Книга также выходила под названием «Сейчас самое время»

Двадцать пять
– Куда мы едем?
Убрав руку с руля, папа хлопает меня по коленке:
– Все в свое время.
– Это что-то неприятное?
– Думаю, нет.
– Мы встречаемся со знаменитостью?
В его взгляде мелькает беспокойство.
– Так ты это имела в виду?
– Не совсем.
Мы едем по городу. Папа хранит молчание. Мы пересекаем
микрорайоны, сворачиваем на кольцевую. Я пытаюсь угадать, куда мы
едем. Мне нравится смешить папу. Он так редко смеется.
– Высадка на Луну?
– Нет.
– Конкурс талантов?
– С твоим-то голосом?
Я звоню Зои и спрашиваю, не хочет ли она угадать, но она по-
прежнему не находит себе места из-за операции.
– Мне нужно будет привести с собой взрослого. И кто бы это мог
быть?
– Я пойду с тобой.
– Нужен настоящий взрослый. Типа мамы с папой.
– Они не имеют права заставлять тебя посвящать во все родителей.
– Это кошмар, – жалуется Зои. – Я думала, они дадут мне какую-
нибудь таблетку, и все выйдет само. Зачем мне операция? Он же
крошечный.
Она заблуждается. Вчера вечером я достала «Справочник семейной
медицины» «Ридерз дайджест» и прочитала про беременность. Мне было
интересно, какого размера зародыш в шестнадцать недель. Оказалось, с
одуванчик. Я не могла оторвать себя от книги. Выяснила все про пчелиные
укусы и крапивницу. Милые, земные семейные болезни – экзема, ангина,
круп.
– Ты меня слушаешь? – спрашивает Зои.
– Угу.
– Ладно, я пошла. Кислота подступает к горлу, и во рту тот же привкус.

---

Это несварение желудка. Нужно помассировать живот и попить
молока. Все пройдет. Что бы она ни решила сделать с ребенком, все
симптомы исчезнут. Но я ей этого не говорю. Я нажимаю на мобильном
красную кнопку и смотрю на дорогу впереди.
– Она просто идиотка, – замечает отец. – Чем дольше тянуть, тем хуже.
Беременность прервать – не мусор вынести.
– Пап, она это знает. И вообще, тебя это не касается. Она же не твоя
дочь.
– Да, – соглашается папа. – Она не моя дочь.
Я набираю Адаму эсэмэску. «Куда ты провалился?» – пишу я. Потом
стираю.
Шесть дней назад его мама рыдала на крыльце. Она говорила, что ее
напугали фейерверки. Спрашивала, почему он бросил ее одну, когда кругом
светопреставление.
– Дай мне свой телефон, – попросил меня Адам. – Я тебе позвоню.
Мы обменялись телефонами. Это было сексуально. Я надеялась, что
он позвонит.
– Слава, – произносит папа. – А что для тебя слава?
Для меня слава – это Шекспир. В школе на всех книгах с его пьесами
был бородатый силуэт с пером в руке. Шекспир придумал кучу новых слов,
и спустя сотни лет все знают, кто он такой. Он жил до машин и самолетов,
пистолетов, бомб и загрязнения окружающей среды. До шариковых ручек.
В то время на престоле сидела королева Елизавета. Она тоже прославилась,
и не только как дочь Генриха VIII, но благодаря картофелю, «Армаде»,
табаку и здравому смыслу.
Еще есть Мэрилин. Элвис. Будут помнить даже современных поп-
звезд вроде Мадонны. «Тэйк Зэт»
[8]
снова ездят на гастроли, и их альбомы
в момент распродаются. В глазах музыкантов читается возраст, а Робби
даже не поет, но люди все равно хотят их видеть. Вот какую славу я имела в
виду. Я бы хотела, чтобы весь мир оставил свои дела и пришел
попрощаться со мной, когда я умру. А как же иначе?
– Пап, а что для тебя слава?
Задумавшись на минуту, он отвечает:
– Наверно, оставить что-то после себя.
Я представляю себе ребенка Зои. Он растет. Растет.
– Ну вот, – замечает папа, – приехали.
Я не совсем понимаю, где это «вот». Дом похож на библиотеку –
квадратное здание в стиле функционализма, со множеством окон и
собственной
парковкой,
на
которой
зарезервированы
места
для

---

руководства. Мы заезжаем на стоянку для инвалидов.
Женщина, ответившая нам по домофону, интересуется, к кому мы
приехали. Папа старается говорить шепотом, но она его не слышит, так что
ему приходится повторить еще раз, громче.
– Ричард Грин, – произносит папа и косится на меня.
– Ричард Грин?
Папа кивает, довольный собой.
– С ним знаком один из моих бывших коллегбухгалтеров.
– И при чем тут?…
– Ричард хочет взять у тебя интервью.
Я замираю как вкопанная:
– Интервью? На радио? Но меня все услышат!
– А разве ты не этого хотела?
– И о чем же он будет меня спрашивать?
Тут папа заливается румянцем. Наверно, до него дошло, что хуже он
ничего придумать не мог, потому что болезнь – единственное, что отличает
меня от остальных. Если бы не она, я сейчас была бы в школе или
прогуливала уроки. Может, сидела бы у Зои дома, носила бы ей «Ренни»
[9]
из ванной. Или лежала бы в объятиях Адама.
Секретарь в приемной делает вид, что все в порядке. Она просит нас
представиться и выдает нам пропуска. Мы послушно прикрепляем их на
одежду, и секретарь сообщает, что режиссер должен вот-вот подойти.
– Присаживайтесь, – предлагает она, указывая на ряд кресел в дальнем
конце фойе.
– Ты не обязана ничего говорить, – успокаивает меня папа, когда мы
усаживаемся. – Если хочешь, я пойду один, а ты посиди здесь.
– О чем ты будешь с ними разговаривать?
Он пожимает плечами:
– О нехватке раковых отделений для подростков, недостаточном
финансировании
альтернативной
медицины,
о
том,
что
служба
здравоохранения не выделяет дотаций на твое питание. Я могу
рассказывать часами. Я на этом собаку съел.
– Поиск средств? Я не хочу прославиться сбором денег! Я хочу, чтобы
меня все узнали потому, что я особенная. Мне нужна слава, которая
заставляет забыть о фамилии. Слава поп-идола. Слышал о такой?
Папа поворачивается ко мне. У него блестят глаза.
– И как же нам ее заполучить?
За нами булькает и журчит кулер с водой. Меня тошнит. Я думаю о
Зои. О ее ребенке. У него уже сформировались ноготки – маленькие-

---

премаленькие ноготки-одуванчики.
– Давай я скажу секретарше, что мы уходим, – предлагает папа. – Я не
хочу, чтобы ты говорила, будто я тебя заставил.
Папа шаркает ногами под стулом, словно провинившийся школьник, и
мне становится его немного жаль. Как же нам будет друг друга не хватать.
– Нет, пап, не надо ничего отменять.
– Так ты пойдешь?
– Пойду.
Он стискивает мою руку:
– Молодчина, Тесс.
По лестнице в фойе поднимается женщина. Она подходит к нам и
сердечно пожимает папе руку.
– Мы с вами общались по телефону, – поясняет она.
– Да.
– А это, должно быть, Тесса.
– Это я!
Она протягивает мне ладонь для пожатия, но я игнорирую ее, сделав
вид, будто не могу поднять руки. Может, она решит, что виновата болезнь.
Женщина с жалостью оглядывает мое пальто, шарф, шапку. Наверно, знает,
что сегодня не так уж и холодно.
– Здесь нет лифта, – сообщает она. – Вы сможете подняться по
лестнице?
– Конечно, – заверяет папа.
Женщина успокаивается.
– Ричард ждет вас с нетерпением.
По дороге в студию она заигрывает с папой. Мне приходит в голову,
что его неловкая забота обо мне может привлекать женщин. Им сразу
хочется его спасти. От меня. От всех этих мук.
– Интервью пойдет в прямом эфире, – рассказывает она. Когда мы
заходим в студию, женшина понижает голос: – Видите ту красную
лампочку? Это значит, Ричард в эфире и нам нельзя входить. Через минуту
он пустит рекламу, и лампочка загорится зеленым. – Она сообщает это с
таким видом, будто ждет, что это произведет на нас впечатление.
– О чем Ричард собирается говорить? – любопытствую я. – О
несчастной умирающей девушке или у него какая-то своя задумка?
– Простите? – Улыбка сползает с лица женщины; в поисках поддержки
она бросает на папу взгляд, в котором сквозит беспокойство. Неужели она
способна что-то учуять, только когда запахнет жареным?
– В больницах недостаточно раковых отделений для подростков, –

---

быстро произносит папа. – Будет здорово, если нам удастся привлечь
внимание к этой проблеме.
Красный свет за порогом студии переключается на зеленый.
– Вам пора! – говорит режиссер и открывает нам дверь. – Тесса Скотт
и ее отец, – объявляет она.
Это звучит так, словно мы гости на званом ужине или на балу. Но
Ричард Грин отнюдь не принц. Он привстает на стуле и по очереди
протягивает нам пухлую руку. Ладонь у него влажная, как будто ее забыли
выжать. Пыхтя, он усаживается обратно. От него воняет сигаретами. Он
шуршит бумагами.
– Присаживайтесь, – приглашает он нас. – Я вас представлю, и начнем.
Раньше я частенько смотрела местные новости с Ричардом Грином;
они шли в обед. Он очень нравился одной из больничных медсестер.
Теперь я понимаю, почему его перевели на радио.
– Ну, поехали, – командует он. – Держитесь свободнее. Все должно
быть непринужденно. – Он поворачивается к микрофону: – Итак, я с
радостью представляю вам отважную юную особу, которая оказала мне
честь и пришла на передачу. Тесса Скотт.
Когда он произнес мое имя, у меня заколотилось сердце. Интересно,
слышит ли нас Адам? А Зои? Наверно, валяется на кровати и слушает
радио. Ее тошнит. Она дремлет.
– Последние четыре года Тесса борется с лейкозом. И сегодня они с
отцом пришли к нам, чтобы об этом рассказать.
Папа подается вперед, и Ричард, очевидно заметив его готовность,
задает ему первый вопрос:
– Скажите, что вы испытали, когда узнали о болезни Тессы?
Папа обожает разглагольствовать на эту тему. Он рассказывает о
гриппе, который не проходил неделями. О том, что наш семейный врач не
сразу распознал болезнь, потому что лейкоз встречается очень редко.
– Мы заметили синяки, – сообщает папа. – Маленькие кровоподтеки
на спине, вызванные снижением тромбоцитов.
Папа – настоящий герой. Он признается, что ему пришлось уйти с
работы (он был финансовым консультантом). Рассказывает, что вся наша
жизнь – сплошные больницы и лечение.
– Рак – заболевание не какого-то отдельного органа, а всего
организма, – поясняет папа. – Когда Тесса отказалась от интенсивной
терапии, мы решили продолжать общеукрепляющее лечение дома. Она на
особой диете. Это недешево, но я твердо уверен, что залог здоровья – не
просто питание, а правильное питание.

