Мотив смены эпох в пьесе е. Гришковца

Выводы по 1 главе
Как никто другой, он по-прежнему умеет подцепить что-то грустное и нежное, почти интимное, детское, вытащить это нечто на всеобщее обозрение — но не для того, чтобы осмеять, пристыдить или разжалобить, а лишь с тем, чтобы люди увидели самих себя на фоне общей судьбы современников.
Не сказав ни слова ни об экономике, ни о политике, Евгений Гришковец сделал очень современный спектакль — кто же из нас не задумывается, смутно и тревожно, о том, что останется от каждого из нас в материальном мире. Кстати, размышления Гришковца получились, может быть, чуть более растерянными и даже жалобными, чем можно было бы ожидать,— теперь он сожалеет о прошлом настойчивее, чем раньше, а его вопросительный знак над будущим становится все больше и больше. Ну что поделаешь — частному сюжету никуда не деться от общего.


Глава 2. Пьеса Е. Гришковца «Прощание с бумагой»
2.1. Мотив смены эпох в пьесе Е. Гришковца «Прощание с бумагой»


В пьесе слова «Никогда» и «навсегда» легко могут поменяться местами. «Мы никогда не расстанемся» – и пессимистичное «никогда» греет душу. «Мы расстаемся навсегда» – и радостное «навсегда» леденит ее. А дальше… никто так не умеет, только он – на этих двух словах вырастает действо. По нему ведет гид – Гришковец, – и только он своей филологической экскурсией способен разбередить душу, растрепать нервы, расшевелить мысли. И мысль, проникнув в сердце, становится чувством – тем самым, которое исчезает из современного театра, как исчезают из повседневного обихода старые слова и вещи.


По крайней мере, так получается у Гришковца. Как всегда, он говорит о том, что, казалось бы, лежит прямо перед глазами, о чем каждый хотя бы раз задумался, но потом взял и отогнал эту мысль как несущественную или просто забыл о ней. Всем же очевидно, что бумага уходит из нашей жизни, а на смену ей табуном несутся смартфоны, ридеры и прочие электронные устройства. И книги – настоящие, дивно пахнущие типографской краской, с восхитительными иллюстрациями – уже все реже попадают в наш дом. Вместе с бумагой уходят ощущения и эмоции (не все, конечно, но какие-то – точно). И пальцы еще не забыли, но уже перелистывают страницы не обычно-привычно, а воспоминательно-узнавательно.
Самое хрупкое, самое ненадежное – бумага. Но именно она – навсегда.
Что-то начинается с совсем маленьких вещей, уже исчезнувших навсегда, – как промокашка, которую когда-то вкладывали в школьные тетради.
Сейчас уже мало кто помнит, как она выглядела, а вскоре, может быть, точно так же будут забыты карты, письма, книги и газеты. Шелест утренней газеты – уже и сейчас полузабытый звук. Да и сама газета... Кто-то еще помнит, как пачкает она пальцы?
Прощание с бумагой и сопутствующими товарами в самом буквальном смысле: белыми листочками формата А4, с ластиками, чернильницами, перьевыми ручками, пресс-папье, копиркой и промокашками… Нынешние дети вообще не знают ни этих предметов, ни этих слов и никогда не видели вещдоков уходящей эпохи… 
Шуршание карандаша по ватману… Наверное, этот звук доступен сейчас только художникам. А в моей жизни не повторится уже никогда.
Мы храним письма, фотографии, театральные программки и авиабилеты – это наша память, поднимающая со дна не столько события, сколько ощущения, с ними связанные – именно потому, что бумага навсегда. SMSки удаляем безжалостно, избавляемся от устаревших моделей телефонов, с которых и на которые были посланы короткие сообщения. Компьютерную почту чистим, оставляя, как правило, необходимое деловое. А письма, телеграммы, записочки бережно храним, в них наша жизнь. SMS-признание в любви – где оно, где тот телефон, на который оно пришло? И было ли оно? А старые телеграммы – вот они: кривые печатные строчки, помятый бланк, желтые следы клея… «Идем ВЛДВ Скучаю Люблю Целую». Это навсегда.
«Девочка, 11ч. 15 мин. 2700,0 48 см» - первый документ на кусочке клеенки…
Мы перестали пользоваться памятью – своей, не компьютерной - запоминать телефоны, дни рождения, адреса становится нецелесообразным, потому что все это есть в телефонах, которые всегда в кармане, не нужно напрягать мозги – Википедия нам в помощь. Подрастает поколение без почерка – им не нужно много писать. И без памяти - им не нужно запоминать.
Мы расстаемся не с бумагой, а с образом жизни. Навсегда. И хочется защитить книжные полки, закрыть их собой от наступающей новой цивилизации и никому ни за что не отдавать. Никогда.


