Лекция по предмету «международное гуманитарное право»

2. Влияние религии на появления учения о «справедливых» и «несправедливых» воинах.

Безусловно, последние 100 лет существенно изменили парадигму международного права. В знаменитом, многократно переиздававшемся издании «Международное право» известнейший юрист-международник Л. Оппенгейм пишет: «Постоянное увеличение населения должно, в конце концов, сделать захват новых территорий государственной необходимостью, и, если этого нельзя достичь мирными средствами, остается лишь завоевание. Пробуждение национальных амбиций, стремление иметь богатые колонии, желание государств, не имеющих выхода к морю, стать морскими державами создают предпосылки для войн. Потребность в войне требует правового обоснования, какими бы ни были ее причины». Эти строки были написаны в 1921 г., т. е. чуть менее 100 лет назад. Что же изменилось с тех пор? С точки зрения государственных потребностей — ничего. Однако появился мощнейший сдерживающий фактор — обязательства по Уставу ООН, и это, по сути, единственное, что препятствует возвращению международного сообщества в свое предыдущее состояние.

Реализация концепции «справедливой войны» сводится к трем базовым направлениям — собственно праву государства применить силу (jus ad bellum), поведению в период непосредственного применения силы (jus in bello), а также политике в период после окончания конфликта (jus post bellum). Данные направления появились в разные исторические периоды, и отношение к ним существенно различается. Так, jus ad bellum считалось неотъемлемым правом государств на протяжении всей обозримой истории международных отношений. Изменения начали происходить начиная с пакта Бриана — Келлога 1928 г. и завершились принятием Устава ООН 1945 г. Jus in belllo отражает основные завоевания международного гуманитарного права и активно развивается последние 150—200 лет. Jus post bellum — самое молодое направление, которому около 70 лет. Оно связано с вопросами послевоенного урегулирования, а также с вопросами реализации международно-правовой ответственности. Необходимо отметить, что все три направления существенно влияют друг на друга и должны рассматриваться во взаимодействии: «Справедливая война идеально подходит для определения того, что можно, а что нет в ситуации войны».
Указанные направления непосредственно влияют на выработку критериев для отнесения той или иной войны к справедливой или несправедливой: «Критерии справедливой войны формируются двумя составляющими: первая объясняет jus ad bellum, вторая относится к jus in bello». Современные апологеты концепции «справедливой войны» недалеко продвинулись по сравнению со средневековыми исследователями, и критерии остаются столь же абстрактными, как и несколько веков назад, что довольно странно, учитывая существенные изменения парадигмы международного права за последние несколько десятилетий.
В числе критериев для оценки «справедливости» той или иной военной операции разработчиками современной версии концепции «справедливой войны» называются следующие: начало военных действий должно быть крайним средством, когда мирные средства разрешения споров исчерпаны; ответные действия должны быть пропорциональны; начало войны должно формально объявляться и т. д. Президент США Б. Обама, например, выделяет следующие критерии: «Когда появилось понятие справедливой войны, оно предполагало, что война оправдана только тогда, когда она отвечает определенным условиям: если она является крайней мерой; в целях самообороны; если сила используется пропорционально и если, по возможности, гражданские лица избавлены от насилия».
Ключевым из вышеназванных критериев является вопрос о пропорциональности: «Все согласны с тем, что принцип пропорциональности играет ключевую роль и в jus in bello, и в jus ad bellum». В общем виде критерий пропорциональности формулируется следующим образом: «Пропорциональность относится к оценке вреда, причиненного законными средствами, с целью достижения целей. Вред должен быть соразмерным ожидаемой выгоде от достижения этих целей». Однако очевидно, что на практике все обстоит гораздо серьезнее. Так, бывший судья Международного трибунала по бывшей Югославии В. Фенрик отмечает: «Гораздо проще сформулировать принцип пропорциональности в общих выражениях, нежели применять его в рамках конкретных обстоятельств, потому что зачастую приходится сравнивать несравнимые вещи. Как можно оценивать человеческие жизни относительно захваченных военных объектов?» Действительно, критерий «пропорциональность» вообще не поддается точной оценке и с трудом может быть заключен в правовые рамки. Все зависит от того, с чем сравнивать достижение конечного результата в «справедливой войне». Например, его можно сопоставить с человеческими жертвами: «Несмотря на то что трудно представить себе более справедливую причину войны, чем необходимость ликвидации Третьего рейха, в ходе Второй мировой войны количество жертв среди мирного населения превзошло потери среди военных». Или же можно сравнивать конечную цель с возможными негативными последствиями, которые зачастую невозможно предугадать и оценить: «Утверждалось, что 11 сентября погибло около 3 тысяч человек, и все мы этим очень огорчены. Однако в Афганистане и Ираке к настоящему времени убиты сотни тысяч человек, а миллионы получили ранения и стали беженцами, и конфликт этот все еще продолжается и разрастается». Можно сравнивать также победу и затраченные на нее материальные средства. Некоторые специалисты утверждают, что один американский солдат в Афганистане обходится американскому бюджету в 1 млн долл. Совокупные затраты на операцию уже превысили 500 млрд долл.» Как оценить, стоил полученный результат таких бюджетных расходов или нет? Риторический вопрос.
