|
Внимательно смотрите, во что верите
В 1988 г., проходя терапию, журналистка и феминистка Мередит
Маран осознала страшную вещь: когда она была маленькой, отец
совершил над ней сексуальное насилие. Она была потрясена: ее
память начисто вытеснила этот кошмар, и большую часть своей
взрослой жизни Мередит пребывала в неведении о нем. Но в возрасте
37 лет она поговорила с отцом, а также рассказала о случившемся
своей семье.
Новость привела в ужас всех ее близких. Отец категорически
отрицал свою вину. Одни члены семьи встали на сторону Мередит.
Другие — на сторону ее отца. Семья раскололась. Боль, давно уже
ощущавшаяся Мередит в отношениях с отцом (задолго до этого
обвинения), расползлась, как плесень, во все стороны. Она
разъединила всех.
А в 1996 г. Мередит осознала другую неожиданную вещь:
сексуального насилия
не было
. (Можете себе представить ее чувства.)
Как же она так ошиблась? А вот как: с помощью благонамеренного
терапевта она попросту выдумала свои воспоминания. Истерзанная
чувством вины, она предприняла колоссальные усилия, чтобы
помириться с отцом и остальными родственниками. Постоянно
извинялась и пыталась объясниться. Но было уже поздно. Отец вскоре
умер, а прежние отношения в семье вернуть не удалось.
Но оказалось, что Мередит не одинока. Как она рассказывает в
автобиографии под названием «Моя ложь: Подлинная история о
ложной памяти» (
My Lie: A True Story of False Memory
), в 1980-е гг.
многие женщины обвиняли родственников-мужчин в сексуальном
насилии, а годы спустя сознавали свою ошибку. В то же десятилетие
масса людей заявляли о сатанинских культах, совращающих детей.
Полиция проводила расследования в десятках городов, но не нашла
никаких подтверждений тому, что описанные безумные оргии и
впрямь имели место.
Почему же люди стали внезапно выдумывать воспоминания о
жутком насилии в семьях и культах? И почему все это произошло в
1980-е гг.?
Возможно, вам доводилось играть в детстве в «Испорченный
телефон». Вы шепчете фразу в ухо соседу, тот шепчет ее своему соседу,
и так фраза проходит через цепочку человек в десять. Потом
последний в этой цепочке встает, произносит фразу вслух, и
выясняется, что она не имеет никакого отношения к сказанному
вначале. В целом, так и работают наши воспоминания…
Мы переживаем некоторое событие. Уже через несколько дней мы
помним о нем не вполне точно: словно нам шепнули на ухо, а мы не
все расслышали. Затем мы рассказываем о нем собеседнику, заполняя
пробелы домыслами (чтобы история имела цельный вид, а мы не
смотрелись глупо). Затем мы сами уверуем в эти маленькие
дополнения к сюжету и в следующий раз повторяем их. Тут
вкрадываются еще некоторые модификации. А год спустя мы
рассказываем по пьяной лавочке эту историю так, что в ней выдумок
еще больше… скажем откровенно, она на треть выдумана. Еще через
неделю протрезвев, мы не хотим признаваться, что наврали с три
короба, а потому следуем модифицированной версии, попутно внеся
еще некоторые коррективы. А еще через пять лет рассказ будет верен
от силы наполовину, но мы готовы божиться и клясться могилой
матери, что все так и было.
Мы все так поступаем. Вы так поступаете. И я так поступаю.
Какими бы честными и благонамеренными мы ни были, мы
постоянно вводим окружающих и себя в заблуждение по той простой
причине, что наш мозг нацелен на эффективность, а не на точность.
Мало того что у нас худая память — настолько худая, что
очевидцам не всегда верят в залах суда, — еще и наш ум чрезвычайно
предвзят.
Почему? Наш ум всегда осмысляет текущую ситуацию исходя из
наших взглядов и нашего опыта. Каждая новая информация
соотносится с ценностями и выводами, которые мы уже имеем. В
результате мозг постоянно предвзят в пользу того, что мы считаем
истиной на данный момент. Если у нас отличные отношения с
сестрой, мы интерпретируем большинство воспоминаний о ней в
позитивном ключе. Если между нами пробежала черная кошка, мы
зачастую смотрим на те же воспоминания иначе, объясняя ими свой
нынешний гнев на нее. Ее подарок на прошлое Рождество кажется
уже не теплым, а снобистским. А тот случай, когда она забыла
пригласить нас в свой домик у озера, выглядит уже не невинной
ошибкой, а вопиющим пренебрежением.
Выдуманный Мередит рассказ о сексуальном насилии становится
понятнее, если учесть ценности, из которых проистекали ее
верования. Во-первых, большую часть жизни ее отношения с отцом
были натянутыми и непростыми. Во-вторых, у нее была серия
неудачных
интимных
отношений
с
мужчинами,
включая
несчастливый брак.
Одним словом, если говорить о ее ценностях, она настраивала себя
так: от близких отношений с мужчинами не жди ничего хорошего.
Затем в начале 1980-х гг. Мередит стала радикальной
феминисткой и взялась исследовать насилие над детьми. Она
сталкивалась с одной кошмарной историей за другой, без конца
общалась с людьми (обычно женщинами), в детстве пережившими
инцест. Она читала сообщения о новейших научных исследованиях —
как впоследствии выяснилось, неточных и существенно завысивших
частотность
покушений
на
растление.
(Самое
знаменитое
исследование утверждало, что треть взрослых женщин в детстве были
жертвами таких покушений. С тех пор доказано, что эта цифра
ошибочна.)
Мало того, Мередит влюбилась. У нее начались отношения с
женщиной, которая сама была жертвой инцеста: отношения
нездоровые, ибо Мередит находилась в сильнейшей зависимости от
подруги, да еще постоянно пыталась «спасти» ее от травматического
прошлого. А та использовала свои былые травмы как оружие, обвиняя
других, чтобы обрести сочувствие Мередит (подробнее об этом и о
границах в отношениях см. в главе 8). Отношения же Мередит с отцом
ухудшились еще сильнее (он был не в восторге от ее лесбиянского
увлечения), и она зачастила к психотерапевтам. Психотерапевты, чье
поведение
определялось
их
собственными
ценностями
и
убеждениями, снова и снова уверяли ее, что она несчастлива не
только из-за стрессов на журналистской работе и неудачной личной
жизни:
Do'stlaringiz bilan baham: | 
