Виноваты звезды

omnis cellula 
е
cellula
. 
[16]
— Что?
— Мы с твоим Уотерсом переписывались немного в его последние…
— Стало быть, теперь вы читаете письма от фанатов?
— Нет, он адресовал письма мне домой, не через издателя, и

---

поклонником я бы его не назвал — он меня презирает. Однако он очень
убедительно писал, что я получу прощение за свое поведение, если приеду
на его похороны и скажу тебе, что сталось с матерью Анны. Вот я и
приехал, а вот тебе и ответ: 
omnis cellula 
е
cellula.
— Что? — снова спросила я.
—
Omnis cellula 
е
cellula, —
повторил он. — Все клетки происходят из
клеток. Каждая клетка рождается от предыдущей, которая, в свою очередь,
родилась от своей предшественницы. Жизнь происходит от жизни. Жизнь
порождает жизнь, порождает жизнь, порождает жизнь…
Мы доехали до подножия холма.
— Ладно, хорошо, — прервала я. У меня не было настроения это
выслушивать. Питер ван Хутен не присвоит себе главную роль на
похоронах Гаса, я этого не позволю. — Спасибо. По-моему, холм как раз
закончился.
— И ты не хочешь объяснений? — удивился он.
— Нет, — отрезала я. — Обойдусь. Я считаю вас жалким алкоголиком,
который говорит умности, чтобы привлечь к себе внимание, как не по
годам развитый одиннадцатилетний сопляк, и мне за вас невыносимо
стыдно. Да-да, вы уже не тот человек, который написал «Царский недуг», и
сиквел вы не осилите, даже если возьметесь. Ценю, что попытались. Всего
вам распронаилучшего!
— Но…
— Спасибо за виски, — сказала я. — А теперь выметайтесь из
машины.
Он явно присмирел. Папа остановился, и мы подождали, не выключая
мотора, стоя ниже могилы Гаса, пока ван Хутен открыл дверь и, наконец-то
замолчав, вылез.
Когда мы отъезжали, я смотрела через заднее стекло, как он отпил
виски и поднял бутылку в моем направлении, словно выпив за меня. Его
глаза были очень грустными. Мне даже стало его жаль, честно говоря.
Домой мы попали около шести. Я была уже без сил. Мне хотелось
только спать, но мама заставляла меня поесть какой-то пасты с сыром, в
итоге она разрешила мне съесть ее в кровати. Пару часов я проспала с
ИВЛ. Пробуждение было ужасным: секунду мне казалось, что все хорошо,
но в следующий миг случившееся обрушилось на меня заново. Мама
отключила меня от ИВЛ, я впряглась в переносной баллон и поплелась в
ванную чистить зубы.
Оценивая себя в зеркале и возя щеткой по зубам, я думала, что

---

существуют два типа взрослых. Есть ван хутены — жалкие создания,
которые рыскают по земле, ища, кого побольнее задеть. А есть такие, как
мои родители, — ходят, как зомби, и автоматически делают все, что надо
делать, чтобы продолжать ходить.
Ни то ни это будущее мне не нравилось. Во мне крепло убеждение, что
все чистое и хорошее в мире я уже видела, и я начала подозревать, что даже
если бы смерть не встала на пути, такая любовь, как у нас с Огастусом,
долго бы не продлилась. На смену рассвету приходит день, как писал
Фрост. Золото не вечно.
В дверь ванной постучали.
—
Occupada
[17]
 
, —
сказала я.
— Хейзел, — позвал папа, — можно, я войду? — Я не ответила, но
через несколько секунд отперла дверь и присела на опущенное сиденье
унитаза. Почему дыхание должно быть такой нелегкой работой? Папа
опустился на колени рядом со мной, взял мою голову и, прижав к своей
груди, произнес: — Мне очень жаль, что Гас умер. — Я немного
задыхалась, уткнувшись носом в его футболку, но мне было хорошо от
крепких объятий и знакомого папиного запаха. Казалось, он почти
сердится, но мне это пришлось по душе. Я и сама была на взводе. —
Сволочизм какой, от начала до конца. Восемьдесят процентов выживания, а
он попал в оставшиеся двадцать. Гадство. Такой прекрасный мальчик! Как
несправедливо… Но ведь любить его — немалая привилегия, правда?
Я кивнула в папину футболку.
— Теперь ты имеешь представление о том, как я люблю тебя, —
прошептал папа.
Дорогой мой старичок. Всегда-то он знает, что сказать.

---