… А в старинных берестяных грамотах нет грубых слов, потому что писание было сакральным, написанное слово становится сущим – как же можно?.. И вот почему я не выношу брани – в кино, в газетах, на сцене – потому что для меня (пещерная я женщина) слово все еще больше чем слово.
Вот в такие дебри завел меня Гришковец, разбудив память и ощущения своим спектаклем. Жаль, его еще нет в сети. Посмотрели бы вместе. Потому что жанр искусства Гришковца можно определить так: «О! Точно!» А жанр спектакля он определил так: спектакль-сообщение. И сообщил – то есть сделал свои мысли нашими общими.

«Прощание с бумагой» - это не только остроумные (с привычным налетом грусти и ностальгии) размышления Гришковца об этом уходящем в небытие «гаджетом» - бумаге, о его замене более совершенными и практичными устройствами. Нет. Посыл спектакля куда объемнее. Это не привычное для Гришковца «самокопание», выводимое им на универсальный уровень общего воспоминания. Жанр нового моноспектакля можно было бы определить как спектакль-сообщение, привлечение внимания к некой актуальной проблеме.
Для автора и исполнителя тема «уходящей» бумаги становится поводом осмыслить и растворяющуюся в пространстве эпоху, уход которой для нас практически незаметен. Расставание с бумагой приравнивается к расставанию с неким образом жизни, который (в глобальном плане) был неизменен на протяжении двух тысячелетий. Ведь, говорится со сцены, еще десять лет назад мы не думали, что книга исчезнет, что бумага пропадет, а сейчас мы становимся свидетелями этому. Потому не случайно ключевыми словами этого «прощального вечера» становятся «никогда» и «навсегда». «Эпоха уходит навсегда», «Никогда больше ее не будет», - страшно.

И пугает Гришковца (или, если сказать точнее, его героя, что стоит перед нами на подмостках) не столько уход печатной книги с ее специфическим ароматом или настоящих писем, облепленных марками и расцвеченных почтовыми штемпелями, и даже не умирание понятия «черновика». Хотя и это страшно – ведь с потерей черновика теряется и сам процесс мысли, поиска. Кстати, то самое, что отличает спектакли самого Гришковца. Во многом его театральные работы черновиком и являются, вернее, под черновик стилизуются. В дорогом для самого автора смысле – когда текст рождается здесь и сейчас, когда зритель может «подглядеть» ход мысли исполнителя. Когда, кажется, прямо на наших глазах подбирается нужное слово.
Собственно, спектакль как раз об этом. Уходит бумага, банальные записки и каракули, - казалось бы, чего лучше? Сохраним оставшиеся леса.

Но вслед за неприхотливой бумагой уходит и мысль, которая отныне заменяется мгновенными впечатлениями и выплеском эмоций. Уходит и память, которая «обособляется» от человека – теперь мы носим ее в кармане.
Те мысли, размышления, которыми делится Евгений Гришковец в своих спектаклях, нельзя называть слишком уж неожиданными и оригинальными. Не этим он силен. Ровно противоположным – стремлением своим текстом, своими воспоминаниями «вскрыть» те же куски памяти и у зрителя. Ведь поражает он свою публику тем, что проговаривает всем известное, но забытое, незамечаемое. И аплодируют ему, а порой и «подбадривают» из зала ровно в те моменты (отнюдь не редкие), когда случается это радостное «узнавание».
И вот здесь «театральный опыт» Гришковца вступает в видимое противоречие с только ему присущим стилем. Театральный опыт «требует», чтобы в спектакле присутствовала сценография. И автор, он же исполнитель приглашает себе в помощники известного сценографа Ларису Ломакину, которая отсекает авансцену стеной с пятью дверьми и ставит в центре – заваленный бумагами и другими канцелярскими принадлежностями письменный стол. Стол – пусть. С древней пишущей машинкой и современным ноутбуком он работает на атмосферу спектакля. А вот двери, за которыми обнаруживаются то бутафорские березки, то книжный стеллаж, то почтовый ящик, - эту атмосферу разрушают. Слишком уж конкретно то, что эти двери скрывают