---

Я ошеломлена. Он что, хочет, чтобы люди звонили и предлагали
деньги на натуральные овощи?
Ричард с серьезным видом поворачивается ко мне:
– Тесса, так вы решили отказаться от лечения? Непростое решение для
шестнадцатилетней девушки.
У меня пересохло в горле.
– Не скажите.
Он кивает, словно ждет, что я продолжу. Я бросаю взгляд на папу; он
подмигивает мне.
– Химиотерапия продлевает жизнь, – начинаю я, – но тяжело
переносится организмом. Курс лечения был очень тяжелым, и я поняла, что
без него смогу сделать больше.
– Ваш отец утверждает, что вы хотите прославиться, – произносит
Ричард. – Вы ведь поэтому пришли сегодня к нам в студию? Чтобы
получить свои пятнадцать минут славы?
Это звучит так, словно я одна из тех жалких малолеток, которые дают
объявления в местную газету, мечтая оказаться подружкой невесты на чьей-
нибудь свадьбе, но не имея знакомых, желающих выйти замуж. Он
выставил меня полной идиоткой.
Я набираю в грудь воздуху:
– Я составила список вещей, которые хочу сделать, пока я жива. И
слава – одна из них.
У Ричарда загораются глаза. Он журналист и чует, когда пахнет
жареным.
– Ваш папа не упомянул о списке.
– Потому что большинство моих желаний противозаконны.
Разговаривая с папой, Ричард еле сдерживал зевоту, а сейчас чуть не
подпрыгивает на стуле.
– Правда? Например, какие?
– Например, я взяла папину машину и уехала на целый день. Прав у
меня нет, и экзамен по вождению я не сдавала.
– Ого! – кудахчет Ричард. – Вот зачем вы платите страховку, мистер
Скотт! – Он толкает папу локтем, давая понять, что не имел в виду ничего
плохого, но папа смущается. Меня охватывает чувство вины, и я отвожу
глаза.
– А в другой раз я соглашалась на все, о чем меня просили.
– И что было?
– В конце концов я прыгнула в реку.
– По телевизору крутят такую рекламу, – замечает Ричард. – Это она

---

навела вас на мысль?
– Нет.
– Она каталась на мотоцикле и едва не сломала себе шею, – перебивает
папа, стараясь перевести разговор в безопасное русло. Но это была его
идея, и так просто ему не отделаться.
– Меня едва не арестовали за кражу в магазине. Мне хотелось
нарушить за день как можно больше законов.
Ричард тревожится.
– Еще секс.
– А-а-а…
– И наркотики…
– И рок-н-ролл! – бойко произносит Ричард в микрофон. – Говорят,
когда человеку сообщают, что он смертельно болен, он старается навести
порядок в доме, завершить все дела. Думаю, вы согласитесь, дамы и
господа, что эта барышня решила взять быка за рога.
Нас поспешно выпроваживают. Я думала, что папа задаст мне взбучку,
но он молчит. Мы медленно поднимаемся по ступенькам. У меня
совершенно нет сил.
– Может, кто-то пожертвует денег, – предполагает папа. – Такое уже
бывало. Люди захотят тебе помочь.
Моя любимая пьеса Шекспира – «Макбет». Когда он убивает короля,
во всем царстве приключаются странные события. Кричат совы. Трещат
сверчки. В океанах не хватает воды, чтобы смыть кровь.
– Если мы соберем достаточно денег, то сможем отправить тебя в
исследовательский институт в Штатах.
– Пап, деньги тут не помогут.
– Помогут! Без чужой помощи нам не справиться, а там успешно
проводят курс укрепления иммунитета.
Я вцепляюсь в пластиковые перила. Они гладкие и сияют.
– Папа, прекрати.
– Что прекратить?
– Прекрати делать вид, будто я выздоровлю.

---