Pазвитие категории одушевленности в древнерусском

Pазвитие категории одушевленности в древнерусском
языке
Одушевленность — грамматическая категория современного русского языка, заключающаяся в том, что у слов одного класса (одушевленных) в синтаксической позиции винительного падежа, т.е. прямого объекта, используется форма родительного падежа, а у слов другого класса (неодушевленных) в той же позиции употребляется форма именительного падежа.
В литературном языке эта категория не распространяется в единственном числе на женский род, и лишь во множественном числе носит законченный, полностью регулярный характер. Диалектный материал показывает, что категория одушевленности могла распространяться и на формы женского рода единственного числа, что подтверждается, например, конструкциями типа вода пить, в которых но модели неодушевленных существительных винительный падеж совпал с именительным. Одновременно диалектная форма винительного падежа дочеря свидетельствует о происходившем совпадении винительного падежа с исконной формой родительного (дочеря <— дочере)^!.С точки зрения семантики противопоставление живого и неживого реализуется в категории одушевленности не вполне последовательно: класс одушевленных существительных включает названия живых объектов, но исключает названия растений, грибов и других неподвижных объектов, которые вместе с неживыми предметами, абстрактными словами и т.п. входят в класс неодушевленных существительных. Однако достаточно широк список исключений, а именно одушевленных слов, не соотносимых с номинацией живого, ср. формы вин.п.: мертвеца, кукол, туза, шара {забить шара в угол в речи игроков в бильярд). Все эти исключения могут быть объяснены исходя из истории категории одушевленности, из ее реального семантического наполнения и этапов становления.Основные предпосылки к появлению категории одушевленности связаны с общими принципами номинативного строя языка, с одной стороны, и с грамматической семантикой родительного и винительного падежей — с другой. И русский язык, и древнерусский, и индоевропейские в целом относятся к языкам номинативного строя, для которых характерно противопоставление падежа субъекта действия (именительного) и падежа объекта действия (винительного). Ср. в раннем праславянском: им.п. *sunii-s — вин.п. *sunu-m. Такое противопоставление было актуальным для слов так называемого активного класса (впоследствии мужской и женский род), так как они обозначали деятелей, способных оказаться как в позиции субъекта, так и в позиции объекта действия. Для инактивного класса (средний род) такое противопоставление не было актуальным, так как неактивные имена указывали на объ- екты, в принципе не способные к активному действию (поэтому названия детенышей относились к среднему роду: невзрослые не могут быть активными деятелями, они сами объект действия). Соответственно, окончания винительного и именительного падежей среднего рода с древнейшего времени были тождественны и совпадали, например, в *о-склонении с винительным падежом других родов (падежом объекта): им.п. *selo-m — вин.п. *selo-m.
После переразложения основ в общеславянском языке совпали в единственном числе окончания им. — вин.п. в склонениях на гласный (ср. омонимичные формы: откцк, гость, сынт, доух^ъ)- В результате был нарушен основной принцип номинативного строя, возникла омонимия, мешавшая успешной коммуникации. Ср. др.-рус. отьць киеть сынъ: данная конструкция не позво- ^[1]
ляет надежно установить, кто является субъектом, а кто объектом действия. Возникла потребность в маркировании винительного падежа, и оно начало осуществляться уже в дописьменный период путем замены формы винительного падежа формой родительного (ер. ст.-сл. оузьр^ Исоусл).
Выбор родительного падежа определялся существовавшим с древнейшего времени пересечением функций винительного и родительного падежей. И тот и другой могли обозначать объект действия, однако у родительного падежа были ограничения на тип объекта. Родительный падеж в древнерусском языке выражал прежде всего так называемый неполный или неопределенный объект, т.е. неясную часть метонимически расширенного объекта. Исследователи выделяют несколько семантических типов внутри такого грамматического значения^[2]. Например, родительный падеж сочетался с глаголами вербального восприятия: слышоу матери, оуслыша гласа — в этих примерах объектом является некое лицо, воспринимаемое в единстве с произносимой им речью, и именно эта речь обозначается родительным падежом.
Именно из значения неполного неопределенного объекта сформировалось в истории русского языка современное значение части целого по отношению к вещественным объектам: выпить чаю, палить воды, насыпать сахару. Такое употребление существовало уже в древнерусский период: коусаше х^дгЬ^БЛ- Однако в древнерусском языке лексический состав обозначаемых объектов был шире, ср.: оуръкетъ породы, оур’Ъза носа — в этих примерах физическое действие также распространяется на часть целого (бороды, лица).