Прежде Гришковцу стоило только в двух предложениях описать детское воспоминание о том, с каким нетерпением в ожидании письма открывался почтовый ящик, - и зритель уже окунался в подобные впечатления своего детства. Теперь же вид конкретных почтовых ящиков, которые далеко не у всех были одинаковыми, эту иллюзию узнавания грубо нарушали. Все-таки пустая сцена и актер на ней – вот лучшее оформление спектаклей Гришковца. И возможно те бумажные фигурки или небольшой условный реквизит – больше актеру для создания объемных и живых образов не надо ничего.

Но это детали. Главное было в другом. В том, о чем Гришковец смог рассказать так точно. В бумаге. И в прощании с ней. И после его спектакля вот этот текст казалось кощунственным писать за экраном монитора. Он написан на листах белой бумаги самой обычной ручкой. Наверное, именно это лучший отзыв о постановке. 

Автор создал пьесу о том, как бумагу вытесняют смартфоны, ноутбуки, электронные читалки.

— Сейчас уже мало кто помнит, как выглядит маленький кусочек мягкой бумаги, а скоро, может быть, будут забыты карты, письма в конвертах, книги. Шелест утренней газеты — уже и сейчас полузабытый звук. Вместе с бумагой уходят ощущения, эмоции. Об этом одна история моей пьесы, — по секрету рассказывает Гришковец.
Мысли Гришковца уже превращаются в цитаты. Их запоминают, ими делятся в компаниях, для кого-то они становятся правилами жизни...
Когда человек писал письмо на бумаге, он выбирал те слова и темы, которые не остынут за то время, пока письмо будет идти... Нужно было написать письмо так, чтоб оно было живым, трогательным и свежим даже через неделю пути и чтобы на него непременно захотелось ответить, непременно...
Сохранилась записка, которую я написал в роддом жене 17 лет назад, когда родилась дочь. Написал нелепым почерком, с ошибкой. И когда я беру эту бумажку, я сразу вспоминаю все, что было. И главное – вижу самого себя тем, который еще своего ребенка на руках не держал, волновался очень и поэтому написал с ошибкой… Когда родился сын спустя семь лет, я послал уже смс-сообщение. Разумеется, оно не сохранилось. Не сохранился телефон, с которого оно было послано, и тот, на который оно пришло. А даже если б сохранились – ну и что? Нет почерка, нет документа, нет свидетельства. Это могло остаться только на бумаге...
Не будет черновиков, записок, рукописей, через какое-то время не будет книг в том значении, в каком они есть сейчас. Не будет красивых закладок, писем, конвертов, телеграмм, не станет ритуала чтения шелестящих утренних газет. Я знаю людей, которые, казалось, не могли жить без газет. Им физически были необходимы 40 минут в день за чаем или кофе за чтением газет. Так вот теперь все газеты у них есть в одном небольшом электронном устройстве. И теперь мало кто помнит, а молодые просто не знают, как складывается шапка из газеты. Я не считаю это трагедией. Просто мы расстаемся не с бумагой, а с образом жизни. Навсегда.
«Наши дети будут людьми без почерка. А почерк всегда был носителем дополнительной информации о человеке.»
По почерку любимого человека можно было понять, особенно в письме, в каком настроении он его писал: утром начал, торопился, потом занервничал… Только бумага это хранит.
Однажды моя дочка спросила, а где находится Баб-эль-Мандебский пролив. Я ей говорю: «Тащи сюда наш атлас». Мне друзья подарили, такой тяжелый, дорогой, красивый, пахучий. Я ей показал, что там есть алфавитный указатель, рассказал принцип работы. Она разобралась, долго листала, нашла пролив. Сейчас ее ночью разбуди – она на маленьком глобусе его покажет. Позже она спросила, где находятся Курильские острова. Я ей говорю: «В гугле посмотри». Она посмотрела и тут же забыла. Потому что не было никакого труда. А Баб-эль-Мандебский пролив, о котором читала в атласе, запомнила навсегда...
