|
Пока смерть не разлучит нас
Спокойствие – это не свобода от бури, но мир
среди бури.
Неизвестный автор
– Элия, Элия, Элия, – повторяла я про себя. Я не представляла себе, как
буду без него жить. Все планы, которые я строила, разрушились. На
прошлой неделе ему исполнилось тридцать девять лет. Я шутила, что скоро
он разменяет еще один десяток, и думала, как мы можем отпраздновать его
сорокалетие.
Как наши сыновья Дэвид и Гералд будут жить без Эла? Им всего девять
и шесть лет. Мальчикам нужен отец.
– Пока смерть не разлучит нас, пока смерть не разлучит нас, –
вспоминала я слова, которые мы произносили в день свадьбы. Я
предполагала, что мы вместе состаримся. Но вот совершенно неожиданно я
овдовела и теперь должна одна растить детей.
Мне позвонили на работу с сообщением, что Эла отвезли в больницу.
Когда я приехала, он был еще в сознании и мог говорить. Доктор сказал,
что его надо немедленно переводить в травматологическое отделение.
Тогда я не подозревала, что больше не увижу своего мужа живым.
Врачи знали о проблемах Эла. У него был тромб, и год назад его уже
клали в больницу. В коридоре ко мне подошел доктор и сказал: «Мы
сделаем все возможное, но у нас нет никаких гарантий, что ваш муж
выживет».
Я не поверила своим ушам. Вскоре врач вернулся. Я все поняла по
выражению его лица. Только потом мне сообщили, что болезнь Эла
называется коагулопатия, или нарушение свёртываемости крови.
Если бы не дети, я бы просто легла и не вставала. Но уже на
следующий день после похорон мужа я поехала с Дэвидом в ледовый
дворец, где он играл в хоккей. Мне казалось, что внутри меня все умерло,
но жизнь продолжалась.
Я решила не строить далекие планы. Дожили до вечера – уже хорошо.
Иногда мне было физически и морально тяжело не только дотянуть до
вечера, но и просто пережить следующие пять минут, досидеть до конца
хоккейного матча или рабочего совещания.
Я знала, что детям нужны материальные, осязаемые вещи, которые
напоминали бы им об отце – фотографии, где они сняты вместе, их записки
и так далее. Мальчики разрисовывали камни и клали их рядом с могилой
отца. На день рождения Эла мы обязательно ели его любимый лимонный
торт.
В один прекрасный день я поняла, что могу всю оставшуюся жизнь
пребывать в трауре и ощущать боль потери – или быть благодарной за то
время, которое мы были с Элом, и жить дальше. Вставая каждое утро, я
давала себе слово, что постараюсь прожить новый день как можно лучше.
Я начала вести журнал благодарности. Каждый вечер я записывала в
него пять событий уходящего дня, за которые я могу благодарить судьбу.
Иногда было довольно сложно их перечислить, но постепенно я вошла в
колею, и дело пошло проще.
Мальчики начали посещать группу под названием «Экспрессивное
искусство в помощь детям, переживающим травму и горе». С ними
работали два терапевта, лечившие душевные раны рисованием и музыкой.
Я знала, что для моих сыновей это важно. Но когда социальные службы
предложили мне самой записаться в подобную группу, я уклончиво
ответила: «Может быть, попробую». Про себя я думала: «Нет, это не для
меня. Я схожу, но говорить ничего не буду. Потом я скажу, что
попробовала, но мне не подошло, и меня уже никто не заставит туда
ходить».
Но оказывается, горе любит, когда о нем говорят и его обсуждают. Я
слушала исповеди людей, и мне становилось легче. Я сама удивилась, что
на первой же встрече рассказала о себе очень многое. Когда я призналась,
что мой сын начал меня ненавидеть и повторять: «лучше бы умерла ты,
чем папа», реакция женщины, которая вела занятие, меня поразила.
– Прекрасно! – сказала она.
Если честно, я подумала, что она или не расслышала мои слова, или
сошла с ума.
Я бы точно не назвала поведение сына прекрасным. Но ведущая тут же
объяснила: прекрасно здесь то, что мой сын после потери отца – говоря
научным языком, на ранней стадии горя – смог выразить вслух свои
чувства. Я поняла ее и подумала, что, возможно, все идет правильно.
И действительно, после этого наши дела пошли лучше. Я разрешила
сыну, не скрывая, говорить все, что он чувствует. Это нисколько не
изменит моего к нему отношения, потому что я его люблю. Я объяснила:
«Кажется, что мы провалились в глубокую темную дыру, и нам надо из нее
выбраться. Это совсем не просто, но другого выхода нет. Мы должны
помогать друг другу. Тогда мы обязательно выберемся на свет».
Именно так все и происходило. Мы карабкались вверх. Мы
соскальзывали и поддерживали друг друга. Иногда мне казалось, что
впереди забрезжил свет, а иногда вокруг была непроглядная темнота.
Через несколько лет я пришла на встречу с психологом, которая
работала с моим сыном, и рассказала ей, что сидела рядом с ним каждый
вечер, пока он засыпал. Я объяснила, что это было нужно сыну. Психолог
спросила: «Вы уверены?» Я подумала и поняла, что на самом деле это
было больше нужно мне самой. Я дала себе обещание, что не буду мешать
моим мальчикам жить своей жизнью и как угодно ограничивать их. Для
меня это было непростое, но важное решение.
Несколько лет я боялась Рождества как огня. Я устраивала праздник
только ради детей, но в душе не ощущала радости. Но потом настал год,
когда я, бегая по магазинам, вдруг обнаружила, что подпеваю
рождественским песням и улыбаюсь совершенно искреннее, а не натянуто.
Мне пятьдесят три года. Три года назад я переехала в другой город и
поменяла профессию. Сейчас я занимаюсь тем, что мне всегда нравилось, –
пишу и фотографирую. Я довольна своей жизнью. Мои мальчики выросли
и успешно занимаются тем, что нравится им. Дэвид работает поваром, а
Гералд оканчивает колледж и женится на девушке, с которой уже давно
дружит. Я смотрю на своих детей, вспоминаю Эла и нашу любовь.
Эл ушел из жизни семнадцать лет назад. Но было бы хуже, если бы мы
с ним никогда не встретились и не поженились. Я благодарна за каждую
минуту, которую мы провели вместе, и уверена, что у меня все будет
хорошо. После смерти мужа мне пришлось пережить не только много
трудностей, но и много радости. Когда мне становится тяжело, когда
начинают захлестывать чувства, я знаю, что это временно. Я не только
выживу, но и буду радоваться жизни.
Do'stlaringiz bilan baham: |