Таким образом, употребление родительного падежа объекта было в древнерусском языке более широким, чем сегодня. Оно в том числе распространялось и на абстрактные существительные: злбыти злобы, полилоуите оуности, мспов'Ьдл разула, — а также на контексты, в которых сегодня допустим только винительный падеж: починить лоста. К XVII в. функции винительного падежа значительно расширились за счет родительного одновременно с формированием категории одушевленности. В современном русском языке за пределами семантики одушевленности и значения части вещественного целого родительный падеж объекта допустим только в конструкциях с отрицанием: не читал книги.Итак, категория одушевленности должна рассматриваться в общем контексте взаимодействия падежей в истории русского языка, и в частности, в связи с перераспределением синтаксическихфункций винительного и родительного падежей. Родительный падеж в функции прямого объекта был связан в древнерусском языке с выражением еще двух именных категорий — определенности и лица, хотя степень регулярности и возможная диалектная обособленность этих категорий по-прежнему являются предметом научных дискуссий.Субстантивная категория определенности позволяет отграничивать указание на известное говорящему, однозначно установленное лицо или объект от обобщенного указания на всякого, любого представителя класса. Существует предположение, что употребление вин.п. = род.п. позволяло первоначально указывать на такое конкретное, определенное лицо или объект в том или ином высказывании, следовательно, оно не было закреплено за лексическими единицами, а реализовывалось как синтаксическая категория. Ср.: Аще ты миръ даси елоу, но мы емоу не дамы. Лаврентьевская летопись, 381. Подтвердихомъ мира старого. Грамота 1189 г. В первом случае речь идет о новом мирном договоре с еще не определенными условиями, а во втором примере — о подтверждении старого, известного договора, с известными, определенными условиями.
Синтаксический характер первоначальной категории позволял использовать в синтагме единственный маркер определенности и сохранять старую форму вин.п. = им.п. у остальных слов. Ср.: сына же своего глроедлвт посади туров^, но обратный пример послалъ посолъ свои вАчеслАВА^[3]. Этим же объясняется частое сохранение старой формы в сочетании с местоимением свои, которое само по себе указывало на определенность предмета (лица), хотя в этом случае не установлено строгой, регулярной закономерности (ср.: чему еси сд'кпидъ врдтъ свои).Дальнейшее перераспределение функций винительного и родительного падежей привело к закреплению формы вин.п. = = род.п. за определенной группой лексики, а именно за названиями лиц, причем первоначально это были социально значимые лица, которые с большей вероятностью могли быть активными деятелями. Ср. в Новгородской летописи (1216 г.): поидоша... крат на врата, рлкъ ил господина, господина ил рлБъ. В отношениях крат — крлтл допустима взаимность, поэтому маркирование объекта является обязательным, но в отношениях господинъ — рлкъ в обычной ситуации активным деятелем может быть только господин, т.е. только одно из слов маркировано по признаку лица.
В XIII в. список лиц был расширен, и к ним стали относить все названия людей мужского пола, поэтому получили распространение новые формы вин.п. = род.п.: сына, посдоух^л> тьстгл. Иногда в древнерусских текстах до XIV в. встречаются аналогичные формы и при номинации животных, например льва, лшша, но при этом нужно учитывать, что для древнерусского сознания сохраняла свою актуальность мифологическая картина мира, реализуемая в Средневековье в том числе и в форме басенной аллегории. И в то же время в рамках христианского мировоззрения в разряд своеобразных названий лиц включались и новые имена, употребленные в символическом значении (ср. вин.п. крьстл, злига).Следует отметить, что развитие категории лица в древнерусском языке было противоречивым и непоследовательным. Некоторые исследователи высказывали предположение, что для выражения той же категории использовались древнерусские вариантные окончания дательного падежа единственного числа -ови и именительного падежа множественного числа -оке (ср.: .илстерови, попове). Однако не обнаружено регулярности в выражении такого значения, поэтому про -ови отмечается, что оно выражало скорее идею принадлежности, а про -ове — что оно выступало в качестве флексии лица в юго-западных диалектах в конце древнерусского периода.Для развития категории одушевленности принципиально важно, что в XIV в. формы вин.п. = род.п. стали распространяться во множественном числе. Потребность в этом возникла в связи с тем, что к этому моменту произошла унификация именительного и винительного падежей во множественном числе. Поэтому по отношению к старорусскому языку (с XV в.) можно уже говорить о развитии категории одушевленности в современном понимании, поскольку новые формы распространялись одновременно и в женском, и в мужском роде: сестер, слуг, мужиков и т.п.Некоторые исследователи отмечают, что одушевленность распространялась не с одинаковой равномерностью во всех группах слов: формы людей, д^тей возобладали к концу XVI в., в женском роде распространение одушевленности завершилось к середине XVII в., а названия животных могли сохранять старую форму вин.п. = им.и. даже до конца XVII в., например коровы, овцы, ковры и т.п.
