Виноваты звезды

Глава 21
Огастус Уотерс умер через восемь дней после репетиции своих
похорон в отделении интенсивной терапии больницы «Мемориал»,
когда состоявший из него рак наконец остановил сердце, тоже
состоящее из него.
Он был со своей матерью, отцом и сестрами. Миссис Уотерс
позвонила мне в полчетвертого утра. Конечно, я знала, что он
уходит — накануне вечером я говорила с его отцом, и он сказал: «Это
может случиться сегодня», — но все равно, когда я схватила
мобильный с тумбочки и увидела на экране «Мама Гаса», у меня
внутри все оборвалось. Она плакала навзрыд и повторяла: «Мне очень
жаль», — и я ответила то же самое, и она сказала, что он был без
сознания около двух часов, прежде чем наступила смерть.
Вошли мои родители с выжидательным видом, я кивнула, и они
упали друг другу в объятия, охваченные, не сомневаюсь,
гармоническим ужасом, который со временем напрямую коснется и
их.
Я позвонила Айзеку, который проклял жизнь, вселенную и самого
Бога и спросил, где чертовы призы для битья, сейчас бы они, как
никогда, пригодились. После этого я вдруг поняла, что позвонить
больше некому, и это было печальнее всего. Единственный, с кем я
хотела говорить о смерти Огастуса Уотерса, был сам Огастус Уотерс.
Родители оставались в моей комнате целую вечность, пока не
рассвело, и наконец папа спросил:
— Ты хочешь побыть одна?
Я кивнула, и мама сказала:
— Мы будем за дверью.
«Кто бы сомневался», — подумала я.

---

Это было невыносимо. Каждая секунда хуже предыдущей. Мне
страшно хотелось ему позвонить и посмотреть, что получится, кто
ответит. За последние недели нам сократили время, которое мы
проводили вместе в воспоминаниях, но это, оказывается, было еще
ничего. Я лишилась удовольствия помнить, потому что не осталось
того, на пару с кем можно помнить. Потерять человека, с которым тебя
связывают воспоминания, все равно что потерять память, будто все,
что мы делали, стало менее реальным и важным, чем несколько часов
назад.
Когда попадаешь в реанимацию, тебя первым делом просят оценить
боль по десятибалльной шкале и на основании этого решают, какие
лекарства дать и какую дозу. За несколько лет меня об этом
спрашивали сотни раз, и, помню, однажды, в самом начале болезни,
когда я не могла вздохнуть и мне казалось, что у меня в груди огонь,
пламя лижет ребра, грозя выжечь изнутри все тело, я даже не могла
говорить и только показала девять пальцев.
Позже, когда мне что-то дали, подошла медсестра. Меряя мне
давление, она погладила меня по руке и сказала:
— Знаешь, а ты настоящий борец. Ты оценила десятку всего лишь
девяткой.
Это было не совсем так. Я оценила боль в девять баллов, приберегая
десятку на худший случай. И сейчас он наступил. Непомерная,
чудовищная десятка обрушивалась на меня снова и снова, пока я
неподвижно лежала на кровати и смотрела в потолок, а волны
швыряли меня о скалы и оттаскивали в море, чтобы вновь запустить в
иззубренное лицо утеса и оставить на воде лицом вверх, не
утонувшую.
Наконец я ему все-таки позвонила. На пятом звонке включился
автоответчик: «Вы позвонили Огастусу Уотерсу, — раздался звучный
голос, из-за которого я в свое время с ходу влюбилась в Гаса. —
Оставьте сообщение». Раздался писк. Мертвый эфир на линии казался
сверхъестественно жутким. Я позвонила, чтобы снова попасть в то
тайное, неземное, третье пространство, в котором мы всякий раз
оказывались, болтая по телефону, и ожидала знакомого ощущения, но

