Тысячеликий герой

Назад к Мафусаилу
, написанная в
1921 г., превращает эту тему в современную социобиологическую притчу.
За четыреста лет до этого более педантичный Понсе де Леон в поисках
земли Бимини, где он рассчитывал найти источник юности, открывает
Флориду. А за столетия до этого и на большом расстоянии от этих мест
китайский философ Ко Хун провел последние годы своей долгой жизни,
изготавливая пилюли бессмертия.
«Возьмите три фунта чистой киновари, — писал он, — и
один фунт белого меда. Смешайте их. Высушите смесь на солнце.
Затем подержите над огнем до тех пор, пока из этой смеси можно
будет сформовать пилюли. Каждое утро принимайте по десять
пилюль размером с конопляное семя. В течение года седые
волосы потемнеют, сгнившие зубы заменятся новыми, а тело
станет гладким и лоснящимся. Если старик будет долгое время
принимать это снадобье, то превратится в юношу. Тот, кто
принимает его постоянно, будет наслаждаться вечной жизнью и
никогда не умрет»
[295]
.
Однажды в гости к одинокому экспериментатору и философу явился
его друг, но все, что он нашел, — пустые одежды Ко Хуна. Старец исчез, он
ушел в царство бессмертных
[296]
.
Поиск 
физического
бессмертия берет свое начало от ошибочного
понимания традиционного учения. Основная же проблема, напротив, —
расширить зрачок глаза, так чтобы 
тело
, сопутствующее личности, не
загораживало поле зрения. В этом случае бессмертие воспринимается как
реальный факт «Вот оно, здесь!»
[297]
Дойди в пустоте до предела.
Блюди покой со всем тщанием.
Все вещи в мире возникают совместно,
Я так прозреваю их возврат.
Вещи являются без порядка, без счета,

---

И каждая возвращается к своему корню.
Возвращение к корню — это покой,
Покой — это возвращение к судьбе.
Возвращение к судьбе — это постоянство,
Знание постоянства — это просветленность,
А не знать постоянства — значит слепотой навлечь беду.
Кто знает постоянство, тот все вместит в себя;
Кто все вместит в себя, тот беспристрастен.
Кто беспристрастен, тот царствен,
Кто царствен, тот подобен Небу.
Кто подобен Небу, тот претворяет Путь.
Кто претворяет Путь,
Тот пребудет долго
И до конца дней избегнет вреда»
[298]
.
У японцев есть пословица: «Боги только смеются, когда люди молят их
о богатстве». Благо, даруемое верующему, всегда соизмеримо с его
достоинствами и характером его высшего желания, благо — это просто
символ жизненной энергии, приземленный до уровня сиюминутных
запросов. Ирония, конечно же, заключается в том, что, хотя герой,
завоевавший благосклонность бога, может просить его о благе полного
просветления, все, чего он обычно ищет, — это продление жизни, оружие,
чтобы убить соседа, или здоровье для своего ребенка.
Греки рассказывают о царе Мидасе, которому посчастливилось
заслужить обещание Бахуса исполнить любое его желание. Он попросил о
том, чтобы все, к чему бы он ни прикоснулся, превращалось в золото. Когда
Мидас ушел от Бахуса, по пути для пробы он сорвал веточку дуба, и та
сразу стала золотой; он поднял камень, тот превратился в золото; яблоко
стало золотым самородком в его руке. В восторге он приказал устроить
великолепный пир, чтобы отпраздновать это чудо. Но когда он сел за стол и
коснулся пальцами жареного мяса, оно превратилось в золото; вино,
коснувшись его губ, стало жидким золотом. А когда его маленькая дочь,
которую он любил больше всего на свете, пришла утешить отца в его
несчастье, то она превратилась в прелестную золотую статую в ту же
секунду, как Мидас обнял ее.
Муки преодоления собственных ограничений есть муки духовного
роста. Искусство, литература, миф и религия, философия и аскетические
дисциплины 
являются 
инструментами, 
помогающими 
индивиду
переступить черту своих ограниченных горизонтов в нескончаемо

---

ширящиеся сферы осознания. По мере того, как он переступает порог за
порогом, одолевает дракона за драконом, величие божества, к которому он
взывает для исполнения своего высочайшего желания, растет и
распространяется, в конце концов, на весь космос. И тогда, наконец, разум
прорывается сквозь ограничивающую сферу космоса к осознанию,
превосходящему все восприятия формы — все символизации, всех
божеств, — к осознанию неотвратимой пустоты.
Поэтому когда Данте делает последний шаг в своих духовных
странствиях и приближается к предельному символическому видению
Триединого Бога в образе Небесной Розы, ему суждено испытать еще одно
просветление, сделав шаг за пределы образа Отца, Сына и Святого Духа.
Он пишет:
Бернард с улыбкой показал безгласно,
Что он меня взглянуть наверх зовет;
Но я уже так сделал самовластно.
Мои глаза, с которых спал налет,
Все глубже и все глубже уходили
В высокий свет, который правда льет.
И здесь мои прозренья упредили
Глагол людей; здесь отступает он,
А памяти не снесть таких обилий»
[299]
.
«Туда не проникает глаз, не проникает ни речь, ни разум. Мы не знаем,
не распознаем, как можно учить этому. Поистине, это отлично от
познанного и выше непознанного»
[300]
.
Это высшее и предельное распятие не только героя, но и его бога.
Здесь в равной мере прекращают свое существование и Сын, и Отец — как
две личины, скрывающие то, чему нет имени. Ибо как плоды мечтаний,
питаемые жизненной энергией одного мечтателя, являют нам лишь
смутный рисунок наложения сложно и разнонаправленно устремленных
векторов одной единой силы, так и все возможные формы всех сущих
миров, будь то земных или божественных, отражают вселенскую силу
одной непостижимой тайны: силу, которая строит атомы и управляет
орбитами звезд.
Этот источник жизни образует саму сердцевину человеческого
индивида, и человек откроет его в себе — если сможет сорвать
скрывающие его покровы. Языческий германский бог Один (Вотан) отдал

---

глаз за то, чтобы разорвать пелену света, заслоняющую знание этой
бесконечной тьмы, а затем перенес ради него мучения распятия:
Знаю, висел я
в ветвях на ветру
девять долгих ночей,
пронзенный копьем,
посвященный Одину,
в жертву себе же,
на дереве том,
чьи корни сокрыты
в недрах неведомых
[301]
.
Победа Будды под Деревом Бо является классическим восточным
примером такого подвига. Мечом своего разума он пронзил пузырь
вселенной — и она превратилась в ничто. Весь мир естественного
восприятия, а также континенты, небеса и преисподняя традиционных
религиозных верований распались — вместе с их богами и демонами. Но
чудом из чудес явилось то, что и распавшись все, однако, затем
возродилось, ожило и засияло в лучезарном свете истинного бытия.
Воистину, даже боги спасенных небес, сливая свои голоса в дружном хоре,
приветствуют человека-героя, который проник выше их, в ту пустоту, что
была их истоком, их жизнью:
«Флаги и знамена, стоящие на восточном краю мира,
развернули свои полотнища до западного края мира; а стоящие на
западном краю мира — до восточного края мира; стоящие на
северном краю мира — до южного края мира; а стоящие на
южном краю мира — до северного края мира; в то время как те,
что стояли на земле, взметнули свои полотнища вверх, до самого
мира Брахмы; а те, что стояли в мире Брахмы, опустили до самой
земли. Во всех десяти тысячах миров все зацвело, благоухая;
деревья в садах сгибались под тяжестью своих плодов; на стволах
других деревьев расцвели лотосы стволов; на ветвях деревьев
расцвели лотосы ветвей; на лианах — лотосы лиан; висящие
лотосы — в небе; лотосы побегов пробились меж камней и
поднялись семерками. Все десять тысяч миров уподобились
гирлянде цветов, подброшенной в воздух, или же толстому ковру

---

из 
живых 
цветов; 
между 
мирами 
все 
преисподние,
протяженностью в восемь тысяч лиг, которые ранее даже свет
семи солнц не в состоянии был осветить, теперь были залиты
сиянием; океан глубиною в восемьдесят четыре тысячи лиг стал
сладким на вкус; реки остановили свое течение; слепые от
рождения прозрели; калеки от рождения исцелились; а путы и
кандалы плененных разорвались и упали»
[302]
.

---