Следует отметить, что и в современном русском языке сохраняются рефлексы старых форм винительного падежа — в устойчивых выражениях: отдать в солдаты, выйти в люди, избираться в депутаты, пойти в гости. В этих случаях фактором устойчивости старых форм оказываются предложные конструкции, ср.: совр.
выйти замуж, др.-рус. за моужь, в Лаврентьевской летописи: да ПОИДИ ЗА КНАЗЬ НАШК ЗА ДАДЪ. Л. 29.
С учетом происхождения категории одушевленности могут быть объяснены формы мертвеца, кукол, туза, шара. Они либо соотносятся с указанием на лицо {мертвец — через суффикс), либо отражают олицетворение (кукол), либо выражают определенность, актуальность называемого объекта (туза, шара).Категория одушевленности в современном русском склонении выражается формой винительного падежа, равного родительному, при обозначении живых существ: любить отца, покупать коров, ловить птиц и т.д. В древнерусском языке первоначально не было категории одушевленности. Поэтому одушевленные и неодушевленные существительные в винительном падеже имели одинаковые формы (вижоу домъ и вижоу отъцъ). Примеры из памятников: присла великыи кнзь Мьстиславъ Романовиць исъ Кыieва снъ свои Всђволодъ (I Новгородская летопись); а оже кто въсΔдеть на чюжь конь не прашавъ то•г• грвны (Русская Правда); дары принесе многы кони велъбоуды и боуиволы и дђвки (Троицкая летопись); Полетђ соколомъ подъ мьглами, избивая гуси и лебеди (Слово о полку Игореве) Однако ещё в дописьменную эпоху для обозначения лиц (людей), причем сначала в собственных именах, а потом в нарицательных, восточные славяне начинают употреблять винительный падеж единственного числа, равный родительному падежу, у существительных мужского рода. Это находит отражение уже в древнейших письменных памятниках. Например: оузьрђ ica идЖща (Остромирово евангелие); погребоша wльга (Олега) (Повесть временных лет); поищемъ собђ кнΔзΔ (Там же); аже холопъ оударить свободна моужа (Русская Правда); поиде на зΔть свои iaрослава (I Новгородская летопись); и посла къ нимъ сынъ свои Стослава (Ипатьевская летопись). 75 В последних двух предложениях нарицательные одушевленные существительные зΔть, сынъ сохраняют старую форму винительного падежа, тогда как собственные имена имеют новую форму винительного падежа, совпадающую с формой родительного падежа. Подобные примеры свидетельствуют о том, что категория одушевленности оформилась сначала в собственных именах и потом у нарицательных. В XIV в. категория одушевленности распространяется на существительные мужского рода множественного числа, а с XVI .в. – на существительные женского рода множественного числа. Примеры: побђдиша деревлΔнъ (Лаврентьевская летопись); одариша кнΔзь роусъскыхъ (I Новгородская летопись); и рабынь наоучити (Домострой). И только в XVII в. категория одушевленности охватывает слова, обозначающие животных и птиц. Так в русском языке возникает и развивается категория одушевленности, окончательно оформившись к XVIII в.В др.-рус. яз. Была утрачена живая связь с системой падеж.окончаний, с распределением склонений по основам. Это было вызвано фонет.процессами (закон открытого слога), переразложением состава слов, утратой суффиксами своих значений. Т.о. унаследованная из праслав.яз. древнерусская система склонений оказалась грамматически немотивированной. В рез-те данная система начинает трансформироваться, на основании: рода, флексии в им.п. Наиболее продуктивными оказались типы на ŭ, о, а.
Перед гласными переднего ряда твердые согласные, кроме заднеязычных, становились не мягкими, а полумягкими. Процесс смягчения полумягких согласных (вторичное смягчение) осуществлялся позже – приблизительно во второй половине XI в. – и заключался в изменении полумягких согласных перед гласными переднего ряда в мягкие. Результаты вторичного смягчения были значительны не только для состава согласных звуков, но и для структуры слога, и для фонологической системы древнерусского языка. Слог стал характеризоваться еще большим сближением тембра согласных и гласных. Подобная слоговая структура слова стала основой для выдвижения гипотезы о силлабеме как новой фонологической единице, которая характеризовала фонологическую систему древнерусского языка после вторичного смягчения согласных до падения редуцированных (основные положения гипотезы о силлабеме выдвинуты и разработаны Р. И. Аванесовым).
