимаются как что–то вредное и вызывают у нас отвращение, но мы проявляем в отношении них трогательное внимание и любопытство…
Мы смотрим на наши выделения чаще, чем признаемся в этом… ведь многие люди внимательно рассматривают свой носовой платок, после того как высморкаются в него».^[153] Кассовый успех таких грубых фильмов, как «Здесь есть что–то о Мери» (There's Something About Mary) был достигнут не только за счет аудитории подростков.
Розин проводит различие между тем, что он называет межличностным отвращением, и базовым отвращением.^[154] Он перечисляет четыре группы усвоенных межличностных триггеров: незнакомый, больной, несчастный и морально испорченный. Исследование, проведенное мной вместе с Маурин О'Салливан, позволило получить несколько результатов, подтверждающих правильность предположений Розина. Мы просили студентов колледжа записать наиболее сильные ощущения отвращения, которые, по их представлениям, мог когда–либо испытать человек. Предложенная Розином тема заражения от пищи, попадающей в ротовую полость (например, вы вынуждены съесть то, что у другого человека вызывает рвоту), действительно упоминалась, но только у 11% респондентов. Наиболее часто называемый триггер крайнего отвращения (упоминавшийся 62% респондентов) возникал в результате реакции на предосудительное с моральной точки зрения поведение (например, реакции американских солдат, увидевших следы зверств нацистов в концентрационных лагерях). Почти половина называвшихся действий, вызывавших отвращение и моральное осуждение, была связана с актами сексуального насилия, в особенности над детьми. Последнюю группу случаев, упоминавшихся примерно 18% респондентов, составляли истории физического отторжения, не имевшие отношения к еде, например обнаружение трупа с копошащимися в нем червями.^[155]
Ранее я отмечал, что базовое отвращение, по Розину, является темой эмоции и что, если он прав в том смысле, что четыре формы межличностного отвращения — к незнакомому, больному, несчастному и морально испорченному — являются усвоенными, то тогда они были бы вариациями темы. Однако мне кажется возможным, что эти четыре межличностные формы отвращения также являются темами, которые можно найти в любой культуре со своими специфическими особенностями, обусловленными научением, которые будут разными у разных индивидов, социальных групп и культур. Например, каждый может проявлять реакцию отвращение на морально испорченного человека, но то, что является признаком моральной испорченности, может изменяться. То, что является незнакомым и знакомым и что является несчастьем, также зависит от обстоятельств, и лишь отношение к болезни, возможно, везде одинаково. Те, кто имеют физические изъяны, гноящиеся раны и прочие дефекты, могут вызывать отвращение в каждой культуре.
Миллер указывает на то, что культуры имеют больше свободы с точки зрения включения объектов или действий в область вызываемого отвращения, чем с точки зрения исключения их из нее. Это наблюдение в точности соответствует идеям, рассмотренным в главах 2, 3 и 4, где я утверждал, что базы данных эмоциональной готовности людей являются открытыми, а не закрытыми. Эти базы данных совместно с программами, которые направляют наши реакции на наши изменяющиеся эмоции, не бывают пустыми, когда мы появляемся на свет; эволюция уже написала свои инструкции о том, как нам следует реагировать и какую чувствительность мы должны проявлять при каждой реакции. Как отмечает Миллер, эти базы и инструкции трудно изменить, но поскольку базы данных являются открытыми, то мы можем усваивать новые триггеры и новые эмоциональные реакции.
Хотя и японцы, и американцы проявляют реакцию отвращения на испорченные продукты питания или на попадание чего–то неприятного в рот, Розин обнаружил у них различия в проявлении социального отвращения. Человек, который не вписывается в общественное устройство или несправедливо критикует других, вызывает отвращение у японцев. Американцам внушали отвращение расисты и люди, проявляющие чрезмерную жестокость. Однако не все социальное отвращение в целом варьируется от культуры к культуре. Розин установил, что во многих культурах людям противны политические деятели!
В дополнение к четырем типам межличностного отвращения, описанным Розином, существование еще одного типа отвращения, который я называю отвращением от пресыщения, вытекает из результатов исследования, проведенного психологами Джоном Готтманом, Эрикой Вудин и Робертом Левенсоном. Их исследование заслуживает особого внимания, поскольку они оказались единственными учеными, которые точно измерили выражение эмоции во время одного из самых эмоционально насыщенных и наиболее важных социальных взаимодействий в нашей жизни — взаимодействии между мужем и женой.^[156]
Удивительно, что выражения отвращения у жены, адресуемые мужу в ходе беседы, начатой с целью разрешения конфликта, позволяли предсказать количество времени, которое они в течение ближайших четырех лет проживут порознь.^[157] Готтман обнаружил, что выражения отвращения у жены обычно возникали в ответ на попытку мужа отгородиться от нее «каменной стеной» (о чем я рассказывал в главе 6), т. е. игнорировать ее эмоции. Говоря простым языком, она получала то, чего добивалась; она оказалась сытой по горло. Отметьте, как хорошо к этой ситуации подходит метафора приема пищи. Если ваш супруг вызывает у вас неприязнь, то неудивительно, что будущее ваших отношений выглядит безрадостно. (Мы еще вернемся к результатам, полученным Готтманом, в конце этой главы, когда будем говорить о презрении.)
