Красная таблетка

мы ощущаем собственную личность, мы уверены,
что обладаем личностью, но она — лишь фикция, а её целостность —

---

тем более
.
Мы никогда не сомневались в собственной личности, мы и сейчас
делаем это только с позиций некого метасознания — как бы понарошку.
Ведь я не думаю, что мои вопросы (или даже ваши размышления над ними)
и в самом деле способны поколебать в вас ощущение собственной
личности.
Эта 
иллюзия 
— 
иллюзия 
нашего 
«личностного 
“я”» 
—
фундаментальна.
Опыт «нервной болезни»
Прямо перед окончанием Военно-медицинской академии у
меня случился тот самый «периферический паралич Гийена —
Барре». Но мне «повезло» не только выжить, но и оказаться в
весьма любопытной компании.
Один из моих соседей по реанимации поступил в неё после
малюсенького инсульта очень редкой локализации. В результате
от его «личности» не осталось и следа — он не узнавал жену, не
понимал, где находится, нёс какую-то отчаянную околёсицу. Но
при этом, надо заметить, считал себя абсолютно здоровым
человеком. Медперсоналу иногда даже приходилось привязывать
его к койке, чтобы он не сбежал из реанимации.
Временами ему начинало казаться, что мы плывём на
корабле, а он капитан, который отдаёт юнге команды. Я, к слову,
был тем самым юнгой и исправно откликался всякий раз, когда
это требовалось: «Да, мой капитан!», «Будет исполнено,
капитан!». Этих ответов было вполне достаточно, чтобы всё
остальное его больной мозг дорисовал сам.
Причём не откликаться было рискованно: я всё-таки страдал
обездвиженностью, тогда как мой товарищ демонстрировал
удивительную телесную бодрость.
Так, например, однажды ночью он вообразил, что
капельница у моей кровати — это сливной бачок унитаза. Он уже
схватился за неё, чтобы «спустить воду» и помочиться в мою
прикроватную тумбочку, когда я, наконец, оставил всякие
попытки его переубедить и направил его к аппарату ИВЛ,
скучающему в другом углу комнаты. Пока же он с ним возился,
пытаясь понять, куда в него писать, я счастливо дозвался

---

дежурного врача.
Через месяц реанимации меня перевели в палату, где жизнь и
вовсе буквально била ключом. Больной эпилепсией прапорщик
замысливал планы нашего убийства — мы все его очень
раздражали. Боясь этого, многие на ночь перемещались со
своими матрасами в коридор, чтобы провести там ночь в
относительной безопасности.
Пожилой мужчина, страдавший атрофией коры головного
мозга, каждый день придумывал новую болезнь, которую, как ему
казалось, от него скрывают врачи. Потом он делал вывод, что
скоро умрёт, и в связи с этим придумывал новые и новые планы
самоубийства.
Если бы я не был к этому моменту убеждённым психиатром,
то решил бы, что оказался в сумасшедшем доме.
Но фокус в том, что все мои сопалатники были, строго
говоря, психически здоровы. Их заболевания не были
психическими расстройствами, а сама их психика не была
разрушена тяжёлым психозом. Они были нормальными людьми с
локальными поражениями нервной ткани. Чего, впрочем,
оказывалось вполне достаточно, чтобы от прежних людей в них
не осталось ничего.
Ровным счётом ничего.

---