Н. Игнатьев миссия в хиву и бухару в 1858 году

[54]
Раскольник-уралец служил добровольцем псаломщиком и расходился с 
иеромонахом в гласах и способе чтения к соблазну, присутствующих 
33
. 
После обедни принимал я султана, правителя средней части орды, и 
нескольких местных начальников и киргизских старшин. Некоторые из них 
были люди умные и занимательные, так что я долго с ними беседовал, 
расспрашивая о крае и местных обстоятельствах. Во время угощения 
(обязательного) спутники мои нарушили было соблюдаемую неупустительно, 
при подобных случаях, подобающую важность, когда заметили, что один из 
старшин, завидев поданную к чаю лимонную кислоту и приняв ее вероятно за 
нечто сладкое, наложил с жадностью себе в стакан несколько ложек и потом, 
из приличия и уважения к присутствующим, проглотил до дна эту кислятину, 
делая укладкою неимоверные гримасы и стараясь скрыть затруднительность 
своего положения». 
В другом письме, не доходя р. Эмбы, сообщил я отцу: «что, уши и в 
особенности губы совершенно обгорели у меня и кожа слезла. Такой жар в 
воздухе без передышки, что я принужден делать малые переходы, чтобы 
сохранить силы лошадей и верблюдов. Вы, вероятно, желаете знать, что я 
делаю от времени прихода на бивак до выступления в поход? Прийдя на место, 
занимаюсь окончательным выбором бивачного места, предварительно 
намеченного авангардом, присутствую при разбивке нашего расположения, 
затем обыкновенно пью чай, ложусь на складную кровать (одетым), чтобы 
отдохнуть часа полтора, и после того сажусь за складной письменный стол и 
занимаюсь — пишу или читаю часов до 5 или 5%, когда подают нам обедать. 
Сидим мы за столом обыкновенно часа 1 
1/2
и толкуем. После того я обхожу 
весь бивак и всех нижних чинов и киргиз. В 8 ч. 
[55]
возвращаюсь в свою 
кибитку, опрашиваю разведчиков или приведенных приезжих киргиз, делаю 
распоряжения на завтрашний поход, просматриваю счеты, шнуровые книги 
Кюлевейна, журналы военно-топографические, метеорологических и 
астрономических наблюдений и проч. Напившись чаю, ложусь спать часов в 
10 или в начале 11-го. Образ жизни, как вы видите, здоровый и очень 
однообразный. Жара и беспрестанная мелочные отвлечения мешают мне 
много писать, так что не успеваю вести правильно дневник свой». 
1 Июня писал я отцу: «с самого выступления нашего из Оренбурга 
погода была чудесная и жаркая; дождь шел всего два раза. Со вчерашнего 
числа внезапно произошла такая крутая перемена, что мы все дрогнем. Ночью 

