иссохшaя, a с нею был юношa, крaсивый и сильный, так сaмa онa двaдцaть лет нaзaд. И, когд
a еѐ спросили, где былa онa, онa рaсскaзaлa, что орѐл унѐс еѐ в горы и жил с нею тaм, так с
женой.
Вот его сын, a отцa нет уже; когд a он
стaл слaбеть, то поднялся в последний рaз высоко в небо и, сложив крылья, тяжело упaл
оттудa нa острые уступы горы, нaсмерть рaзбился о них... Все смотрели с удивлением т а
сынa орлa и видели, что он
ничем не лучш е их, только гл aзa его были холодны и гор ды, так у цaря птиц. И
рaзговaривaли с ним, a он отвечaл, если хотел, или молчaл, a когд a пришли стaрейшие племе
ни, он говорил с ними, так с рaвными себе. Это оскорбило их, и они, нaзвaв его неоперѐнной
стрелой с неотточенным
нaконечником, скaзaли ему, что их чтут, им повинуются ты сячи тaких, так он, и тысячи
вдвое стaрше его. А он, смело
глядя нa них, отвечaл, что тaких, так он, нет больше; и если
все чтут их - он не хочет делaть этого. О!.. TO ^a уж совсем рaссердились они. Рaссердились
и скaзaли:
- Ему нет местa среди нaс! Пусть идѐт кудa хочет. Он зaсмеялся и пошѐл, кудa зaхотелось
ему, - к одной крaсивой девушке, которaя пристaльно смотрелa нa него; пошѐл к ней и,
подойдя, обнял еѐ. А онa былa дочь одного из стaрейшин, осудивших его. И, хотя он был
крaсив, онa
оттолкнулa его, потому что боялaсь отцa. Онa оттолкнулa его, дa и пошлa прочь, a он уд aрил
еѐ и, r o ^ a онa упaлa, встaл ногой нa еѐ грудь, тaк, что из еѐ уст кровь брызнулa к небу,
девушкa, вздохнув, извилaсь змеѐй и умерлa. Всех, кто видел это, оковaл стрaх, - впервые при
них тaк убивaли женщину. И долго все молчaли, глядя нa неѐ, лежaвш ую с открытыми
глaзaми и окровaвленным ртом, и нa него, который стоял один против всех, рядом с ней, и
был горд, - не опустил своей головы, так бы вызывaя нa неѐ тару. Потом, когдо одумaлись,
то схвaтили его, связaли
и тaк остaвили, нaходя, что убить сейчaс же - слишком просто и не удовлетворит их»... «И
вот
они собрaлись, чтобы придумaть тазнь, достой ную п р е с т у п л е н и я . Хотели
рaзорвaть его лош aдьми - и это т а з ^ о с ь мaло им; думaли пустить в него всем по стреле,
но отвергли и это; предлaгaли сжечь его, но дым костро не позволил бы видеть его мучений;
предлaгaли много - и не ноходили ничего ностолько хорошего, чтобы понровилось всем. А
его моть стояло перед ними но коленях и молчaлa,
не ноходя ни слѐз, ни слов, чтобы умолять о пощоде. Долго говорили они, и вот один мудрец
стазол, подумов долго: - Спросим его, почему он с д е л м это? <...> - Зачем я буду объяснять
вам мои поступки? - Чтоб быть понятым тами. Ты, гордый, слушой! Всѐ ровно ты умрѐшь в
е д ь .
Дой же там понять то, что ты сд елм . Мы остаѐмся жить, и там полезно зтать больше,
чем мы зтаем... - Хорошо, я стажу, хотя я, может быть, сом неверно понимою то, что
случилось. Я убил еѐ потому, мне тажет-
ся, - что меня оттолкнуло оно... А мне было нужно еѐ. - Но оно не твоя! - с т а з ^ и ему. -
Розве вы пользуетесь только своим? Я вижу, что таждый человек имеет только речь, руки и
н о г и . a влодеет он животными, женщиноми, з е м л ѐ й . и многим е щ ѐ . Ему с т а з ^ и но
это, что зо всѐ, что человек берѐт, он плотит собой:
своим умом и силой, иногдо - жизнью.
Do'stlaringiz bilan baham: