Книга также выходила под названием «Сейчас самое время»

Двадцать
Папа все никак меня не хватится. Лучше бы ему поторопиться, потому
что у меня свело левую ногу и нужно подвигаться, чтобы не заработать
гангрену или чего похуже. Я неуклюже сажусь на корточки, стягиваю с
верхней полки свитер и стелю его на ботинки и туфли, чтобы было куда
вытянуть ноги. Дверь шкафа, скрипнув, чуть приоткрывается. От
неожиданности звук кажется оглушительным. Потом все стихает.
– Тесс? – Дверь спальни отворяется, и на цыпочках входит папа. –
Мама приехала. Ты разве не слышала, как я тебя звал?
Сквозь щелку в двери шкафа я вижу, как изумляется папа, обнаружив,
что бугорок на моей кровати – всего лишь одеяло. Приподняв краешек,
папа заглядывает под одеяло, словно с тех пор, как мы виделись за
завтраком, я усохла до лилипутки.
– Черт! – восклицает он и проводит рукой по лицу, словно не может
понять, что произошло, потом подходит к окну и выглядывает в сад. На
подоконнике рядом с папой стоит зеленое стеклянное яблоко. Мне его
подарили, когда я была подружкой невесты на свадьбе двоюродной сестры.
Мне тогда было двенадцать лет, и я только-только узнала свой диагноз.
Помню, гости уверяли меня, будто со своей лысой головой, обвязанной
платком с цветочным узором, я выгляжу прекрасно, – притом что
остальные девушки вплели в волосы живые цветы.
Папа берет с подоконника яблоко и разглядывает его на свет. Внутри
виднеются кремовые и коричневые завитки, похожие на сердцевинку
настоящего яблока – эфемерные зернышки, занесенные стеклодувом. Папа
медленно вертит яблоко в руке. Я частенько смотрела на мир сквозь это
зеленое стекло: он кажется крошечным и тихим.
Мне не нравится, что папа без спросу берет мои вещи. Лучше бы он
занялся Кэлом, который что-то кричит про антенну, прикрепленную к
телевизору. Или спустился и признался маме: он попросил ее приехать
только потому, что хочет, чтобы она вернулась. Муштровать и наказывать
не в ее правилах, так что вряд ли папе нужен ее совет.
Он ставит яблоко на подоконник, подходит к книжному шкафу и
проводит пальцем по корешкам книг, как по клавишам пианино, словно
ожидая услышать мелодию. Запрокинув голову, папа разглядывает стойку с
дисками, вынимает один, читает надписи на обложке и ставит на место.
– Пап! – кричит снизу Кэл. – Изображение расплывается, и мама

---

ничего не может сделать!
Папа вздыхает, идет к двери, но по пути, не удержавшись, поправляет
одеяло. Останавливается и читает надписи на стене – все, о чем я буду
скучать, о чем я мечтаю. Папа качает головой, наклоняется, поднимает с
пола футболку, складывает и оставляет на подушке. Тут он замечает, что
ящик тумбочки чуть-чуть приоткрыт.
Кэл все ближе.
– Я пропущу передачу!
– Кэл, иди вниз, я сейчас вернусь.
Но папа не трогается с места. Он сидит на краешке моей кровати и
одним пальцем выдвигает ящик. Внутри – мой многостраничный список.
Мысли о том, что я успела попробовать – ага, секс, наркотики,
правонарушения, – и планы на будущее. Папа с ума сойдет, если прочитает
пункт пять – что я задумала сделать сегодня. Слышен шелест бумаги,
щелчок резинки. Очень громкий. Я рывком сажусь, чтобы выпрыгнуть из
шкафа и повалить папу на пол, но меня выручает Кэл: он открывает дверь
спальни. Папа запихивает бумаги обратно в тумбочку и захлопывает ящик.
– Могу я побыть один? – возмущается он. – Хотя бы пять минут?
– Ты рылся в вещах Тессы?
– Твое какое дело?
– Я ей все расскажу.
– Ради бога, отвяжись! – Папа с топотом спускается по ступенькам.
Кэл идет за ним.
Я выползаю из шкафа и растираю затекшие ноги; кровь еле движется в
колене, и я не чувствую ступни. Я ковыляю к кровати, плюхаюсь на одеяло,
и тут заходит Кэл.
Он удивленно смотрит на меня:
– Папа сказал, тебя здесь нет.
– Меня здесь нет.
– Нет, ты здесь!
– Говори тише. Где он?
Кэл пожимает плечами:
– С мамой на кухне. Ненавижу его. Он обозвал меня засранцем, а
потом выругался матом.
– Они говорят обо мне?
– Ага. И не дают мне посмотреть телек!
Мы крадемся вниз по лестнице и выглядываем из-за перил. Папа
восседает на табурете посреди кухни. Он неуклюже роется в кармане брюк
– ищет зажигалку и сигареты. Мама стоит, прислонившись спиной к

---

холодильнику, и наблюдает за папой.
– Ты снова начал курить? – спрашивает она. На маме джинсы; волосы
собраны на затылке, и отдельные пряди свисают на лицо. Мама
протягивает отцу блюдце и в эту минуту выглядит очень молодо и
привлекательно.
Папа закуривает и выдыхает дым.
– Извини. Ты, наверно, думаешь, что я вызвал тебя сюда под
надуманным предлогом. – Папа смущается; кажется, он не знает, что
сказать. – Просто мне казалось, что у тебя получится ее вразумить.
– Как ты думаешь, куда она отправилась на этот раз?
– Насколько я знаю Тесс, наверно, она уже едет в аэропорт!
Мама хихикает, и почему-то кажется, что она все воспринимает живее,
чем папа. Он угрюмо ухмыляется ей с табурета, проводит рукой по
волосам:
– Я устал как собака.
– Я вижу.
– Правила все время меняются. То она никого к себе не подпускает, то
просит, чтобы ее часами обнимали. Иногда целыми днями не выходит из
дома, а потом неожиданно исчезает. А от этого ее списка у меня голова
кругом.
– Ты же знаешь, – говорит мама, – единственное, чем здесь можно
помочь, – это вылечить ее, но это невозможно.
Папа пристально смотрит на нее:
– Не знаю, сколько я еще выдержу в одиночку. Иногда утром у меня
нет сил открыть глаза.
Кэл толкает меня локтем.
– Хочешь, я в него плюну? – шепчет он.
– Давай. Прямо в чашку.
Кэл набирает слюны и харкает. Но плевок получается никудышный.
Он едва долетает до двери; почти вся слюна попадает Кэлу на подбородок и
на ковер в коридоре.
Я закатываю глаза и знаком показываю, чтобы он шел за мной. Мы
поднимаемся обратно ко мне в комнату.
– Сядь на пол у двери, – приказываю я, – закрой лицо руками и никого
не впускай.
– Что ты собираешься делать?
– Одеться.
– А потом?
Я снимаю пижаму, натягиваю свои лучшие трусики и проскальзываю в

---

шелковое платье, которое купила, когда мы с Кэлом прошлись по
магазинам. Я растираю ступню, которую покалывают сотни иголок, и
надеваю туфли с ремешком.
– Хочешь, покажу Мегазорда? – предлагает Кэл. – Только пойдем ко
мне, потому что он защищает город и, если я его заберу, все погибнут.
Я снимаю со спинки стула пальто:
– Вообще-то я немного тороплюсь. Кэл глядит на меня сквозь пальцы:
– Это твое платье для приключений!
– Ага.
Кэл поднимается на ноги, загородив дверь:
– Можно с тобой?
– Нет.
– Ну пожалуйста. Мне здесь так надоело.
– Нет.
Телефон я оставляю дома, потому что по нему можно вычислить, где я
нахожусь. Бумаги из ящика засовываю в карман пальто. Потом где-нибудь
выброшу в урну. Видишь, папа, как предметы исчезают у тебя из-под носа?
Перед тем как отправить Кэла вниз, я от него откупаюсь. Он прекрасно
понимает, сколько всяких штук для фокусов можно купить на десятку, и
знает: если он хоть пикнет о том, что я была здесь, я вычеркну его из
завещания.
Я жду, пока Кэл не спустится на кухню, и, услышав, что он там,
медленно следую за ним. На площадке между этажами я замираю, чтобы
перевести дух, и оглядываю лужайку перед домом, провожу пальцем по
стене, вокруг стойки перил, улыбаюсь фотографиям наверху.
На кухне Кэл садится на корточки перед родителями и пристально
смотрит на них.
– Ты что-то хотел? – интересуется папа.
– Я хочу послушать.
– Извини, это взрослый разговор.
– Тогда я хочу поесть.
– Ты только что умял полпачки печенья.
– У меня есть жевачка, – вмешивается мама. – Хочешь? – Отыскав в
кармане кофты жевачку, мама протягивает ее Кэлу.
Кэл запихивает резинку в рот, сосредоточенно жует, а потом
спрашивает:
– Когда Тесса умрет, мы поедем отдыхать?
Папа сверлит Кэла сердитым и вместе с тем растерянным взглядом:
– Разве можно говорить такие гадости!

---

– Я даже не помню, как мы ездили в Испанию. Я всего разик летал на
самолете, и это было так давно, что будто и не было.
– Хватит! – перебивает его папа и хочет встать, но мама его
останавливает.
– Успокойся, – говорит она и оборачивается к Кэлу. – Тесса так давно
болеет, что, наверно, тебе бывает ужасно одиноко.
Кэл ухмыляется:
– Ага. Иногда утром у меня нет сил открыть глаза.

---