Любовь на всю жизнь

Вы перестаете оценивать партнера и начинаете интересоваться
его уникальным внутренним миром.
В 
неосознанных отношениях
вы
настаиваете, чтобы спутник был на вас похож. В 
осознанных
переходите от
предположений и оценок к любопытству. Вам не терпится больше узнать
об этом человеке, признать, что он – не вы, и наслаждаться этим.
9. 
Вы сильнее осознаёте свое стремление любить и быть единым с
энергиями Вселенной.
Когда Харвилл обсуждал со мной [Хелен] Имаго, я
предположила, что под ним есть еще и 
Имаго Dei
– «образ Бога»
[27]
.
Каждый из нас может его развить. Это способность любить кого-то
безусловно, не желая ничего взамен. Так происходит, когда мы хотим
исцелить друг у друга детские раны и на некоторое время
сосредоточиваемся 
исключительно 
на 
партнере, 
помогаем 
ему
почувствовать, что он может на нас положиться.
10. 
Вы понимаете, что создать крепкие отношения непросто.
В
случае 
неосознанного партнерства
вы убеждены, что для хороших
отношений надо найти идеальную пару. В 
осознанном партнерстве
понимаете, что 
сами
должны стать правильным спутником. Благодаря
такому реалистичному подходу вы признаёте, что для хороших отношений
нужны верность, дисциплина и смелость меняться.
Давайте подробнее рассмотрим десятый пункт – необходимость
смириться со сложностью создания осознанного партнерства. Ни одна из
остальных идей не воплотится в жизнь, если вы не воспитаете в себе
готовность расти и меняться.
НАЧАТЬ ЛЮБИТЬ
Мы все желаем жить как дети, и это понятно. Мы не хотим выращивать
корову и доить ее – гораздо приятнее просто сесть за стол и получить
стакан прохладного молока. Неинтересно сажать семена и ухаживать за

---

виноградной лозой – лучше выйти в сад и сорвать спелую гроздь. Такого
рода несбыточные мечты имеют место и в любовных отношениях. Мы
хотим не брать на себя ответственность за удовлетворение своих нужд. Мы
мечтаем просто влюбиться в идеального партнера и жить долго и
счастливо. В психологии такой детский взгляд на мир называют
экстернализацией
, и он оказывается причиной большинства несчастий в
мире.
Однажды, когда я [Харвилл] еще не работал с парами, на прием пришел
клиент по имени Уолтер. Его плечи были опущены, выражение лица
тоскливое.
– Что случилось? – спросил я. – Вы выглядите несчастным.
– Харвилл, – сказал он, опустившись на стул. – Я отвратительно себя
чувствую. У меня нет друзей.
– Наверное, без друзей очень печально и одиноко, – ответил я с
сожалением.
– Да. Мне кажется… Я не знаю… Просто у меня нет ни одного друга. Я
ищу, ищу, но не могу никого найти.
Он еще некоторое время говорил об этом унылым, жалобным голосом,
а я подавлял в себе растущее раздражение от его детской пассивности. Его
мир ограничивался убеждением, что где-то в мире есть люди, у которых на
лбу написано «друг Уолтера», и нужно искать их до победного конца.
– Уолтер, – сказал я со вздохом. – Знаете, почему у вас нет друзей?
– Нет. Расскажите мне! – оживился он.
– Все дело в том, что в мире вообще нет никаких друзей.
Он опять поник, но я был непреклонен.
– Так и есть. То, что вы ищете, не существует.
Я позволил ему несколько секунд побыть в таком состоянии, а потом
наклонился к нему и сказал:
– Уолтер, послушайте! Все люди в мире – незнакомцы! Если вам
нужны друзья, надо пойти и подружиться!
Уолтер не хотел принимать мысль, что для создания крепкой дружбы
нужно потратить время и силы. На работе он слыл ответственным и
инициативным сотрудником, но при этом сохранял детское представление,
будто для близких отношений достаточно встретить правильного человека.
Поскольку мужчина не признавал, что дружба развивается постепенно и
требует времени, вдумчивости, чувствительности, сопереживания и
терпения, он был обречен жить в одиночестве.
Такая пассивность еще ярче проявлялась в личной жизни Уолтера. Он
никак не мог встретить идеальную женщину. Оправившись после

---

болезненного развода – в ожесточенной юридической схватке жена
получила опеку над их сыном, – он отчаянно пытался найти себе новую
пару.
Еще одна причина, из-за которой Уолтеру было сложно в любви,
заключалась в том, что он подавлял почти все чувства, которые испытывал.
Уязвимость скрывал за внушительным интеллектом, а это мешало
подлинной 
близости. 
Он 
полгода 
посещал 
групповые 
сеансы
психотерапии, и участники говорили ему то же самое, что и бывшая жена:
он не делится чувствами, эмоционально отстранен. Как-то вечером одна из
женщин наконец достучалась до него. «Когда вы говорите о своей боли, –
сказала она, – я не вижу никаких страданий. Когда вы меня обнимаете, я не
чувствую ваших объятий». До Уолтера наконец дошло, что жалобы жены
были обоснованными. «Раньше я думал, она просто стервозная и любит
критиковать, – признался он. – Мне не приходило в голову, что, может
быть, она права и я мог узнать о себе что-то новое».
Через какое-то время Уолтер осмыслил эту информацию. У него
появилось больше желания заниматься психотерапией, и он поработал над
снятием эмоциональных барьеров. Благодаря оживлению чувств он смог
создать удовлетворяющие отношения с новой подругой. На последнем
сеансе он поделился мыслями о терапии. «Вы знаете, мне потребовалось
два года, чтобы понять простую вещь: для хороших отношений надо быть
готовым расти и меняться. Если бы я знал это десять лет назад, мне не
пришлось бы расставаться с женой и сыном».
Не стоит винить Уолтера в том, что он верил, будто отношения должны
быть легкими и «естественными». Мы все хотим жить без усилий – это
нормально. В младенческом возрасте, когда мир отказывал нам в чем-то,
мы расстраивались, а когда что-то давал нам – успокаивались. Из тысяч
таких взаимодействий складывается инфантильная модель мира, за
которую человек держится даже ценой отношений. Осознание, будто для
того, чтобы быть любимым, необходимо сначала полюбить самому,
приходит очень медленно. Речь не о сентиментальной или физической
любви. Мы не имеем в виду, что нужно слать цветы, писать любовные
письма и осваивать новые сексуальные позы – хотя и это может быть
вполне уместным. Для любви в первую очередь следует отказаться от
вредных тактик и убеждений, которые мы рассматривали в первых пяти