эти четыре движения, разумеется, драматизируются,
обретают свою литую форму в эмфатической лексике
кризиса;
нередко одно из них становится образным
названием целого этапа, словно главы романа (заго-
ловок одного из репортажей: «Бурный рывок Кубле-
ра»). Роль языка здесь огромна, именно он сообщает
неуловимому, растворенному во временной длитель-
ности событию эпическую преувеличенность, а
тем
самым и сгущенность.
Мораль «Тур де Франс» двойственна: императивы
рыцарского кодекса чести постоянно сочетаются с
грубо напоминающим о себе голым стремлением к
успеху. Эта мораль не
умеет или не желает делать
выбор между похвальной самоотверженностью и эм-
пирической необходимостью. Когда гонщик
жертвует
собой
ради успеха команды — делает ли он это по
собственной инициативе или по требованию арбитра
(технического директора), — его поступок всегда вос-
хваляется, но и всегда оспаривается. Его жертва вели-
чественна и благородна, она свидетельствует о полно-
ценной командно-спортивной морали, в ней эта мораль
находит свое высшее оправдание; и в то же время она
идет наперекор другому принципу, без которого ле-
генда о «Тур де Франс» остается неполной, — принци-
пу реализма.
На «Тур де Франс» не место сантимен‑
там —
таков закон, придающий остроту всему
зрелищу. Дело в том, что рыцарская мораль пережи-
вается здесь как опасность подправить волю судьбы;
«Тур де Франс» решительно избегает всего, что могло
бы казаться попыткой
заранее повлиять на голый и
грубый случай, решающий исход борьбы.
Карты еще
не брошены,
«Тур де Франс» — это столкновение ха-
рактеров, и мораль здесь требуется индивидуалисти-
ческая, мораль одиночной борьбы за жизнь; для жур-
налистов главная трудность и главная забота в том,
чтобы исход велогонки все время оставался неопреде-
ленным; так, на протяжении всей гонки 1955 года ре-
портеры упорно оспаривали всеобщее убеждение, что
победит наверняка Бобе. Но «Тур де Франс» — это
еще и спорт, и здесь нужна коллективная мораль. Это
183
I
.
М
ифологии
8 / 30
противоречие, так никогда и не разрешаемое, приводит
к тому, что в журналистской легенде «жертва» того
или иного гонщика постоянно подвергается сомнени-
ям и перетолкованиям, с непрестанным напоминанием
о благородной морали, на которой она основана. Жерт-
ва нуждается в неустанных оправданиях,
поскольку
переживается как некая сентиментальная ценность.
Важнейшую роль играет здесь технический дирек-
тор команды — он обеспечивает связь цели и средств,
совести и прагматизма; в душевном разрыве одного
этого человека диалектически соединяются реальность
зла и его неизбежность. Специалистом по таким кор-
нелевским ситуациям является Марсель Бидо — в сво-
ей команде ему приходится жертвовать одним гонщи-
ком ради другого, порой даже, что еще трагичнее, одним
братом ради другого (Жаном Бобе —
ради Луизона
Бобе). Фактически Бидо существует лишь как реальный
образ некоей интеллектуальной необходимости, кото-
рая, осуществляясь в мире страстей, нуждается в особом
олицетворении. Имеет место разделение труда: на каж-
дую десятку гонщиков приходится один чистый интел-
лект, причем роль его отнюдь не привилегированная,
так как ум здесь сугубо функционален, его единственная
задача — воплощать в глазах публики стратегический
замысел гонки; тем самым Марсель Бидо являет собой
лишь образ тщательного аналитика, его роль состоит в
том, чтобы
Do'stlaringiz bilan baham: