|
наряду с этим
испытывает
потребность в активности, стимуляции и возбуждении.
В предыдущей главе было отмечено, что физиологические влечения,
или потребности, следует рассматривать скорее как исключительные,
нежели как типические, поскольку они могут существовать независимо и
обособленно друг от друга, от прочих мотиваций и от организма в целом, и
во многих случаях можно обнаружить локализованную соматическую
основу такого влечения. Это обобщение не настолько верно, как мы
полагали ранее (исключениями являются усталость, потребность в сне,
материнская реакция), но оно по — прежнему верно в отношении
классических примеров голода, секса и жажды.
Нужно еще раз отметить, что любая из физиологических потребностей
и определенное поведение, связанное с ними, служат каналами для
разнообразных потребностей иного рода. То есть человек, который
считает, что он голоден, в действительности может нуждаться в поддержке
или доверии, а не в витаминах и протеинах. И наоборот, голод можно
отчасти заглушить другими видами деятельности, например выпить воды
или выкурить сигарету. Другими словами, как бы ни были изолированы
данные физиологические потребности, эта изоляция не абсолютна.
Без сомнения, физиологические потребности доминируют над всеми
прочими. Более конкретно это означает, что основной мотивацией
человека, которому в чрезвычайной степени недостает самого важного в
жизни, в первую очередь будут являться физиологические потребности,
чем любые другие. Человек, который нуждается в пище, безопасности,
любви и уважении, скорее всего, будет желать пищи сильнее, чем всего
остального.
Если все потребности находятся в неудовлетворенном состоянии и,
следовательно, в организме начинают доминировать физиологические
потребности, все остальные потребности могут попросту прекратить свое
существование или быть отодвинутыми на задний план. Поэтому мы
можем охарактеризовать состояние всего организма в целом, сказав лишь,
что человек голоден, поскольку голод владеет сознанием почти
безраздельно.
Все
силы
начинают
обслуживать
удовлетворение
потребности в пище, и организация этих сил почти полностью
определяется одной целью — утолением голода. Рецепторы и эффекторы,
интеллект, память, привычки, — все в данный момент представляет собой
инструменты для утоления голода. Возможности, которые нельзя
задействовать для достижения данной цели, находятся в бездействующем
состоянии или отодвигаются на задний план. Желание писать стихи,
стремление приобрести автомобиль, интерес к американской истории,
желание приобрести новую пару туфель в экстремальной ситуации
забываются или становятся второстепенными. Для человека, который до
крайности, представляющей угрозу, нуждается в пище, нет других
интересов, кроме еды. Он мечтает о еде, вспоминает о еде, думает о еде,
все его переживания связаны только с едой, он воспринимает только еду и
желает только еду. Более тонкие детерминанты, которые в нормальном
состоянии переплетаются с физиологическими влечениями, в том числе и
при организации процесса питания, питья или сексуального поведения,
теперь могут быть полностью подавлены, что позволяет нам говорить в
данный момент (но
только
в данный момент) о чистом влечении к
утолению голода и поведении, безоговорочно имеющим своей целью
единственный объект, способный принести облегчение.
Другая специфическая особенность человеческого организма состоит в
том, что, в то время когда в человеке доминирует определенная
потребность, меняется также вся его философия будущего. Для нашего
хронически и до крайней степени голодного человека Утопия
представляется всего лишь местом, где полно еды. Он или она начинают
думать, что лишь при условии гарантированного наличия пищи до конца
жизни он или она будут совершенно счастливы и никогда не пожелают
ничего сверх того. Сама жизнь начинает рассматриваться с точки зрения
пригодности в пищу. Все остальное отметается как не имеющее значения.
Свобода, любовь, чувство товарищества, уважение, философия — все это
может быть отвергнуто как бесполезные безделушки, поскольку они не
могут наполнить желудок. Про такого человека с полным основанием
можно сказать, что он живет хлебом единым.
По всей видимости, нельзя отрицать, что такие явления имеют место,
но можно отрицать их всеобщий характер. Чрезвычайные обстоятельства,
как можно судить уже по их названию, редки в нормально
функционирующем мирном обществе. Этот трюизм порой забывается, для
чего есть две основные причины. Во — первых, у крыс есть несколько
видов мотивации не физиологического характера, а поскольку так много
исследований мотивации проводилось именно с этими животными, легко
перенести представления, касающиеся крыс, на человека. Во — вторых,
очень часто мы не понимаем, что сама культура — это инструмент
адаптации и одной из ее основных функций является достижение того,
чтобы чрезвычайные обстоятельства физиологического характера стали все
менее распространенными. В Соединенных Штатах хроническое состояние
крайнего голода на грани чрезвычайных обстоятельств скорее редкое, чем
общепринятое явление. Средний американский гражданин ощущает
аппетит, а не голод, говоря: «Я голоден». Он может испытать настоящий
голод на грани жизни и смерти лишь случайно и не более чем несколько
раз на протяжении всей жизни.
Безусловно, отличным способом скрыть высшую мотивацию и
получить искаженный взгляд на человеческие возможности и природу
человека будет заставить организм быть до крайности и постоянно
голодным или испытывающим жажду. Любой, кто пытается представить
чрезвычайные обстоятельства как типичную картину и кто оценивает цели
и желания человечества по поведению отдельных индивидов в
чрезвычайных условиях физиологической депривации, просто не замечает
многих вещей. Верно, что люди живут хлебом единым — когда они не
имеют хлеба. Но что происходит с их желаниями, когда хлеба
предостаточно, а желудки постоянно полны?
Do'stlaringiz bilan baham: |
