Тысячеликий герой

coup de grace
[160]
. Диана, чудесным образом знавшая об этом
паническом бегстве и смерти Актеона, теперь могла быть спокойна
[161]
.
Мифологическая фигура Вселенской Матери привносит в космос
женственные черты первой питающей, ласковой заботы. Этот образ
возникает спонтанно, ибо существует близкое и явное соответствие между
отношением маленького ребенка к своей матери и отношением взрослого к
окружающему его материальному миру
[162]
. Но во многих религиозных
традициях встречается и сознательно контролируемое воспитательное
использование этого архетипного образа, чтобы очистить и уравновесить
ум и открыть ему природу зримого мира.
В тантрической литературе средневековой и современной Индии
обитель этой богини называется Мани-двипа, «Остров Драгоценных
Камней»
[163]
. Там в роще исполняющих желания деревьев стоит ложе-трон
богини. Пляжи этого острова — из золотого песка. Их омывают неспешные
волны океана, образуемого нектаром бессмертия. Сама богиня пылает
огнем жизни; земля, солнечная система, галактики уходящего вдаль
космоса — все растет в ее лоне. Ибо она есть создательница мира, вечная
матерь и вечная дева. Она объемлет объемлющее, питает питающее и дает
жизнь всему живущему.
Она также есть смерть всего смертного. Весь цикл существования
свершается под ее властью, от рождения, через юность, зрелость и
старость, к могиле. Она является и лоном и могилой: свиньей,
пожирающей свой опорос. Таким образом, она объединяет «доброе» и
«злое», являя собой две формы сохранившегося в памяти образа матери, и
не только собственной матери человека, но и вселенской матери.
Верующий должен рассматривать и одну и другую с равным
беспристрастием. Развивая такое отношение, человек очищает свой дух от
своих инфантильных сантиментов и обид, и его ум открывается
непостижимому присутствию, которое существует в первую очередь не как
«добро» или «зло» с точки зрения его детского комфорта, его благополучия
и невзгод, но как закон и образ сущности бытия.
Великий индуистский мистик прошлого столетия Рамакришна (1836–
1886) был священником во вновь возведенном храме в честь Космической

---

Матери в Дакшинесваре, пригороде Калькутты. Скульптурное изображение
богини в храме представляло ее в двух ее аспектах одновременно, ужасном
и милосердном. Ее четыре руки представляют символы ее вселенской
силы: верхняя левая рука угрожающе воздета с окровавленной саблей,
нижняя — держит за волосы отрубленную человеческую голову; верхняя
правая рука поднята в жесте «не бойся», нижняя — простерта в даровании
благ. На шее у нее ожерелье из человеческих голов; ее юбка — кольцо из
человеческих рук; ее длинный язык высунут в готовности лизать кровь.
Она представляет собой Космическую Силу, всеединство вселенной,
гармонию 
всех 
пар 
противоположностей, 
удивительным 
образом
сочетающую в себе ужас абсолютного разрушения с безличным, но все же
материнским утешением. Как само изменение, река времени, поток жизни,
богиня одновременно создает, сохраняет и уничтожает. Ее имя — Кали,
Черная; ее титул — Проводник через Океан Бытия
[164]
.
Однажды в тихий полдень Рамакришна увидел прекрасную женщину,
вышедшую из Ганга и идущую к роще, где он медитировал. Он понял, что
она вот-вот должна родить. Через мгновение ребенок появился на свет, и
женщина начала нежно качать его. Но вскоре облик ее стал ужасен, она
вцепилась в младенца своими, теперь страшными, зубами и сожрала его.
Проглотив его, она снова вошла в Ганг и исчезла
[165]
.
Лишь гений, способный к высочайшему пониманию, может во всей
полноте осознать величественность этой богини. Для более ограниченных
людей она приглушает свой блеск и являет себя в образах, которые они
способны воспринять. Увидеть ее в полном блеске было бы невыносимо
для любого духовно неподготовленного человека: свидетельством чему
является несчастный случай с сильным и молодым мужчиной, Актеоном.
Он не был святым, а был охотником, не готовым понять образ, который
следует созерцать без обычных человеческих (то есть инфантильных)
оттенков и подтекстов желания, удивления и страха.
Женщина, на образном языке мифологии, представляет всеобщность
того, что может быть познано. Герой — это тот, кто приходит, дабы познать.
По мере развития постепенного процесса познания, который составляет его
жизнь, образ богини претерпевает для него ряд преображений: она никогда
не может быть величественнее, чем он сам, хотя всегда может обещать
большее, чем он способен на данный момент постичь. Она манит, она
направляет, она наставляет его разорвать свои путы. И, если он способен
соответствовать ее сущности, то он и она, познающий и познаваемая, будут
свободны от всех ограничений. Женщина является проводником к

