«Граф Нулин» означал поворот Пушкина на новые литературные пути, утверждение им
новых возможностей поэзии, завоевание для поэзии новой сферы действительности, по сути, всех
возможных сфер жизни. В поэме Пушкина осваивается то жизненное содержание, которое прежде
признавалось либо вовсе не поэтическим, либо недостаточно поэтическим: реальный быт, проза
жизни. В поэме «Граф Нулин» проза входит в поэзию как нечто законно ей принадлежащее, входит
дерзкая и торжествующая. Проза у Пушкина показывает скрытую в себе собственную поэзию:
В последних числах сентября
(Презренной прозой говоря)
В деревне скучно: грязь, ненастье,
Осенний ветер, мелкий снег
Да вой волков…
78
Здесь не просто полемика, вызов, здесь и прямая демонстрация поэтических возможностей
прозы. Поэма Пушкина не могла не привлечь живой прелестью литературно-необычного,
нетрадиционного. Необычен сюжет поэмы. В его основе – бытовой русский анекдот. Кажется, что это
всего-навсего веселая шутка. Но совсем не шутка в поэме не только глубокие исторические аналогии,
на которые наводит сюжет, но и сами приемы ведения рассказа, поэтическая правда мелочей быта. В
«Графе Нулине», как и в романтических поэмах Пушкина, ключевое место занимают описания. Но
здесь они носят принципиально иной характер, чем в поэмах южного периода. Они не музыкальны, а
предметны, они строятся на правде частностей, в них все истинно, каждой мелочью, каждым
отдельным предметом. Самый язык описаний, да и всей поэмы совсем другой, он не похож на то, что
было у Пушкина прежде: он передает не общую, а конкретно-бытовую достоверность реального:
Выходит барин не крыльцо,
Все, подбочась, обозревает;
Его довольное лицо
Приятной важностью сияет…
В ночном чепце, в одном платочке,
Глазами сонными жена
Сердито смотрит из окна
На сбор, на псарную тревогу…
Это картина в чисто фламандском стиле. Она резко и принципиально отличается от
описательных картин в южных поэмах. Так, в романтической стилистике «Кавказского пленника»
просто невозможны, недопустимы были выражения «холка коня», словечки «хвать», «в стремя ногу»
и проч. В поэме «Кавказский пленник» читаем:
Стремится конь во весь опор,
Исполнен огненной отваги…
Питомец горских табунов,
Товарищ верный, терпеливый…
Даже жившая в пушкинском сознании знаменательная параллель Нулина с Тарквинием, а
Наташи с Лукрецией в самом тексте поэмы обыгрывается неожиданно иронически:
К Лукреции Тарквиний новый
Отправился на все готовый.
Так иногда лукавый кот,
Жеманный баловень служанки,
За мышью крадется с лежанки…
Художественно решающим в данном контексте является сравнение Нулина не только с
Тарквинием, но и с «лукавым котом». Сравнение играет свою роль не только в тексте, где оно
выглядит чрезвычайно забавным, но и в подтексте, где благодаря ему факт исторический и известное
историческое имя получают вдруг парадоксальное, бытовое освещение и тем самым глубоко
иронически осмысляются: ведь в подтексте сравнение с лукавым котом распространяется,
естественно, и на Тарквиния.
Историческая рамка, в которую Пушкин (с помощью последней заметки о «Графе Нулине» -
1830г.) поместил комический сюжет, полностью переменила и статус героини: «В конце 1825 года
находился я в деревне. Перечитывая «Лукрецию»… я подумал: что если б Лукреции пришла в голову
мысль дать пощечину Тарквинию?… Лукреция б не зарезалась, Публикола не взбесился бы, Брут не
изгнал бы царей, и мир и история мира были бы не те. Итак, республикою, консулами, диктаторами,
Катонами, Кесарем мы обязаны соблазнительному происшествию, подобно тому, которое случилось
недавно в моем соседстве, в Новоржевском уезде. … «Граф Нулин» писан 13 и 14 декабря. Бывают
странные сближения». Дело не только в параллели с судьбой самого Пушкина (он случайно остался в
Михайловском и не попал на Сенатскую площадь). Наталья Павловна (именины Натальи приходятся
79
как раз на день Бородинской битвы, на что обратил внимание еще П.Катенин) предстает
носительницей здоровых, естественных начал русской жизни, на которые «покушается» Нулин. При
всем своем пансионном воспитании Наталья Павловна – не Премила; она укоренена в отечественной
традиции – не столько бытовой и тем более не духовной, но «поведенческой». В той традиции против
которой направлена «ужасная книжка Гизота» (Нулин читает сочинение о неизбежном падении
монархии как социального института). А то, что святая Русь, которую ругает Нулин и которая как бы
«хранит» Наталью Павловну, не вполне «святая» и даже вполне грешная, - это, по Пушкину, столь же
естественно, сколь естественна легковесная и пародийная интонация в разговоре о таких важных
темах. Внутренняя патриархальность (при внешней «французскости») Натальи Павловны роднит ее с
Татьяной Лариной.