---

термометр показывает только 2 или 3 градуса тепла, а днем прибывает не более 
2 или 3 градусов еще; к тому же дует сильный, порывистый северный ветер, 
сносящий беспрестанно наши кибитки и джуламейки и наносящий на наш 
бивак целыми клубами песок и мелкую, всюду проникающую, пыль … 
Последний переход наш был по пескам, предвестником того, что нас ожидает 
за р. Эмбою. 
Расстаемся с очаровательною частью степи. В числе уральских казаков 
конвоя человек 12 старообрядцев, строго держащих даже теперь пост, т.е. 
едящих ежедневно одни сухари и пустой суп (т. е. горячую воду, в которую 
накрошат сухари) и только по временам рыбу, ловимую ими в речках. Они 
сильно негодуют на нашего иеромонаха за то, что он ест постное только по 
средам и пятницам и осмелился попробовать «кумыс», поганое, по их мнению, 
питье. По вкусу я разделяю их мнение: кумыс может быть хорошее лекарство, 
но недостоин своей репутации как питье. Четыре раза я заставлял себя 
пробовать кумыс, слушая восхваления оренбургских обитателей, и всякий раз 
испытывал большее и большее отвращение. Я позволил себе на этих днях 
походную роскошь: проходя мимо киргизского аула купил за 20 р. хорошую 
корову и мы теперь ежедневно утром пьем какавеллу на 
[56]
молоке, а вечером 
парное молоко. Жаль, что моя коровушка дает очень мало молока, не успевая 
наедаться во время нашего походного движения. Катенин идет в одном 
переходе за мною, но после сегодняшней дневки мы разойдемся за рекою 
Эмбою в разные стороны... Напрасно, ради любезности и утешения, Егор 
Петрович Ковалевский поддерживает в Бас несбыточную надежду, что я могу 
вернуться в Петербург к зиме. Сомнителен вообще успех потому, что все дело 
устроено с самого начала не ладно, «криво». Тем более невероятно, что «все 
пойдет как по маслу». В прежнее время посылались всегда отдельные 
посольства в Хиву и Бухару и каждое оставалось в этих ханствах не менее пяти 
месяцев, употребляя не менее 8 или 9 месяцев, чтобы пополнить возложенное 
на них поручение. Мне поставлено в обязанность соединить действия двух 
посольств. Рассчитайте сами время, потребное на все путешествие и на две 
продолжительные стоянки в ханствах. Директору Азиатского Департамента 
Егору Петровичу Ковалевскому писал я о результате моих размышлений над 
политическою инструкциею мне данною, расходившеюся с сведениями, 
почерпнутыми из разных источников, в Оренбурге. Выражая некоторые 
сомнения, я предупреждал однако же, что«жертвуя собою для пользы службы, 
не боюсь ответственности, когда наступит время переговоров с ханами; в 
случае сомнения и противоречия местных обстоятельств с указаниями мне 
данными решусь на то, что, по крайнему моему разумению, почту за наиболее 
для России — выгодное в данную минуту и сообразнейшее с общими видами 
Министерства Иностранных Дел». 
Сообщая о полученных противоречивых сведениях и о взглядах на 
разные 
вопросы, 
возбужденные 
инструкциею 
и 
ходатайствами 
среднеазиатцев, я просил директора, если он увидит, что я ошибаюсь, то 

---

сообщить мне положительные приказания Министерства Иностранных Дел, 
пока еще не начаты переговоры, имея достаточно времени впереди. Я 
заканчивал свое обращение к Егору Петровичу следующим образом: «так как 
вообще обещания наши взамен требуемого ныне от правительств Бухары и 
Хивы 
[57]
будут в сущности ничтожны и должны заключаться 
преимущественно в громких, но пустых фразах, то не лучше ли для убеждения 
ханов в необходимости принять и подписать предлагаемый им нами акт, 
угрожать в случае отказа 
отнять
существующие доселе для азиатцев торговые 
льготы 
34
, выставив им при этом на вид, что мы без азиатских товаров обойтись 
можем. Одобрит ли Министерство мои действия и поддержит ли, в случае 
надобности, мои угрозы. Во всяком случае я намерен в крайности испытать 
сей способ убеждения». 
Что касается до кокандского ханства, Министерство Иностранных Дел, 
по-видимому, хотело сохранить с ним хорошие отношения, ибо предписывало 
в случае просьбы бухарского эмира (находившегося в постоянной борьбе с 
кокандским ханом) о помощи в войне против кокандцев не давать ему 
положительного ответа; с выходцами же и с посланцами кокандскими и 
ташкентскими быть осмотрительными 
35
. 
Не разделяя благоприятного 
воззрения на кокандское ханство, я позволил себе высказаться более 
определенно: «но последним сведениям, писал я Егору Петровичу, кокандцы, 
не перестают действовать тайно, а часто явно, враждебно в отношении к нам. 
Мне кажется, что достоинство России требует, чтобы мы обращались с 
кокандцами, как с людьми,