---

возвышенной 
кульминации 
чувственного 
приключения. 
Взгляд
неподготовленного низводит ее до низшего состояния; злой взгляд невежды
делает 
ее 
банальной 
и 
безобразной. 
Но 
понимающий 
взгляд
восстанавливает ее величие. Герой, который может принять ее такой, какая
она есть, без излишнего смятения, но с той сердечностью и твердостью,
которых она требует, — потенциальный царь, воплощенный бог ее
сотворенного мира.
Так, например, существует рассказ об ирландском царе Эохаиде и его
пяти сыновьях: о том, как, отправившись однажды на охоту, сыновья
заблудились, оказавшись в совершенно незнакомом месте. Мучимые
жаждой, они поочередно отправлялись на поиски воды. Первым
отправился Фергюс:
«и он наткнулся на колодец, который сторожила старуха.
Облик ее был таков: от головы до стоп вся она была чернее угля;
седые пучки жестких волос, что пробивались сквозь кожу головы,
были похожи на хвост дикой лошади; серпами своих
позеленевших от времени клыков, что торчали у нее изо рта и
загибались назад, касаясь ушей, она могла бы срубить зеленую
ветку дуба в полном соку; у нее были почерневшие, слезящиеся и
помутневшие глаза; кривой, с широкими ноздрями нос;
морщинистый, весь в пятнах, мерзкого вида живот; кривые,
бугристые голени с массивными лодыжками и парой широких
ступней, угловатые колени и синюшные ногти. Весь вид старой
карги был омерзителен. «Так вот как обстоит дело», — произнес
юноша. «Именно так», — ответила она. «Значит, ты сторожишь
этот колодец?» — спросил он, и она ответила: «Да». — «Ты не
позволишь мне набрать немного воды?» — «Позволю, —
согласилась она, — только, если ты поцелуешь меня». — «Нет»,
— сказал он. «Тогда не получишь воды». — «Клянусь, —
продолжал он, — что скорее умру от жажды, чем поцелую тебя!»
После чего юноша отправился туда, где остались его братья, и
поведал им, что не добыл воды.
Подобным образом отправлялись на поиски воды Олиол, Бриан и
Фиахра и тоже приходили к тому же колодцу. Каждый из них просил у
старухи воды, но отказывался целовать ее.
И наконец, когда пришла очередь Ниала отправиться за

---

водой, он также пришел к этому самому колодцу. «Женщина,
позволь мне набрать воды!» — попросил он. «Я дам тебе воды, —
сказала она, — только поцелуй меня». Он ответил: «Я не только
поцелую, а даже обниму тебя!» После чего он наклонился, обнял
ее и поцеловал. Когда он сделал это и посмотрел на нее, то
увидел девушку, грациознее которой не было во всем мире, с
лицом, прекраснее которого не было во вселенной: каждой своей
частичкой, от головы до пят, она была словно только что
выпавший снег, лежащий на обочинах дороги; у нее были
округлые и царственные плечи, длинные, тонкие пальцы и
прямые ноги, радующие глаз; ее гладкие, мягкие белые ступни
отделяли от земли бледно-бронзовые сандалии; на ней была
просторная накидка из чистейшей шерсти малинового цвета, а в
платье — брошь из белого серебра; зубы ее сверкали жемчугом, у
нее были царственные глаза и алый, как ягоды рябины, рот. «Эта
женщина — галактика очарования», — сказал юноша. «Воистину
это так». — «Но кто же ты?» — продолжал он. «Я Королевская
Власть», — ответила она и произнесла следующее:
«Король Тары! Я Королевская Власть... Теперь иди к своим
братьям, — продолжала она, — и возьми с собой воду; кроме
того, отныне и вовеки веков королевство и верховная власть будут
принадлежать тебе и твоим детям. И так же как вначале меня ты
увидел уродливой, безобразной и отвратительной, а в конце
прекрасной, — такова и королевская власть: ибо без сражений,
без жестоких столкновений ее нельзя завоевать; но в конечном
итоге тот, кто, несмотря ни на что, стал царем, оказывается
благородным и справедливым»
[166]
.
Такова, стало быть, королевская власть. Сама жизнь такова. Богиня,
страж неистощимого колодца — независимо от того, найдет ли ее Фергюс
или Актеон, или Принц Острова Одиночества — требует, чтобы герой был
наделен тем, что трубадуры и менестрели называют «милостью
сердечной». Ни животное желание Актеона, ни утонченное отвращение
Фергюса не могут ее постичь, оценить ее способна лишь доброта: в
романтической изысканной поэзии Японии X–XII столетий это называлось
awaré
(«милостивое участие»).
В милостивом сердце Любовь находит пристанище,
Как птицы под сенью зеленой дубрав.

---

Прежде милостивого сердца природа
Не знала Любви, как и милостивого сердца — прежде Любви.
Ибо с появлением солнца тут же
И свет разливается; не могло быть
Прежде солнца рождения света.
Так и Любовь проявляется в милосердии
Самости; пусть даже
В жаре чрезмерном срединного пламен.
Встреча с богиней (которая воплощена в каждой женщине) является
последним испытанием способности героя заслужить благо любви
(милосердие: