№2.
Какова связь между тем, что говорится в тексте Н.
О. Лосского и в стихотворении Ш. Бодлера?
Николай Онуфриевич Лосский «Чувственная, интеллектуальная и
мистическая интуиция». Положим, я слышу четыре удара башенных часов,
отмечающих время. Слышимые мною звуки суть события во времени, но что
такое «четыре»? Когда я мыслю число «четыре», смысл этого слова явным
образом не есть событие, возникающее и исчезающее во времени. Мое думание
об этом смысле возникает и исчезает во времени, но сам думаемый мною смысл
не течет во времени: форма «четверичности» слышимых мною четырех звуков
есть нечто невременное… Будучи невременною и непространственною, она не
обладает характером «непрерывной исчезаемости» и не приурочена к одному
определенному отрезку времени или месту пространства: четыре звука,
слышимые мною, четыре колебания маятника, всякий четырехстопный ямб в
«Евгении Онегине» Пушкина, четыре чувства какого-либо человека, четыре
звезды на небе и т. п. имеют одну и ту же, тождественную для всех
перечисленных случаев форму «четверичности»; каждая четверка (звуков,
193
стихов, чувств и т. п.) есть новый экземпляр группы предметов, но форма
четверичности в них буквально одна и та же, численно одна, тождественная
для всех четверок, в каком бы времени и в каком бы месте пространства они ни
находились. Учение о таких невременных и непространственных основах мира
разработал Платон и назвал их словом идея или эйдос (idea, eidos). Изучаемые
математикою
числа,
величины,
отношения
их
суть
невременные
и
непространственные идеи, тождественные для всех предметов всего мира. Даже
основные свойства времени и пространства, например то, что в них есть
отношения «прежде», «после», «сзади», «спереди» и т. п., тоже суть идеи, не
текущие во времени и не сидящие в определенном месте пространства, а
тождественные элементы всякого времени и пространства. Идеи не суть мысли;
они суть своеобразный вид бытия…
Кроме перечисленных, и все другие отношения, благодаря которым мир
есть систематическое целое, например отношение сходства, противоречия,
противоположности, единства и т. п.,– суть идеи. Их можно назвать формальными
идеями, так как они образуют форму мира. Но, кроме формальных, есть еще и
материальные идеи. Таковы все содержания мира, мыслимые нами в общих
понятиях, например в понятии лошадь, человек и т.п. В понятии лошадь мы
мыслим природу всякой лошади, ее лошадность; в понятии человек – природу
всякого человека, нашу человечность.
Материальные идеи, как и формальные, невременны и непространственны;
поэтому они могут быть тождественною основою единичных предметов,
находящихся в различных местах пространства и в различные времена.
Следующий пример может дать представление об этом виде связи предметов.
Философ Сократ жил в Афинах в V веке до Р. Хр., французский философ Декарт
жил в Западной Европе в XVII веке, немецкий философ Кант жил в Кенигсберге в
XVIII веке. Время и место жизни этих лиц находится сполна вне друг друга, но в
составе их бытия находится одна и та же, буквально тождественная, идея
человечности, т. е. человеческой природы. Индивидуальное сверхвременное и
сверхпространственное я Сократа, Декарта и Канта организовало свое тело и
творило события своей жизни, руководясь одною и тою же идеею человечности.
Всякое событие и всякий процесс имеет в своей основе много различных
идей, формальных и материальных. Следовательно, в мировом бытии, кроме
ежемгновенно исчезающей стороны, есть очень много устойчивого, невременного
бытия, и потому понятно, что нам кажется, будто многие окружающие нас
предметы подолгу совсем не меняются. Когда мы смотрим на белый потолок
своей комнаты, на черную поверхность своего стола, нам кажется, что цвет этих
предметов не есть событие, что он в течение часа не меняется; на самом деле,
эти цвета вместе с лучами света, идущими от потолка и стола к нашему глазу,
ежемгновенно отпадали в прошлое и вновь нарождались в очень сходной форме,
и притом сообразно одной и той же идее белизны, одной и той же идее черноты…
Английский философ XVIII века Беркли совершил ошибку такую же, как
Антисфен. Он говорил, что, например, треугольник как общая идея не может
существовать в нашем уме, потому что он был бы «не остроугольный, не
равносторонний, не равнобедренный, но и не разносторонний, а обладающий
всеми этими и ни одним из этих свойств», что очевидно нелепо. Явным образом
Беркли требует наглядности: он воображает, будто общая идея треугольника
должна была бы предстоять перед умом как треугольник; между тем она есть не
треугольник, а треугольность. Совершенно очевидно, что тождественная
треугольность присуща и тупоугольному, и прямоугольному, и остроугольному
треугольнику, потому что она не видоизменена ни первым, ни вторым, ни третьим
способом, но представляет собою основу для спецификации и первым, и вторым,
194
и третьим способом. Увидеть треугольность так, как мы видим единичный
равнобедренный прямоугольный треугольник с катетами, равными сантиметру,
символизируемый линиями на чертеже, невозможно: треугольность абсолютно
ненаглядна. Тем не менее идея треугольности предстоит нашему умозрению,
подобно идее четверичности, как нечто в высшей степени содержательное по
своим связям и законосообразностям: из идеи треугольности (на плоскости в
евклидовом пространстве) следует с абсолютною достоверностью, что у всякого
евклидовского треугольника сумма углов равна двум прямым углам, сумма двух
сторон больше третьей и т. д. до бесконечности.
Те же соображения применимы и к материальным общим идеям: идея
человека, лошади и т. п.– это не человек, у которого, конечно, волосы были бы
черные или русые, и не лошадь, которая должна была бы пастись в
определенном месте пространства: это – отвлеченная человечность, лошадность
и т. п.
Шарль Бодлер «Красота».
О смертный! Как мечта из камня, я прекрасна!
И грудь моя, что всех погубит чередой,
Сердца художников томит любовью властно,
Подобной веществу, предвечной и немой.
В лазури царствую я сфинксом непостижным;
Как лебедь, я бела, и холодна, как снег;
Презрев движение, любуюсь неподвижным;
Вовек я не смеюсь, не плачу я вовек.
Я – строгий образец для гордых изваяний,
И, с тщетной жаждою насытить глад мечтаний,
Поэты предо мной склоняются во прах.
Но их ко мне влечет, покорных и влюбленных,
Сиянье вечности в моих глазах бессонных,
Где все прекраснее, как в чистых зеркалах.
Do'stlaringiz bilan baham: |