Н. Игнатьев миссия в хиву и бухару в 1858 году

19
, так что в моем караване 
будет до 180 человек, 540 верблюдов и 250 лошадей. Кажется, по крайней 
мере, доселе, 
[41]
удалось мне соединить 
трудно согласуемые 
три условия: 
исполнить желания петербургские (т. е. Министерств Иностранных Дел, 
Военного и Морского), сделать все основательно, как должно, и угодить лично 
начальнику края. 
Часто беседует со мною Александр Андреевич подолгу и не об одних 
делах, касающихся моего отправления. Несколько раз говорил он мне, что 
ищет людей способных в начальники штаба, в атаманы Оренбургского 
казачьего войска и в заведующие башкиро-мещерякским войском. Вчера 
предложил он мне, на выбор, все три должности 
20
. Я ответил, что с 
увлечением пошел бы служить в Оренбургском крае, преимущественно, 
казачьим атаманом, но не могу теперь же дать не только положительного 
ответа, но даже обещания. Кюлевейн 
21
оказался пока неспособным к деловой 
переписке и прекрасным по своим нравственным качествам, но, 
непрактическим человеком, неповоротливым и малоискусным в русской 
гравюре джентльменом. Мне он будет полезен разве что казначеем, но в 
секретари не годится. Хозяйство свое поручил я ближайшему заведыванию 
ретивого, дельного и исполнительного штабс-капитана корпуса топографов 
Яковлевн, бывшему еще в 1846 году в такой же должности при Бутеневе, 
ходившем в Бухару. 
Вряд ли придется мне Вам присылать фотографии. Я очень плохо 
надеюсь на своего фотографа (Муренко). Беру с собой
 [42]
тарантас и крытую 
легкую повозку 
22
. Другой тарантас оставляю здесь, у старого казак — 
Коссаковского. Лошадей у меня 6 упряжных и 2 верховых (одна из них 
иноходец 
23
, вчера купленный). 

---

Поклажа моя укладывается на семи верблюдах и на моих повозках. Е 
лошадям нанял я двух Оренбургских казаков. Урядника не беру с собой, 
потому что народа в моем распоряжении и так слишком много.» 
15-го Мая писал я отцу, — в 6 часов утра: «все пусто на моей квартире, 
люди и вещи отправлены вчера вечером за р. Урал, а сегодня в 4 ч. утра, 
выпроводил я караван мой. Верблюды и повозки отправлены с начальником 
конвоя войсковым старшиною (уральцем) Бурениным, при небольшом 
прикрытии (12 оренбургских казаков) на первый прилежный пункт, 
отстоящий от менового двора верст на 20. Весь остальной конвой, состоящий 
из 43 уральцев, и 3 оренбургских казаков и 22 пехотных стрелков — драгун, 
т.е. посаженных на лошадей, остался здесь для молебствия, которое Катенину 
угодно было назначить отслужить лишь в 9 час. утра (он вставать рано не 
любил). Придется идти по жаре, но впрочем, переход небольшой. Г. А. 
Катенин выступает несколько часов после меня и будет ночевать почти на том 
же самом месте, что я. С начальником края идти вместе будет крайне 
неудобно, для отряда моего, а 
[43]
потому, поднявшись рано завтра, 
постараюсь уйти, на 2-й переход, несколько верст далее, на 3-ем переходе еще 
далее и т. д. 
Место отдыха, Оренбург утомил меня нравственно. С А. А. я сохранил 
наилучшие отношения. По службе с ним трудно иметь дело, по строптивости 
его нрава. Впрочем у нас обошлось все благополучно. Орда 
24
, меня 
сопровождающая, приводит меня в отчаяние: многие наивны, как малые дети, 
непрактичны, не подготовлены к трудностям и лишениям предстоящего нам 
дела и помощи от них можно ожидать весьма мало». 
В письме к Е. И. Ковалевскому, выражаясь более осторожно, я писал из 
Оренбурга: «целые дни проходят в беседах и 
дипломатических 
сношениях с 
Генерал-губернатором, с различными властями и лицами местного 
управления. Страсть к представительности и утонченная вежливость здешнего 
начальства (т. е. Катенина) отнимает все время... Снабжение миссии и 
снаряжение конвоирующего отряда произведены в таких размерах и не жалея 
никаких средств, что караван мой будет скорее походить на экспедицию 
Перовского 1839 г., нежели на мирное посольство. При всем том конвойных 
нижних чинов 
25
почти мало для охранения табуна, в котором будет до 352 
верблюдов и 180 лошадей. Несомненно, что дорогою мне придется бросить 
многое. Не понимаю, каким образом пройду я по Усть-Урту и как протащу я 
до Хивы повозки офицерские и в особенности неуклюжий казенным 
форменный обоз». 
15-го Мая таким образом посольство выступило. Для избежания 
слишком сильных жаров по пути в Хиву и достижения более
[44]
раннего 
прибытия в Бухару, когда еще кормы не истощены палящим солнцем, 
желательно было выступить 12 или 10 днями раньше, но не было возможности, 

---

несмотря на всю настойчивую энергию, преодолеть затруднения, 
происходившие преимущественно от непрактического, слишком парадного 
снаряжения экспедиции. Многое следовало переделать, урезать и дополнить 
более существенным; но, в виду самолюбивого упрямства и тщеславного 
самовластия Начальника края приходилось выступить с тем, что было 
подготовлено, жалея лишь о напрасно и бесполезно потраченных казенных 
деньгах. Несравненно лучше было бы значительно уменьшить число офицеров 
и чиновников, для цели посольства не только бесполезных и 
обременительных, упростить и удешевить снаряжение, снабдив меня в то же 
время соответственно большими денежными средствами. Таким образом, из 
донесения моего директору Азиатского Департамента, генералу Е. И. 
Ковалевскому, видно, что посольству, коему вменено было в обязанность 
урегулировать, оживить или вновь завести торговлю русскую в Средней Азии, 
не придали двух купеческих агентов, о которых совещались в Петербурге и 
которые должны были составлять, вместе с своим торговым караваном 
образцов, существенную часть экспедиции. 
Пришлось ограничиться присутствием приказчика Деева, которого я 
лично уговорил со мною отправить небольшой товарный караван. 
Несмотря на неожиданную в Петербурге неподготовленность 
Аральской флотилии, я тотчас предупредил с нарочным капитана 1-го ранга 
Бутакова, что необходимо ускорить прибытие парохода и миссии к 
Аральскому морю и движение на Хиву, чтобы воспользоваться остатками 
полноводия и, что я прибуду к половине Июня к заливу Чернышева с тем, 
чтобы пересесть на пароход с частью клади для переправы по Айбугирскому 
заливу