+Силлабе́ма (греч. syllabe — слог) — слог, характеризующийся общими для его элементов, взаимопроникающими признаками; термин используется в случаях, когда невозможно определить, согласному или гласному принадлежит тот или иной признак (так, для праславянского языка реконструируется система фонологических оппозиций, в которой признак твёрдости — мягкости принадлежит слогу в целом, а не отдельным составляющим его фонемам). Для языков, где слог имеет чёткую структуру, силлабема может быть выбрана в качестве основной единицы фонологического описания. Слог также может рассматриваться как силлабема, когда его структура несущественна для целей исследования (к примеру, в метрике). В подобных случаях он предстаёт как целостная фонологическая (смыслоразличительная) единица, аналогичная фонеме.
В древнерусском языке в единственном числе формы имен. пад. (падежа субъекта) и вин. пад. (падежа объекта) исконно не различались в словах муж. р. с основой на о (ср. имен. пад. — столъ, конь и вин. пад. — вижоу столъ, конь), с основой на й (ср. имен. пад. — сынъ и вин. пад. — имамь сынъ), а также с основой на ǐ (ср. имен, лад.— гость и вин. пад.— встретили гость). В то же время в словах жен. р. с основой на а такого совпадения форм не было (ср. имен. пад. — жена, сестра и вин. пад. —женоу, сестроу). В силу этого для женского рода не существовало трудностей в разграничении субъекта и объекта действия, тогда как для слов мужского рода эти трудности существовали в силу совпадения падежа субъекта с падежом объекта. Подобные трудности могли бы быть более или менее легко разрешимыми, если бы в русском языке был твердый порядок слов, при котором, например, существительное, стоящее на первом месте, всегда бы выражало субъект действия, а стоящее на втором месте — объект действия, или наоборот. Однако в действительности этого нет, и поэтому, напри-. мер, в древнерусском предложении отьць любить сынъ нельзя точно установить, где субъект и где объект действия (ср. то же самое в современном мать любит дочь). Именно поэтому с развитием языка, с развитием дифференциации в выражении субъектно-объектных отношений вставала необходимость найти средства разграничения действующего субъекта с объектом, который подвергается действию,— и вставала эта необходимость как раз для одушевленных существительных, которые прежде всего и могли обозначать действующий субъект,Вследствие того что при помощи порядка слов русский язык не мог разграничить субъект и объект действия, разрешение данной задачи должно было быть связано с выражением необходимых отношений в падежных формах. Оно и было найдено путем использования формы родительного падежа в значении винительного при обозначении одушевленного объекта. Начало этого процесса, как видно, относится еще к праславянской эпохе. Уже в тот период в определенных случаях установились новые грамматические категории: категория слов мужского рода, обозначающих одушевленные предметы, у которых форма родительного падежа была использована для обозначения винительного, и категория слов мужского рода, обозначающих неодушевленные предметы, у которых винительный падеж по-прежнему остался равен по форме именительному падежу. Первоначально форма род.-вин. пад. установилась лишь для собственных имен — названий лиц; так, например, в Остромировом евангелии встречается оузьрэ. Иисуса, где Иисуса выступает в форме вин. пад., равной форме род. пад. Или примеры с именами собственными и нарицательными: а сынъ посади Новегородэ
Прежде всего важно понять, почему именно родительный падеж, а не какой-то иной был использован в значении винительного для выражения категории одушевленности. Это объясняется, как видно, близостью синтаксических связей указанных падежей. Известно, что в некоторых конструкциях родительный и винительный падежи употребляются параллельно, создавая определенные отличия этих конструкций, тесно связанных в то же время между собой. Так, например, форма вин. пад. выступает в конструкции выпил воду, существующей параллельно с конструкцией выпил воды, где употребляется форма род. пад. Едва ли нужно доказывать общность этих двух сочетаний с одним и тем же глаголом. Их отличие друг от друга связано лишь с тем, что винительный падеж обозначает объект, полностью охваченный действием, тогда как родительный — объект, лишь частично подвергающийся действию. С другой стороны, винительный падеж употребляется как дополнение к глаголу параллельно с родительным, выступающим также в качестве дополнения с тем же глаголом, но имеющим при себе отрицание: ср, читал книгу и не читал книги. Ср. в „Русской Правде":
в ид ока емоу не искати и привести емоу в и д о к ъ. Подобная близость синтаксических связей, по-видимому, и определила тот факт, что именно форма родительного падежа была использована для обозначения винительного падежа одушевленных существительных.