Поскольку дискуссии о правомерности «справедливой войны» не утихают, можно согласиться с тем, что «война всегда предполагает наличие моральных категорий, рассуждений о том, справедливая война или несправедливая, правильная или неправильная». Однако зачастую использование в международном праве таких философских категорий, как «мораль», «всеобщее благо» и проч., зачастую приводит к печальным последствиям именно из-за невозможности выработки единого содержания данных категорий. Складывается любопытная ситуация, когда совершенно внеправовая концепция оказывает сильнейшее влияние на право. Именно поэтому крайне недальновидно пренебрегать данной концепцией в науке международного права лишь на том основании, что она является в большей степени философской и политической, нежели правовой, особенно с учетом того, насколько концепция значима в последние годы. Так или иначе сегодня мы действительно наблюдаем «необычное смешение "справедливой войны” и права».
Кроме того, в силу своей огромной вариативности привнесение концепции «справедливой войны» в право открывает значительные возможности для правовой аргументации практически любой позиции. Например, профессор Гарварда И. Л. Клод-младший, обосновывая правомерность «справедливой войны», утверждал, что «Лига Наций и ООН являются организациями, призванными стать инструментами для воплощения доктрины справедливой войны». Дж. Дэрил Чарльз, сторонник концепции «справедливой войны», в свою очередь отмечал: «Пацифизм в качестве государственной политики неприемлем. Кто-то должен защищать общество. Кто-то должен защищать граждан. Кто-то должен защищать родину. Кто-то должен выполнять эту не всегда чистую работу, которая обычно воспринимается как должное».
По существу, концепция «справедливой войны» представляет собой идеологическое возвращение к эпохе, которая далась человечеству огромной ценой. Критерии «справедливой войны» сталкивают нас с более или менее твердой почвы международного права как основного регулятора современных международных отношений, в зыбкую сферу морали, этики, нравственности — к категориям, которые пока не представляется возможным унифицировать. Сегодня ситуация следующая: легитимно и справедливо то, что исходит от международного сообщества, а любые односторонние акции, какими бы благими мотивами морально-этического порядка они ни оправдывались, не могут восприниматься как реализация «справедливой войны».
Безусловно, можно согласиться с главным редактором Европейского журнала международного права, профессором Д. Уайлером, в том, что «перечень моральных и правовых аспектов менялся по мере того, как менялась война. Новые технологии и новые поля для сражений инициировали новые дискуссии об этических вопросах и вопросах от ветственности». Однако, если отставить в сторону рассуждения о морально-этической стороне концепции «справедливой войны» и сфокусироваться на ее правовых аспектах, можно констатировать, что мнения экспертов разделились на два полярных лагеря.
Аргументы сторонников концепции «справедливой войны» таковы: действующий механизм разрешения вооруженных конфликтов по-прежнему не доведен до совершенства: Совет Безопасности ООН из-за разногласий между государствами-членами часто оказывается заблокированным, отсутствует единство и в академической, и в политической среде относительно толкования основополагающих принципов международного права, в результате конфликт заходит очень далеко, что приводит к большому количеству жертв. Одностороннее вмешательство государства ради высоких «справедливых» целей может способствовать скорейшему разрешению конфликта;
нельзя абсолютизировать государственный суверенитет и усиливать принцип неприкосновенности государственной территории, так как это не отвечает растущей глобализации угроз;
необходимо введение приоритета защиты прав человека вплоть до абсолютизации данной категории: «статичность международного права и растущая глобализация гуманитарных вопросов предполагают приоритет гуманитарного над доктринальной стабильностью и законностью».
Аргументы противников концепции «справедливой войны» сводятся к следующему:
реализация концепции однозначно нарушает принцип неприменения силы и угрозы силой, даже с учетом двух исключений из принципа — права на индивидуальную и коллективную самооборону и применение силы по гл. 7 Устава ООН;
в концепции очень условно решен вопрос о критериях справедливости, а также об основаниях начала военных действий для реализации «справедливой войны», что в совокупности делает данную концепцию «квазиправовой, квазиморальной серой зоной»;
любое «"правильное право”, на которое ссылаются, чтобы дать волю насилию, означает поражение права», а ведь именно «ограничение насилия является сутью человеческой цивилизации». Именно поэтому «любая доктрина, которая помогает узаконить войну, должна вызывать подозрение»;
концепция вызывает слишком неоднозначную, часто полярную реакцию у политических кругов и академического сообщества в разных государствах, для того чтобы считаться общепризнанной.
Так или иначе, если исходить из максимы римского права omne jus hominum causa constitutum est (все право создано для блага человека), можно предположить, что международное право не является исключением. Однако последовательное внедрение принципов «справедливой войны» неизбежно нарушает завоеванные с таким трудом права человека, и прежде всего право на неприкосновенность жизни, так как любая война неизбежно приводит к человеческим жертвам, какими бы благими намерениями она при этом ни оправдывалась.