Миллер отмечает, что при близких отношениях мы снижаем чувствительность к тому, что обычно вызывает у нас отвращение. Самым первым примером является «перемена пеленок, вытирание выплюнутой пищи, другие действия по уходу за больным ребенком. Родители — это те люди, которые будут проявлять заботу в любых обстоятельствах; они будут убирать экскременты, рискуя испачкать ими руки и одежду; страдать, когда окажутся облитыми мочой. Преодоление естественного отвращения к подобным веществам является характерной чертой безусловной родительской любви».^[158]
Подобное временное устранение отвращения наблюдается у участников полового акта. И вновь я процитирую Миллера: «Язык другого человека у вас во рту может быть признаком близости, но он может также быть вызывающим отвращение оскорблением… Секс по обоюдному влечению означает взаимное нарушение границ, защищаемых чувством отвращения… Секс — это лишь один способ нарушения таких границ, подразумевающий один тип обнаженности. Но есть и другие формы обнаженности, открытости и знаний, на которых основываются интенсивные интимные отношения — отношения в форме продолжительного, тесного и нежного взаимного контакта.
Кто–то думает о том, чтобы поделиться своими сомнениями, тревогами, заботами; чтобы рассказать о своих устремлениях; признаться в ошибках и недостатках; чтобы просто показать себя человеком, имеющим свои причуды, слабости и потребности… Мы могли бы назвать другом или близким человеком того, кому мы позволяем поплакаться нам в жилетку, чтобы затем в свою очередь поплакаться в жилетку ему, того, кто понимает, что такой обмен жалобами на трудности жизни является привилегией близких отношений, которых наше чувство собственного достоинства и наше отвращение не допустили бы при отсутствии такой привилегии… Любовь дает другому человеку привилегию смотреть на нас таким образом, который заставил бы нас испытать стыд и вызвал бы отвращение^[159] у других людей, если бы не было этого вмешательства любви».^[160]
Это замечательно тонкое наблюдение Миллера указывает на наличие у отвращения социальной функции, которая в других условиях была бы незаметна. Временное подавление отвращения создает отношения близости и служит символом личной преданности. Такое принятие того, что другой человек мог бы счесть постыдным, вовлеченность в физическую деятельность, которая с другим человеком показалась бы отвратительной — я имею в виду не только секс, а, например, необходимость убирать рвотную массу необязательно за близким, но и за совершенно незнакомым вам человеком, — может быть не только знаком любви, но и средством ее усиления.
Другая очень важная функция отвращения состоит в том, чтобы заставлять нас дистанцироваться от отвратительного и отталкивающего. Очевидно, что никому не идет на пользу потребление испортившихся продуктов, а социальное отвращение сходным образом изолирует нас от того, что мы считаем предосудительным.
Оно, как предполагает Миллер, является моральной оценкой, в которой мы можем не идти на компромисс с вызывающими наше отвращение людьми или их действиями. Правовед Марта Нуссбаум пишет, что «большинство обществ учит избегать некоторых групп людей на том основании, что они вызывают физическое отвращение».^[161] К сожалению, эта эмоция может быть опасной, так как она лишает человеческих качеств людей, которых мы считаем вызывающими отвращение, и таким образом позволяет не относиться к ним как к обычным человеческим существам.