---

оно не появлялось. Мертвый эфир на линии ничего не облегчал,
поэтому вскоре я положила трубку.
Я достала из-под кровати ноутбук, включила и зашла на страницу
Гаса. На стенке было уже много соболезнований. Последнее гласило:
Люблю тебя, парень. Увидимся на той стороне.
Написано кем-то, о ком я никогда не слышала. Почти все посты,
прибывавшие одновременно с теми, что я успевала прочитать, были от
людей, с которыми я не была знакома и о которых он никогда не
говорил. Они превозносили его достоинства теперь, когда он был
мертв, притом что я знала наверняка — они не видели Гаса много
месяцев и палец о палец не ударили, чтобы его навестить. Неужели и
моя стена будет так выглядеть после моей смерти, или я так давно
изъята из школы и жизни, что мне не грозит масштабная меморизация?
Я продолжала читать.
Мне тебя уже не хватает, брат.
Огастус, я тебя люблю. Благослови и прими тебя Господь.
Ты всегда будешь жить в наших сердцах, высоченный парень.
Это меня особенно уязвило — как намек на само собой
разумеющееся бессмертие пока живых: ты будешь вечно жить в моей
памяти, потому что я никогда не умру! Теперь я твой бог, мертвый
юноша! Ты принадлежишь мне! Вера в собственное бессмертие — еще
один побочный эффект умирания.
Ты всегда был отличным другом. Прости, что я мало тебя видел,
когда ты перестал ходить в школу. Спорю, ты уже играешь в мяч в
раю.
Я представила, как Огастус Уотерс анализирует этот комментарий:
если я играю в футбол в раю, значит ли это, что в физическом
местонахождении рая есть физические баскетбольные мячи? Кто их
там делает? Значит, в раю есть души второго сорта, которые работают
на небесной фабрике баскетбольных мячей, чтобы я мог играть? Или

---

всемогущий Создатель сотворяет мячи из космического вакуума?
Является ли такой рай некой вселенной без наблюдателя, где
неприменимы законы физики, и если так, почему, черт побери, я
должен играть в баскетбол, когда я могу летать, или читать, или
рассматривать красивых людей — словом, заниматься тем, что мне на
самом деле нравится? Твои, приятель, представления о моей загробной
жизни скорее говорят много интересного о тебе, чем о том, кем я был и
кем стал.
Его родители позвонили мне около полудня сказать, что похороны
будут через пять дней, в субботу. Я представила церковь, наполненную
людьми, которые думали, что он любил баскетбол, и меня затошнило,
но я знала, что должна пойти, потому что обещала Гасу сказать речь, и
вообще. Нажав отбой, я продолжила читать посты на стенке Гаса.
Только что узнал, что Гас Уотерс умер после продолжительной
борьбы с раком. Покойся с миром, приятель.
Я знала, что все эти люди искренне опечалены и что на самом деле я
злюсь не на них, я злюсь на вселенную, но все равно подобные
сентенции меня бесили. Масса друзей объявляется, когда друзья тебе
больше не нужны. Я написала ответ на этот комментарий:
Мы живем во вселенной, где все подчинено созданию и
искоренению 
сознания. 
Огастус 
Уотерс 
умер 
не 
после
продолжительной борьбы с раком. Он умер после продолжительной
борьбы с человеческим сознанием, пав жертвой — как, возможно,
однажды падешь и ты — привычки вселенной собирать и разбирать
все, что можно.
* * *
Я отправила сообщение и подождала ответов, несколько раз
обновляя страницу. Ничего. Мое замечание уже потонуло в снежной
метели новых постов. Все обещали смертельно по нему тосковать. Все
молились за его семью. Я вспомнила письмо ван Хутена: писанина не
воскрешает, она хоронит.

---

Некоторое время спустя я вышла в гостиную посидеть с родителями
и посмотреть телевизор. Не скажу с уверенностью, что это была за
передача, но в какой-то момент мама спросила:
— Хейзел, что мы можем сделать для тебя?
Я лишь покачала головой, снова заплакав.
— Что мы можем сделать? — повторила мама.
Я пожала плечами.
Но она продолжала спрашивать, как будто действительно могла что-
то сделать, наконец я переползла по дивану ей на колени, и папа
подошел и крепко-крепко обнял мои ноги, и я обхватила маму за талию
и уткнулась ей в живот, и так они держали меня несколько часов, пока
прилив не начал спадать.

---

---