Новая пьеса Евгения Гришковца посвящёна окончанию эпохи бумаги в истории человечества. В ней автор размышляет том, как из нашей жизни уходят бумажные книги, газеты, карты и письма. А вместе с ними уходят определенные ощущения и эмоции. В пьесе много мудрых и глубоких мыслей о явлениях, которые в текущей суете жизни кажутся нам совершенно обыденными, над которыми мы не успеваем задуматься и осознать их.
XXI век стал прощанием со многими вещами, которые всегда были для человека привычными и необходимыми. Где сейчас пишущие машинки, промокашки или фотопленки? Новые технологии, электронные носители информации вытеснили их из нашей жизни. По мнению некоторых экспертов, такая же участь в ближайшее время ожидает бумагу.
Тенденция масштабного наступления электронных технологий настолько отчетлива, что уже входит в искусство. Если в свое время в «Вишневом саде» А. П. Чехов с грустью наблюдал за тем, как уходит эпоха русского дворянства, то пьеса Гришковца «Прощание с бумагой» говорит о закате еще большей исторической эпохи, охватывающей тысячелетия. Изменения отличаются небывалыми масштабами.
«Если человек решается сохранить какой-то образ жизни - бумажный, например, или совсем без телефона, телевизора, интернета - ему приходится на этом настаивать и в итоге выпасть из нормальной жизни. Бороться с этим я не буду. Я хочу только одного – дать почувствовать человеку, что уходит что-то хорошее, прекрасное, привычное», - говорит Гришковец.
Трудно с этим не согласиться.Однако существуют эксперты, которые считают, что бумага никогда не умрет. Ведь она используется не только для печати книг, газет, журналов и написания частных писем. Есть еще деловой документооборот и упаковка. Какая ситуация сегодня в этих сферах и каков прогноз на будущее? Статистика показывает, что потребление бумаги в мире пока остается очень высоким. По данным, приведенным www.ecm-journal.ru, каждый офисный работник использует в среднем до 10 000 листов бумаги в год, и при этом 45% документов отправляются в корзину уже в течение первых 24 часов после их создания.
Основными потребителями бумаги в расчете на одного человека являются США и страны Западной Европы (Environmental Paper Network), где, казалось бы, электронные носители наиболее активно вошли в жизнь человека.
Наибольший рост потребления бумаги наблюдается в Китае. В других регионах мира потребление бумаги несколько снижается (State of the Paper Industry, 2011 г.). В 62% организаций потребление бумаги остается на прежнем уровне или растет (AHM Document Scanning & Capture, 2011 г.). По данным Cap Venture, 80% информации по-прежнему находится на бумаге, хотя 80% документов, с которыми мы работаем, уже есть на компьютерах.Прощание с бумагой - это прощание с рукописными письмами, дневниками, книгами, свежими газетами, запахом типографской краски и ощущениями от шероховатости бумажного листа. Это уход многих важных слов и понятий, например, "почерк", потому что написанного от руки становится все меньше.
А, значит, исчезают некоторые естественные признаки человеческой индивидуальности.Бумага стремительно переходит в разряд устаревших носителей информации. Но окончательно говорить ей "Прощай" еще раноНе так давно кто-то из моих знакомых пошутил, что миркатиться в постиндустриальную пропасть, и после этих слов ипросмотра спектакля, это заставило меня серьезно задуматься.Ведь в нынешнее время бумага, как носитель информации, потеряла важное место в жизни большинства людей. Телевидение, социальные сети и интернет, по мнению некоторых, подталкивает общество к деградации.
Основная тема содержит в себе материальность, применяющая к настоящему времени, но также в словах драматурга содержится скрытый смысл, который является более глобальным. В спектакле ценность бумаги ассоциируется с прошлым, и говорится о том, как все старое забывается и уходит на второй план. Евгений Гришковец призывает к тому, чтобы все помнили и знали, что нет ничего лучше и знаменательнее бумаги. Она заключает в себе память, которая останется на века, а все остальное может кануть в бездну без следа, уйти из жизни так, что никто этого и не заметит.