«Категории» (др греч. Κατηγορίαι, лат. Categoriae или Praedicamenta) — первое по порядку сочинение в «Органоне» Аристотеля, в котором перечисляются все возможные виды того, что может быть субъектом или предикатом суждения

Согласие Платона и Аристотеля. Золотым правилом традиции ком­ментирования Аристотеля в неоплатонизме стало правило установления «согласия» (συμφωνία) между Платоном и Аристотелем. Плотин подчерки­вал различие их учений (см., напр., Enn. VI 1–3 «О родах сущего»), сле­дуя популярной в Среднем платонизме точке зрения, но уже его ученик Порфирий пишет «О единстве сочинений Платона и Аристотеля», а Ямвлих полагает, что учение Аристотеля о категориях не противоречит учению об идеях Платона, такова же позиция Дексиппа.
У Симпликия (In Cat. 7, 29–32) сохранилось разъяснение общеметодо­логического требования согласования Платона и Аристотеля, показываю­щее, что комментаторы-неоплатоники в период расцвета традиции полага­ли расхождения двух философов внешними, словесными, не усматривая догматических расхождений между ними по существу: «Когда Аристотель противоречит Платону, я полагаю, не нужно смотреть на одну словесную форму выражения (τὴν λέξιν) и выносить приговор о расхождении их уче­ний, но нужно принимать во внимание дух (τὸν νοῦν) и искать пути для обнаружения их согласия по большинству вопросов», ср. In De Cael. 69, 11–15. Обсуждая вопрос о гармонии или расхождении между Платоном и Аристотелем, неоплатоники сделали акцент на взаимной непротиворе­чивости двух философских языков, применимых соответственно к миру чувственному и умопостигаемому, ср. Simpl. In Phys. 1249, 12–17.
При установке на смысловое согласование текст Аристотеля, как прави­ло, разъяснялся в свете учения Платона, которое вычитывалось как бы меж­ду строк аристотелевского текста, – так, Сириан задачу комментатора видел в том, чтобы выразить то, что Аристотель «хотя и не сказал прямо, но что необходимо следует из принятых им положений» (Syr. In Met. 11, 11–12).
«Категории» Аристотеля как пролегомены философии. Особое ме­сто «Категорий» в ряду прочих комментировавшихся сочинений Аристотеля было обусловлено тем, что этим трактатом начинался «Органон», пони­мавшийся как инструмент философского познания. Поэтому «Категории» рассматривали как введение ко всему курсу философии, их читали те, кто только приступал к своему философскому образованию (Porph. In Cat. 56, 28–29).
Комментарии к «Категориям» начиная с Аммония стали включать в се­бя специальные вводные части, пролегомены (προλεγόμενα), – у некоторых поздних комментаторов пролегомены превратились в самостоятельный жанр сочинения (Олимпиодор, Давид, Элий), – в которых предлагались к обсуждению следующие вопросы:
1) происхождение названий различных философских школ;
2) классификация сочинений Аристотеля;
3) порядок их изучения;
4) цель («польза») изучения аристотелевской философии;
5) путь достижения этой цели;
6) подготовка слушателей философского курса;
7) форма изложения у Аристотеля;
8) причина трудности восприятия (ἀσάφεια) его сочинений;
9) введение в чтение текста Аристотеля;
10) тре­бования, предъявляемые к комментатору Аристотеля (Amm. In Cat. 1, 3–12).
Подобные развернутые введения с формулировкой десяти вопросов можно найти у Симпликия (10 вопросов: In Cat. 3, 20–29), Олимпиодора (Prolegom. 1, 14–24), Иоанна Филопона (In Cat. 1, 7–15) и Элия (In Cat. 107, 24–108,14), последний указывает, что этот метод был разработан учителем Аммония Проклом (107, 24–26). После списка вопросов следуют развернутые ответы на них. Порядок вопросов, особенно во второй половине списка, воспро­изводится с некоторыми изменениями по сравнению со списком Аммония, в частности, вопрос о том, что нужно знать о тексте перед началом его чте­ния, чаще всего разбирали последним.
Сравнивая Аристотеля и Платона с точки зрения трудности воспри­ятия, «неясности», их сочинений, считали, что неясность Аристотеля про­истекает от сложности его способа выражения (φράσις), но само его учение (θεωρήματα) вполне понятно; неясность же Платона связана с трудностью учения, а способ его выражения весьма искусен и легок (David. In Cat. 105, 19–28). Под трудностью способа выражения Аристотеля понимались прежде всего неологизмы, непривычные выражения (напр., «находиться в подлежащем», «не находиться в подлежащем» и пр.); эта темнота сло­га, впрочем, интерпретировалась как намеренная установка автора, кото­рый таким способом хотел заинтересовать учеников прилежных и сооб­разительных и отпугнуть нерадивых (Amm. In Cat. 7, 7–14; Jo. Philop. 6, 22–26).
Рассуждение о том, каков должен быть комментатор, у разных коммен­таторов менее всего шаблонно и отличается авторской разработкой. Версия Аммония, наиболее ранняя из сохранившихся, гласит: «Комментатор дол­жен очень хорошо разбираться в предмете, он должен быть достаточно умен, чтобы соответствовать уровню мысли Философа и установить, ис­тинны ли его слова. Ему не следует, как бы это сказать, продаваться не глядя и считать, что у Аристотеля все сказано прекрасно, и торопиться принимать комментируемый текст за совершенную истину, когда это не так. Нет, надо в каждом случае все как следует испытать, ставя выше Аристотеля, если так случится, истину» (In Cat. 8, 12–18; ср. Olymp. Prolegom. 10, 24–33; Simpl. In Cat. 7, 23–32 и др.).
В комментарии на «Введение» Порфирия Аммоний приводит еще один список из семи вопросов, на которые следует ответить, уже непосредствен­но приступая к чтению аристотелевского текста; этот второй список соот­ветствует развернутому ответу на девятый вопрос из вышеприведенного списка Аммония:
1) цель (σκοπὸς) и
2) «польза» (τὸ χρήσιμον) сочинения,
3) его аутентичность (τὸ γνήσιον),
4) порядок чтения, или место в ряду про­чих сочинений,
5) смысл заглавия,
6) разделение на главы,
7) к какому разде­лу (μέρος) философии относится данное произведение.
Впоследствии этот набор вопросов также был включен во вступительный раздел комментари­ев к «Категориям», ответ на них следовал сразу после ответа на вопросы из большого списка из десяти пунктов; «малый список» см.: Simpl. In Cat. 8, 10–13; Olymp. Prolegom. 1, 11–13; Jo. Philop. In Cat. 7, 1–3, David. In Isag. 80, 11–14. Поздний александрийский комментатор Давид большой и малый списки вопросов рассматривает отдельно: первый в книге «Пролегомен», второй – в комментарии ко «Введению» Порфирия.
Задача представить учения Платона и Аристотеля как единую доктри­ну требовала решения вопроса об их «онтологической совместимости»: соотношение Единого Платона и Ума-нуса Аристотеля, сотворенность и вечность космоса, смертность и бессмертие души – эти важные для пла­тоников вопросы приобретали дополнительную остроту для христианских авторов. В свое время Гиерокл и затем Аммоний решали проблему тварно­сти космоса или его вечности в духе «согласия» Платона и Аристотеля че­рез вневременное понимание мифа «Тимея»: Бог есть творец безначальной Вселенной. Знаменателен спор о вечности мира, инициированный на исхо­де Античности христианином Иоанном Филопоном, который поставил под сомнение в ходе полемики с Проклом постулат ex nihilo nihil, и продолжен­ный критическим ответом Симпликия, защищавшим вместе с этим посту­латом всю систему античных представлений о бытии. Эта заочная полеми­ка выразительно зафиксировала разлом единой культурной и философской парадигмы Античности.
Ценность поздних комментариев для интерпретации философии Арис­тотеля необходимо соотносить с особенностями неоплатонической экзеге­зы, часто выполнявшей задачи, лежавшие в иной плоскости, чем только чте­ние аристотелевского текста. При этом поздние комментарии в той или иной степени несут на себе характерный для неоплатонизма и нехарактерный для Аристотеля отпечаток религиозного энтузиазма, ср. заключительную молит­ву Симпликия из его комментария к «О небе», соединившую ученый стиль школьной экзегезы и живой язык религиозного чувства, в которой он обраща­ется к Творцу Вселенной с просьбой принять свой комментарий как дар и как гимн всему рожденному Богом (Simpl. In De Caelo, 731, 25–29).