Если начало развития категории одушевленности относится, как уже говорилось, к праславянской эпохе, то основные процессы в ее становлении — уже к эпохе существования древнерусского языка, причем окончательное укрепление данной категории произошло в поздний исторический период.Относительно причин медленности протекания процесса становления категории одушевленности высказывалось предположение, что форму родительного-винительного падежа раньше всего получили слова мужского рода, обозначающие лиц в единственном числе, причем это были лишь те слова, которые обозначали социально полноправных людей (типа князь, господин и т. п.); и в то же время старая форма винительного падежа сохранялась у существительных мужского рода, обозначавших зависимых людей, куда относились и дети (типа отрок, тиун, раб и даже сын). Ср. такие формы в памятниках: а сынъ остави Новегородэ (Новг. лет.), посла к нимъ сынъ свои (Ипат.лет.),
Однако теперь эта точка зрения не принимается, и ныне постепенность установления категории одушевленности объясняется не социальными, а языковыми, грамматическими причинами. Впрочем, уже А. А. Шахматов называл среди факторов, способствовавших сохранению старой формы винительного падежа от одушевленных существительных, например, такие, как соединение с местоимением свой — это было указанием на то, что в данном случае не может идти речи об именительном падеже, например: посла отрокъ свои (Лавр, лет.), по-сади по с ад н и къ свои (Ипат. лет.) и т. п.; как употребление в виде приложения к другому существительному, имеющему уже новое окончание, например: оубиша npyci Овстрата и сынъ его Лоуготоу (Новг. лет.) и др.; как закрепление этой формы в некоторых определенных выражениях, например: а поиде за моужь, въезде на конь и т, п., и др. Подобную же роль мог сыграть и факт употребления существительного в винительном падеже с предлогом, когда наличие предлога само указывало на то, что здесь не может идти речи об именительном падеже (например, поимемъ женоу его Вольгоу за кнл.зь нашь за М а л ъ — Лавр, лет.)В XIV в. категория одушевленности проникает во множественное число, где приблизительно к ХIII в. в словах мужского рода уже стираются различия между именительным и винительным падежами, исконно различавшимися . Однако и во множественном числе процесс охватил первоначально лишь слова мужского рода, обозначавшие лиц, например: пожа-ловалъ есмъ соколниковъ (Гр. Ив. Калиты XIV в.), победита д е р е в ля нъ (Лавр, лет.) н др. Несколько позже (приблизительно в XVI в.) категория одушевленности укрепилась во множественном числе и для слов женского рода, обозначающих лиц, у которых исконно во множественном числе формы именительного и винительного падежей не различались, например: и рабынь наоучити, ж о н о къ и д э в а к ъ ноказуетъ (Домостр.) и др,
Наконец, только в XVIIв., да и то еще не окончательно, категория одушевленности охватила слова, обозначавшие и другие живые существа, и тем самым полностью укрепилась в русском языке, например: птицъ прикормитъ (Улож. 1649 г.) и др,
В ДРЯ эти формы совпадали: отьцъ любитъ сынъ. С развитием РЯ возникла необходимость выражения субъектно-объектных отношений. Решение задачи – использование Р.П. в знач вин пад для обозначения оъекта. Почему именно родительный? Рп и вп параллельно употребляются в некоторых синтаксич конструкциях: а) при отрицательном и утвердительном сказуемом: прочитал книгу – не прочитал книги; б) при неполном и полном охвате действия объекта: принеси воду – принеси воды. Категория одуш-сти первоначально была грамм категорией лица.
Сначала проявлялась в совпадении форм РП и ВП собственных имен сущ-ных мужского рода ед числа, для обозначения лиц муж пола занимающих существенное положение в общественной и семейной иерархии. История развития этой категории началась еще в 11 в. К 14 категория одуш-сти распространилась на все сущ-ные муж рода. Развитие ее задерживалось: 1. когда было местоимение при сущ-ном (при местоимении СВОИ не могла идти речь о им падеже): послалъ отрокъ свои (Вп). 2. когда при сущ-ном предлог: поимеем женоу его Ольгоу за князь нашъ за Малъ. 4-ый этап развития категории одуш-сти начался в 14 в когда она проникает во мн число. К 14 в категория одуш-сти укепилась и для слов жен рода, обозначавших лица: жонок и дhвок наказоуеть. Последний этап начинается с 17 в когда категория одуш-сти стала охватывать слова, обозначающие другие живые сущ-ва – животные. В сря есть словосочетания, в которых в словах сохраняется старя форма вин паежа: выйти в люди – увидеть людей, пойти в гости – пригласить гостей, взять в жены – увидеть много жен. Следы старого вин падежа сохранились в наречии замуж – за моужь.