Некоторые действия признаются недопустимыми на том основании, что они оскорбляют общественную мораль (вызывают отвращение), например детская порнография или сквернословие. Нуссбаум уверена, что законы не должны основываться на том, что кто–то находит совершенное действие отвратительным, и предлагает, чтобы мы использовали не отвращение, а оскорбление в качестве основы для правовых оценок. «[Оскорбление]… является моральным чувством, гораздо более подходящим для правовой оценки и гораздо более надежным, чем отвращение. Оно содержит аргументацию, которая может распространяться публично, и не предполагает спорных попыток обращения с таким преступником, как ничтожество или бездельник, вне морали нашего общества. Вместо этого оно прочно включает его в моральное сообщество и оценивает его действия на основе общественной морали».^[162] Отмечая, что эмоциональное состояние человека в момент совершения преступления может рассматриваться как смягчающий вину фактор, Нуссбаум также утверждает, что отвращение не является той эмоцией, которая должна приниматься во внимание. «Одно убийство не является более тяжким преступлением, чем другое, только потому, что оно вызывает большее отвращение…^[163] Разумной реакцией на отвращение, — заявляет она, — является выход из ситуации, исключающий убийство человека, вызывающего у вас отвращение — например, пристающего к вам гомосексуалиста. [Только лишь]… чувство, вызванное в вас кем–то другим, никогда не является достаточным основанием для осуществления насильственных действий в отношении этого человека».^[164]
Те, кто оправдывают худшие формы понижения статуса других людей, часто рассматривают своих жертв как животных (причем не самых привлекательных); иногда о жертвах говорят как о неодушевленных, оскорбляющих наши чувства предметах, называя их отбросами или накипью. Я боюсь, что возмущение или оскорбление могут также оправдывать кровопролитие или даже пытки, но они не должны возводить барьер между нами и теми, кто вызывает у нас отвращение. (Нуссбаум, разумеется, концентрирует внимание на использовании эмоций для оправдания законов, а не для оправдания действий, противоправных или нет.) Одним из препятствий, способных сдержать замышляемое насилие, являются внешний вид и крики страдающих жертв, а также их кровь. Но этот фактор срабатывает не всегда, возможно, потому, что вид чужих страданий вызывает отвращение. Даже если мы не начинаем думать о ком–то как об источнике нашего отвращения, вид крови и изуродованного в результате пытки или травмы тела скорее может вызвать еще более сильное отвращение, а не сочувствие.
В начале моих исследований выражений эмоций в разных культурах я обнаружил, что фильмы об испытывающих страдание людях — фильмы о выполнении туземцами обряда обрезания или хирургической операции на глазах — вызывали выражение отвращения у большинства студентов, обследованных мной в Америке и Японии. Я отредактировал другие учебные медицинские фильмы — в одном показывалось удаление конечности, сопровождавшееся большой потерей крови, а в другом показывался человек с третьей степенью ожогов, у которого обожженная кожа струпьями сходила с тела. И вновь большинство зрителей сообщали об испытываемом отвращении и показывали свое отвращение на лице. Фильмы могли заменять друг друга, так как они вызывали одинаковую эмоцию и относились к числу наиболее распространенных «киностимулов», используемых при исследовании эмоций.
Однако имелась сравнительно небольшая группа студентов (около 20%), которая проявляла очень разнообразные реакции на показываемые в фильмах страдания других людей. Вместо того чтобы проявлять отвращение, они выражали печаль и боль так, как если бы отождествляли себя с теми, кто подвергался операциям.
По–видимому, природа создала нас таким образом, что мы испытываем отвращение при виде внутренних органов других людей, особенно залитых кровью. Такая реакция отвращения временно приостанавливается, когда мы видим истекающего кровью не постороннего, а близкого нам человека. В таком случае мы стараемся ослабить страдание, а не отворачиваться от него. Каждый может представить себе, как отвращение при виде проявлений физического страдания, болезни может принести выгоду с точки зрения предотвращения распространения инфекции, но этот результат достигается ценой снижения нашей способности к сочувствию и состраданию, которая может быть очень полезной для формирования общности людей.
Ни сочувствие (эмпатия), ни сострадание не являются эмоцией; они представляют собой лишь наши реакции на эмоции других людей. При когнитивной эмпатии мы сознаем, что чувствует другой человек. При эмоциональной эмпатии мы действительно чувствуем то, что чувствует другой человек; при сострадающей эмпатии мы хотим помочь другому человеку справиться с ситуацией и с его эмоциями. Мы должны иметь когнитивную эмпатию, чтобы проявлять две другие формы эмпатии, но нам не требуется иметь эмоциональную эмпатию, чтобы проявлять сострадающую эмпатию.^[165][166]
Презрение родственно отвращению, но все же отлично от него. Я не смог найти ни одной фотографии в прессе, иллюстрирующей эту эмоцию; подобно отвращению, оно также редко показывается на газетных и журнальных снимках. Пример лица, выражающего презрение, можно увидеть на снимке З в конце этой главы.