Граф Нулин – неудачливый заезжий соблазнитель. Подчеркнуто говорящие фамилии у
Пушкина редки; граф Нулин именно такой случай. Резкая оценочность (нуль – ничто, ничтожность)
несколько смягчена насмешливой интонацией повествования; как уже говорилось, образ Нулина
восходит к образу Тарквиния (Шекспир «Лукреция»), полностью, в том числе сюжетно,
переосмысленному, а также к щеголю Миловзору из «Модной жены» И.Дмитриева. Вместе с
французским слугой Нулин возвращается из «чужих краев», где полуразорился, зато запасся
модными одеждами и модными идеями. Разница между гардеробом и философией для него столь же
несущественна, как несущественна разница между «ужасной книжкою» антимонархиста Гизо
(«Гизота») и придворным «словцом», как несущественно различие между богохульной песней
Беранже и мотивами Россини. Коляска Нулина падает на русском «косогоре»; он обретает убежище в
доме провинциальной помещицы Натальи Павловны, чей муж отбыл на охоту, так завязывается
любовная интрига, встроенная в более сложный общий сюжет. Развитие интриги следует за ужином,
во время которого гость и хозяйка мило болтают о западных модах и ведут себя по правилам легкого
флирта. Но влюбленный граф не хочет вовремя остановиться: приняв рукопожатие Натальи
Павловны за намек и распалив воображение, Нулин прокрадывается в спальню хозяйки – чтобы
получить звонкую пощечину и быть затравленным крошечным шпицем, как заяц-русак, которого на
охоте «затравил» муж Наталья Павловны. Описание нулинского «вторжения» в спальню пародийно
повторяет сцену покушения Черномора на честь Людмилы в «Руслане и Людмиле»:
Влюбленный граф в потемках бродит,
Дорогу ощупью находит.
Желаньем пламенным томим,
Едва дыханье переводит,
Трепещет, если пол под ним
Вдруг заскрипит…
Интрига (как бы в соответствии с фамилией героя) разрешается ни во что; возвращение мужа
заставляет Нулина поспешить с отъездом: «Пикар все скоро уложил, / И граф уехал…» Но сквозь
пародийные извивы сюжета неявно и как бы случайно проступают второй и третий планы смысла.
Прежде всего, хромота графа, «прозвания», которые дает ему автор («полувлюбленный, нежный
граф», «влюбленный граф»), рассыпанные по тексту полунамеки («бес не дремлет») – все это
указывает на отдаленную связь Нулина с образом Влюбленного Беса из романа Жюля Кизотта и
более прямую – с пушкинским планом повести о влюбленном бесе: «Москва в 1811 (1810) году –
Старуха, две дочери, одна невинная, другая романтическая – два приятеля к ним ходят. Один
развратный, другой Влюбленный бес. Влюбленный бес любит меньшую и хочет погубить молодого
человека…» План этот (датировка Н.В.Измайлова) был набросан, видимо, в 1821-1823-х гг.; позже, в
1828 году, Пушкин, будучи в Петербурге у Карамзиных, рассказал устную фантастическую новеллу о
влюбленном бесе, сюжет которой был подарен им в том же году литератору В.Титову и лег в основу
повести Титова «Уединенный домик на Васильевском». Больше того, Нулин – в шутку – назван
«чудным зверем», едущим в «вечный город» Петрополь. Наконец, браня святую Русь, Нулин
окончательно обнаруживает свои «демонические», «мелкобесовские» черты, а его неудавшаяся
попытка соблазнить Наталью Павловну превращается чуть ли не в метафорическую попытку
«соблазнения России». А то, что этот демон-соблазнитель, этот «апокалиптический» персонаж пуст и
смешон – неудивительно; многие сочинители 1830-х годов будут писать о пустоте, мелкости и
безликости «нового» зла, приходящего на смену «прежнему» злу – грозному, сильному и внешне
ужасающему (ср. образ Чичикова, других персонажей Гоголя). Но главное, попытка поделить Россию
80
«на нуль» заведомо обречена, как заведомо обречена любовная попытка Нулина. Граф возвращается
с Запада, но сам он отнюдь не «европеец»; все, что он почерпнул в Париже, можно узнать, не
выезжая из деревни и читая (подобно Наталье Павловне) «Московский телеграф». Он возвращается в
Россию, но столь же далек он и от «русскости»; между тем есть живая сила традиции, укорененной в
самом строе отечественной жизни. Однако, едва приблизившись к таким обобщениям, Пушкин
поворачивает назад, в смеховую стихию. Наделив «пустячок» глубоким философским смыслом, он
вновь превращает «философию» - в пустячок:
Теперь мы можем справедливо
Сказать, что в наши времена
Супругу верная жена,
Друзья мои, совсем не диво.
Говоря о Пушкине, А.Григорьев отмечал в его «великой натуре» художественную личность,
которая ничего не исключала: «ни тревожно-романтического начала, ни юмора здравого рассудка…»
В «Графе Нулине» Пушкин открывает перед читателем неожиданный и пленительный в своей
свежести «юмор здравого рассудка» - поэзию «здравого рассудка». Это была важная заявка на
художественный реализм. Своей поэмой Пушкин показывает художественные особенности реализма
– и в этом заключалось большое значение его поэмы.
Do'stlaringiz bilan baham: |