96
толико же дрожащею от боязни, не тщеславия ли ради то делаю, положил ему рубль.
Перекрестясь, не успел он изрещи обыкновенного своего благословения подающему,
отвлечен от того необыкновенностию ощущения лежащего в его горсти. И сие уязвило
мое сердце. Колико приятнее ему, — вещал я сам себе, — подаваемая ему полушка! Он
чувствует в ней обыкновенное к бедствиям
соболезнование человечества, в моем рубле
ощущает, может быть, мою гордость. Он не сопровождает его своим благословением. О!
колико мал я сам себе тогда казался, колико завидовал давшим полушку и краюшку
хлеба певшему старцу!— Не пятак ли? — сказал он, обращая речь свою неопределенно,
как и всякое свое слово.— Нет, дедушка, рублевик, — сказал близстоящий его
мальчик.— Почто такая милостыня? — сказал слепой, опуская места своих очей и ища,
казалося, мысленно вообразити себе то, что в горсти его лежало. — Почто она не
могущему ею пользоваться? Если бы я не лишен был зрения,
сколь бы велика моя была
за него благодарность. Не имея в нем нужды, я мог бы снабдить им неимущего. Ах! если
бы он был у меня после бывшего здесь пожара, умолк бы хотя на одни сутки вопль
алчущих птенцов моего соседа. Но на что он мне теперь? не вижу, куда его и положить;
подаст он, может быть, случай к преступлению. Полушку немного прибыли украсть, но
за рублем охотно многие протянут руку. Возьми его назад, добрый господин, и ты и я с
твоим рублем можем сделать вора. — О истина! колико ты тяжка чувствительному
сердцу, когда ты бываешь в укоризну.— Возьми его назад, мне, право, он не надобен, да
и я
уже его не стою; ибо не служил изображенному на нем государю. Угодно было
создателю, чтобы еще в бодрых моих летах лишен я был вождей моих. Терпеливо сношу
его прещение. За грехи мои он меня посетил... Я был воин; на многих бывал битвах с
неприятелями отечества; сражался всегда неробко. Но воину всегда должно быть по
нужде. Ярость исполняла всегда мое сердце при начатии сражения; я не щадил никогда у
ног моих лежащего неприятеля и просящего, безоруженному помилования не дарил.
Вознесенный победою оружия нашего, когда устремлялся на карание и добычу, пал я
ниц, лишенный зрения и чувств пролетевшим мимо очей в силе своей пушечным ядром.
О! вы, последующие мне, будьте мужественны, но помните человечество! — Возвратил
он мне мой рубль и сел опять на место свое покойно.— Прими
свой праздничный пирог,
дедушка, — говорила слепому подошедшая женщина лет пятидесяти. С каким восторгом
он принял его обеими руками!— Вот истинное благодеяние, вот истинная милостыня.
Тридцать лет сряду ем я сей пирог по праздникам и по воскресеньям. Не забыла ты
своего обещания, что ты сделала во младенчестве своем. И стоит ли то, что я сделал для
покойного твоего отца, чтобы ты до гроба моего меня не забывала? Я, друзья мои,
избавил отца ее от обыкновенных нередко побой крестьянам от проходящих солдат.
Солдаты хотели что-то у него отнять; он с ними заспорил. Дело было за гумнами.
Солдаты начали мужика бить; я был сержантом той роты, которой были солдаты,
прилучился тут; прибежал на крик мужика и его избавил от побой; может быть, чего и
больше, но вперед отгадывать нельзя. Вот что вспомнила кормилица моя нынешняя,
когда увидела меня здесь в нищенском состоянии. Вот чего не
позабывает она каждый
день и каждый праздник. Дело мое было невеликое, но доброе. А доброе приятно
господу; за ним никогда ничто не пропадает.— Неужели ты меня столько пред всеми
97
обидишь, старичок, — сказал я ему, — и одно мое отвергнешь подаяние? Неужели моя
милостыня есть милостыня грешника? Да и та бывает ему на пользу, если служит к
умягчению его ожесточенного сердца.— Ты огорчаешь давно уже огорченное сердце
естественною казнию, — говорил старец; — не ведал я, что мог тебя обидеть, не приемля
на вред послужить могущего подаяния; прости мне мой грех, но дай мне, коли хочешь
мне что дать, дай, что может мне быть полезно... Холодная у нас
была весна, у меня
болело горло — платчишка не было, чем повязать шеи, — бог помиловал, болезнь
миновалась... Нет ли старинького у тебя платка? Когда у меня заболит горло, я его
повяжу; он мою согреет шею; горло болеть перестанет; я тебя вспоминать буду, если
тебе нужно воспоминовение нищего. — Я снял платок с моей шеи, повязал на шею
слепого... И расстался с ним.Возвращаяся чрез Клин, я уже не нашел слепого певца. Он
за три дни моего приезда умер. Но платок мой, сказывала мне та, которая ему приносила
пирог по праздникам, надел, заболев перед смертию, на шею, и с ним положили его во
гроб. О! если кто чувствует
цену сего платка, тот чувствует и то, что во мне
происходило, слушав сие.
Do'stlaringiz bilan baham: