Книжный вор

ГОЛОСА СИРЕН
Вместе с небольшой суммой, заработанной летом, Ганс принес домой подержанный
приемник.
— Теперь, — сказал он, — мы будем узнавать про налеты до сирен. После сигнала кукушки
по радио сообщают, какие сейчас районы под угрозой.
Ганс поставил приемник на кухонный стол и включил. Они попробовали включить его и в
подвале, для Макса, но в динамиках раздавался только треск помех и разрубленные голоса.
Первый раз, в сентябре, они спали и не услышали кукушки.
Либо радио все же было не вполне исправно, либо сигнал сразу потонул в плаче сирен.
Чья-то рука тихонько потрясла спящую Лизель за плечо.
Следом возник Папин голос, испуганный.
— Просыпайся, Лизель. Надо идти.
Запутавшись в прерванном сне, девочка едва разбирала очертания Папиного лица.
Единственное, что было хорошо видно, — голос.
В коридоре они остановились.
— Погодите, — сказала Роза.
В темноте они бросились в подвал.

---

Лампа горела.
Макс высунулся краешком из-за холстин и банок. У него было изнуренное лицо, он нервно
цеплялся большими пальцами за пояс штанов.
— Надо уходить, а?
Ганс подошел к нему.
— Да, надо уходить. — Он пожал Максу руку и хлопнул его по плечу. — До встречи после
налета, так?
— Конечно.
Роза обняла его, и Лизель тоже.
— До свидания, Макс.
Несколько недель назад они уже обсуждали, нужно ли всем оставаться в их собственном
подвале или троим лучше ходить в подвал Фидлеров, в нескольких домах от Хуберманов. Их
убедил Макс.
— Ведь вам сказали, что тут недостаточно глубоко. Вам из-за меня и без того опасно.
Ганс кивнул.
— Стыдно, что мы не можем брать тебя с собой. Просто позор.
— Уж как есть.
На улице сирены выли на дома, люди выскакивали и бежали, спотыкаясь и отшатываясь от
воя. На них смотрела ночь. Некоторые отвечали ей взглядами, пытаясь разглядеть жестяные
самолетики, ползущие по небу.
Химмель-штрассе превратилась в процессию стреноженных людей: каждый сражался с тем,
что было у него самого ценного. У некоторых — ребенок. У других — стопка фотоальбомов или
деревянный ящик. Лизель несла свои книги — между локтем и ребрами. Фрау Хольцапфель едва
тянула по тротуару чемодан — выпученные глаза, семенящие ноги.
Папа, который забыл все — даже аккордеон, — подбежал к ней и вызволил чемодан из ее
хватки.
— Езус, Мария и Йозеф, что у вас там? — спросил он. — Наковальня?
Фрау Хольцапфель рванулась вперед с ним рядом.
— Необходимое.
Фидлеры жили через шесть домов. В семье их было четверо, все с волосами пшеничного
цвета и славными немецкими глазами. Но главное — у них был отличный глубокий подвал. В
него набилось двадцать два человека, включая Штайнеров, фрау Хольцапфель, Пфиффикуса,
одного юношу и семью по фамилии Йенсон. В интересах общественного спокойствия Розу
Хуберман и фрау Хольцапфель держали на расстоянии, хотя есть вещи выше мелких ссор.
Под потолком болталась одна лампочка в плафоне, было холодно и волгло. Зубастые стены
скалились и тыкали в спину людей, которые стояли и разговаривали. Откуда-то просачивался
приглушенный вой сирен. Их искаженный голос, как-то пробравшийся в подвал, слышали все. И
хотя это заронило немалые сомнения в надежности убежища, по крайней мере, здесь люди
услышат и три сирены, означающие отбой воздушной тревоги и спасение. Им не понадобится
Luftschutzwart — уполномоченный по гражданской обороне.
Руди, не теряя времени, разыскал Лизель и встал рядом. Волосы у него указывали куда-то в
потолок.
— Здорово, скажи?
Лизель не удержалась от ехидства:

---

— Да, прелесть.
— Ай, да ладно тебе, Лизель, кончай. Что плохого может случиться, кроме того, что всех
расплющит или зажарит, или что там еще делают бомбы?
Лизель огляделась, оценивая лица. И взялась составлять список — кто больше всех боится.