Книжный вор

* * * ОБРАЗЫ, БЫСТРО ПРОШЕДШИЕ ПЕРЕД ПАПОЙ * * *
Сначала он видел книги Лизель:
«Наставление могильщику», «Пес по имени Фауст», «На маяке», и нынешнюю —
«Пожатие плеч».
Потом — кухню и вспыльчивого Ганса-младшего, кивающего на те книги на кухонном
столе, где Лизель привыкла читать. Ганс говорит:
— И что за дрянь читает девчонка? — Сын повторяет свой вопрос трижды, после чего
предлагает более подходящее чтение.
— Слушай, Лизель. — Папа приобнял ее и повел дальше. — Это будет наша тайна — вот эта
книга. Мы будем читать ее по ночам или в подвале, как остальные, — но ты должна мне кое-что
обещать.
— Все, что скажешь, Пап.

---

Вечер был мягкий и тихий. Все кругом внимало.
— Если я когда-нибудь попрошу тебя сохранить мою тайну, ты никому ее не расскажешь.
— Честное слово.
— Ладно. Теперь пошли быстрее. Если мы хоть чуть-чуть опоздаем, Мама нас убьет, а надо
нам это? Книжки-то не сможешь больше красть, представляешь?
Лизель усмехнулась.
Она не знала и еще долго не узнает, что в ближайшие дни ее приемный отец пойдет и
выменяет на самокрутки еще одну книгу, только на этот раз — не для Лизель. Он постучал в
дверь отделения фашистской партии в Молькинге и для начала спросил о судьбе своего
заявления. Когда с ним об этом поговорили, он отдал партийцам свои последние гроши и
дюжину самокруток. А взамен получил подержанный экземпляр «Майн кампф».
— Приятного чтения, — сказал ему партийный активист.
— Спасибо, — кивнул Ганс.
Выйдя за дверь, он еще слышал разговор внутри. Один голос звучал особенно четко.
— Его никогда не примут, — сказал этот голос, — даже если он купит сто экземпляров
«Майн кампф». — Остальные единодушно одобрили это замечание.
Ганс сжимал книгу в правой руке и думал о почтовых расходах, бестабачном существовании
и своей приемной дочери, которая натолкнула его на эту блестящую мысль.
— Спасибо, — повторил он, и случайный прохожий переспросил его, что он сказал.
В своей обычной дружелюбной манере Ганс ответил:
— Ничего, дорогой друг, это я так. Хайль Гитлер! — и зашагал по Мюнхен-штрассе, неся в
руке страницы фюрера.
Наверное, в ту минуту он испытывал довольно сложные чувства, ведь идею Гансу
Хуберману подала не только Лизель, но и сын. Может, Ганс уже предчувствовал, что больше не
увидит его? Вместе с тем он упивался восторгом идеи, еще не осмеливаясь представлять ее
сложности, опасности и зловещие нелепости. Пока хватало того, что идея есть. Она была
неуязвима. Воплотить ее в реальности — что ж, это совсем, совсем другое дело. Пока же, ладно,
пусть Ганс Хуберман порадуется.
Мы дадим ему семь месяцев.
А потом на него навалимся.
Ох и как же мы навалимся.