М. М. Кром историческая антропология

Историческая антропология и Alltagsgeschichte в Германии.

В начале 80-х годов среди историков Германии существовали различные точки зрения по вопросу о том, что следует понимать под “исторической антропологией”. Эти разногласия четко обозначились на проведенном в марте 1983 г. в Дюссельдорфском университете коллоквиуме, по материалам которого вышел сборник “Историческая антропология. Человек в истории” (1984)¹⁸. Одно из направлений, развивавшее программу исторической антропологии, выдвинутую Т. Ниппердеем, представлял Фрайбургский институт исторической антропологии, возглавляемый Ю.Мартином (об этом направлении уже шла речь выше). Другой подход, названный “этнологической социальной историей”, наиболее отчетливо был сформулирован в работах Ханса Медика из Института истории имени Макса Планка в Гёттингене. Критикуя абстрактные, с его точки зрения, построения Т.Ниппердея и его коллег, Х. Медик ратовал за диалог историков и этнологов, способный прояснить, по его мнению, сложную взаимозависимость социальных структур и действующих в истории людей. “Этнологический взгляд”, подчеркивал автор, способен повысить внимание историков к уникальности и инаковости явлений прошлого, к тому, что традиционно находилось на периферии исследовательских интересов – в том числе к издержкам индустриализации и модернизации [70, с.76 - 82]. Надо отметить, что проект “антропологизации” истории, выдвинутый Медиком, отражал его тесные контакты с зарубежными коллегами (прежде всего американскими) и по терминологии (“инаковость” и т.п.), постановке проблем, интересу к микроистории хорошо вписывался в дискуссии, которые велись в 80-х годах за пределами Германии.
Наконец, третий подход к пониманию исторической антропологии предложил Август Ничке (Институт социальных исследований в Штутгарте), выдвинув в качестве главной задачи изучение изменений поведения людей во времени. Это направление получило название “историческое исследование поведения” (Historische Verhaltensforschung)¹⁹. В исследовательской программе штутгартской школы особый упор был сделан на изучении “эффективных” форм поведения, т.е. способных повлечь за собой социальные перемены (подробнее обо всех трех направлениях см.: [10, с. 162 – 172]).
Но ни один из отмеченных подходов так и не стал в Германии по-настоящему влиятельным направлением, которое бы объединило историков всей страны. Успех выпал на долю другого направления, сформировавшегося в 80-х годах: истории повседневности.
C начала 80-х годов Западную Германию охватил настоящий “исторический бум”. Возник массовый интерес к изучению прошлого своего города или поселка, к истории своей семьи. Казалось, энтузиасты бросили вызов профессионалам- историкам. Большое распространение получили “исторические мастерские” (historische Werkstätten); широко практиковалась “устная история”: записи воспоминаний пожилых людей о своей жизни. Этот интерес к опыту и переживаниям “маленького человека”, получивший название “истории повседневности” (Alltagsgeschichte), или “истории снизу” (Geschichte von unten), стал частью более широкого процесса демократизации общественной жизни и неслучайно совпал с зарождением движения “зеленых” и феминистского движения в Германии (см. подробнее: [78, с. 77 – 81; 79, с. 182 – 196; 86, с. 297 – 299]).
Представители академической науки (прежде всего Х.-У. Веллер, Ю.Кокка и др) выступили с критикой “истории повседневности” как малооригинальной дилетантской попытки подорвать основные принципы исторической профессии. Однако на фоне усилий энтузиастов-любителей по созданию “истории повседневности” профессиональные ученые создали под тем же названием свою концепцию этого направления. Среди внутринаучных импульсов, способствовавших созданию Alltagsgeschichte, можно назвать влияние трудов английского историка Э.Томпсона, интерес к работам этнологов и социологов и т.д. (подробнее см.: [86, с. 312 – 320]).
Наибольший вклад в разработку научной “истории повседневности” внес сотрудник Института истории имени Макса Планка в Геттингене Альф Людтке. Предметом его основного внимания стала история германских рабочих в XIX – XX вв., а главным вопросом – проблема принятия и/или сопротивления пролетариев навязываемым им “правил игры”, фабричных порядков, идей национал-социализма и т.д. Ключевым в его концепции является труднопереводимое понятие Eigensinn (“своеволие”, “самоуважение”)²⁰: как показывает А.Людтке, зависимость рабочих от заводского начальства не была абсолютной; они находили ниши в фабричной дисциплине для самоутверждения, используя для этого несанкционированные перерывы в работе, “валяние дурака” и т.д. [76].
К концу 80-х годов Alltagsgeschichte стала общепризнанным научным направлением, получила известность за пределами ФРГ. Большой вклад историки этого направления внесли в изучение феномена нацизма, рассматривая его, так сказать, изнутри, с точки зрения тех “рядовых людей”, которые вольно или невольно содействовали утверждению фашистской диктатуры в Германии [80]. Характеризуя это направление в целом, можно отметить его несомненное “родство” с другими разновидностями антропологически ориентированной истории (особенно с микроисторией, см.: [77, с. 122 и сл.]). Однако, в отличие от других стран, в Германии историки повседневности главное внимание сосредоточили не на средневековой эпохе и начале Нового времени, а на жизни и быте людей в недавнем прошлом, в XX столетии.
Что касается собственно “исторической антропологии”, то сейчас это понятие в Германии не обозначает какого-то одного, определенного направления; скорее оно имеет собирательное значение, объединяя ряд родственных подходов и направлений: Alltagsgeschichte, микроистория, история менталитета, история культуры и т.д.
Отражением этого плюрализма служит журнал “Историческая антропология: Культура. Общество. Повседневность”, выходящий с 1993 г. в издательстве “Бойлау” под редакцией Рихарда ван Дюльмана, Альфа Людтке, Ханса Медика и Михаэля Миттерауэра. Так, в первый год издания на страницах журнала была опублико-вана программная статья К.Гинзбурга о микроистории [73], работы по “женской истории”, семиотике, истории кино и т.д. Журнал охотно предоставляет свои страницы антропологам; обсуждаются как “внутренние” вопросы этнологии, так и ее отношения с историей.