Много лет тому назад я определил отличие презрения от отвращения следующим образом:
Презрение можно испытывать только к людям или их поступкам, но не ко вкусам, запахам или прикосновениям. Наступив на собачьи экскременты, вы можете испытать отвращение, но не презрение; идея употребления в пищу сырых телячьих мозгов также может вызвать отвращение, но никак не презрение. Однако вы можете с презрением относиться к людям, поедающим такие неаппетитные продукты, так как в презрении имеется элемент снисходительности по отношению к тем, кто это презрение вызывает. Проявляя в своей неприязни к людям и их поступкам элемент пренебрежения, вы ощущаете по отношению к ним свое превосходство (обычно моральное). Их поведение отвратительно, но вы, испытывая к ним презрение, не обязательно порываете отношения с ними.^[167]
К сожалению, что касается презрения, то здесь не нашлось второго Пола Розина и ни один из ученых не сконцентрировал все свои усилия на изучении этой эмоции. Миллер сделал интересное замечание о том, что хотя мы чувствуем превосходство над другим человеком, когда испытываем презрение к нему, тем не менее подчиненные также могут испытывать презрение к своим начальникам. Задумайтесь о «презрении подростков ко взрослым, женщин к мужчинам, слуг к хозяевам, работников к боссам… черных к белым, необразованных к образованным.^[168] Презрение, идущее снизу вверх… позволяет занимающим более низкое положение заявлять о своем превосходстве по какому–то параметру. Люди, находящиеся на более низких ступенях, знают, что они занимают невысокое положение в глазах других, знают, что они в какой–то мере презираемы этими другими людьми…»^[169]
Чтобы лучше понять значение презрения, давайте рассмотрим следующий набор интересных результатов исследования супружеских отношений, проведенного Готтманом и его коллегами. Жены, мужья которых демонстрировали презрение:
• чувствовали себя переполненными эмоциями;
• считали, что их проблемы невозможно разрешить;
• полагали, что их супружеские проблемы были очень серьезными;
• часто болели в течение следующих четырех лет.
Тот факт, что выражения отвращения, презрения или гнева, появлявшиеся у мужей этих женщин, не вызывали подобных результатов, подчеркивает важность выделения презрения в качестве самостоятельной эмоции (что еще не осознается всеми, кто изучает эмоции).
Презрение, подобно всем уже рассмотренным нами эмоциям, может меняться по силе или интенсивности, как и отвращение. Я подозреваю, что верхняя граница интенсивности отвращения находится выше, чем верхняя граница интенсивности презрения, т. е. максимальная интенсивность презрения слабее максимальной интенсивности отвращения.
Отвращение, безусловно, является негативной эмоцией, оно не ощущается позитивно, даже несмотря на то, что, как отмечалось ранее, мы бываем очарованы тем, что вызывает отвращение, намного сильнее, чем этого можно было бы ожидать. Разумеется, когда отвращение оказывается сильным, то ощущения, безусловно, оказываются неприятными и даже могут вызывать тошноту. Но я менее уверен в том, что презрение также является негативной эмоцией; я знаю, что ощущение презрения к другим доставляет большинству людей удовольствие. Позднее мы можем сами удивляться тому, что чувствовали себя таким образом, но ощущения, переживаемые нами во время этой эмоции, в большей степени приятны, чем неприятны. Это не значит, что такая эмоция оказывает благоприятный эффект на других людей, и результаты Готтмана подтверждают такой вывод. Но наши ощущения в те моменты, когда мы испытываем презрение, не являются изначально неприятными. Трудно определить функцию презрения иначе как функцию подачи сигнала об испытываемом чувстве превосходства, об отсутствии необходимости к чему–то приспосабливаться или чем–то заниматься. Оно сообщает о силе или статусе. Те, кто не уверены в своем статусе, могут с большей вероятностью проявлять презрение для утверждения своего превосходства над другими.
Презрение часто сопровождается гневом — обычно умеренным гневом в виде недовольства, хотя оно может возникать и вовсе без гнева. Иногда гнев человека может чередоваться с отвращением, если человек будет разгневан тем, что ему приходится испытывать отвращение.
Мы не имеем слов для описания настроений, имеющих отношение к отвращению или презрению, но это говорит не о том, что мы не испытываем таких настроений, а лишь о том, что у нас нет простого способа для обращения к ним. Я подозреваю, что такие настроения действительно существуют, но о каких–либо теоретических или практических исследований на эту тему мне неизвестно.
Давайте теперь выясним, имеются ли эмоциональные расстройства, подразумевающие проявления отвращения или презрения. В своей статье, озаглавленной «Отвращение — забытая эмоция в психиатрии», психиатры М. Филипс, К. Сениор, Т. Фахи и А. Дэвид утверждают, что хотя отвращение не признается имеющим решающее значение в психических расстройствах, оно действительно играет заметную роль в возникновении многих психических проблем.^[170] Беспокойство, возникающее вместе с отвращением, вероятно, является следствием привнесения обсессивно–компульсивного расстройства, проявляющегося в навязчивых мыслях о грязных и заразных предметах и в чрезмерном стремлении к мытью рук и тела. Страхи перед животными могут основываться на отвращении, социальные фобии, при которых человек боится оказаться униженным, могут подразумевать отвращение, сконцентрированное человеком на самом себе, а боязнь вида крови подразумевают возникновение нервного расстройства одновременно с отвращением. Люди с расстройствами, связанными с приемом пищи, такими как нервная анорексия и булимия, испытывают сильное чувство отвращения к частям своего собственного тела, к своей сексуальности и к некоторым продуктам. До настоящего времени никто еще не заявлял о наличии каких–либо психических расстройств, связанных с презрением.