4. 
   Проблематика историко-антропологических исследований (на европейском материале).
   

Мэтры исторической антропологии (такие, как А.Бюргьер, Ж. Ле Гофф, А.Я.Гуревич) неоднократно подчеркивали, что у этого направления нет своего особого исследовательского “поля”, своей особой проблематики. Тематика историко-антропологических исследований, действительно, очень разнообразна. Тем не менее, можно выделить несколько проблемных областей, в которых историко-антропологический подход в последние десятилетия оказался особенно плодотворным. В качестве “путеводителя” по этим тематическим направлениям внутри исторической антропологии воспользуемся статьей А.Бюргьера, опубликованной в 1986 г. в “Словаре исторических наук” [63].
Бюргьер называет следующие “принципиальные направления” исторической антропологии: 1) материальная и биологическая антропология, касающаяся истории тела, восприятия жизни и смерти, сексуальных отношений и т.д.; 2) экономическая антропология, изучающая, по словам французского историка, “экономические привычки”, формируемые часто под воздействием факторов неэкономического порядка: социальных, моральных, религиозных; 3) социальная антропология, в центре внимания которой – семейные и родственные структуры; 4) культурная и политическая антропология: в этой рубрике Бюргьер объединяет изучение народных верований и обрядов, с одной стороны, и антропологический подход к истории власти – с другой. Однако такое объединение кажется мне искусственным: каждое из этих двух направлений настолько важно, что заслуживает отдельного рассмотрения.
Физическая антропология (это название, на мой взгляд, лучше передает смысл того, что А.Бюргьер обозначил как “материальную и биологическую
антропологию”) представляет собой сегодня постоянно расширяющееся поле исторических исследований. Рассматриваемые здесь проблемы предполагают активный диалог историков не только с другими гуманитарными (психологией, этнологией), но и с естественными науками (прежде всего, биологией и медициной). Сюда относится, в частности, история питания, история болезней и т.д. Изучается рацион питания, изменение антропометрических показателей (в первую очередь, роста), лечебная теория и практика в разные эпохи. Все эти проблемы имеют как биологические, так и социально-исторические аспекты.
Центральное положение в этом разделе исторической антропологии занимает “история тела”, которая в последнее время приобрела тенденцию к обособлению в качестве самостоятельной дисциплины (см. обзор: [89]). Историков интересует, как люди воспринимали и как они использовали свое тело в те или иные эпохи. Жесты, позы, застольные манеры, модели сексуального поведения, - все это служит предметом изучения. Так, жесты, как выяснили авторы многочисленных исследований (Ж.-К.Шмитт, Р.Мюшембле и др.), могли заменять собой слова в целом ряде светских и религиозных церемоний; они маркировали поведение высших и низших слоев населения, разных половозрастных групп (см.: [2, с. 119 – 128]).
Важной проблемой исторической антропологии, активно обсуждавшейся в последние десятилетия, явилось также отношение человека к смерти. Как воспринималась смерть европейцами в разные века – тема многочисленных исследований Ф.Арьеса, М.Вовеля, Ж. Ле Гоффа, Ж.-К.Шмитта, А.Я.Гуревича и др. [23, 88, 90, 91].