Им. М ирзо улугбека

было полностью прекращено печатание учебников и учебных 
1ЮСобий 
с 
арабским алфавитом.
Новый алфавит с 1928 г. организованно изучался 
служащими всех учреждений. Через два года на него было 
переведено делопроизводство сначала в городах, позже 
в сельской местности. 
На латинизированный шрифт 
переводились все 
издания 
общественной, 
научной 
и 
художественной литературы.
Предпринятые 
меры 
позволили 
быстро 
ввести 
в 
республике латинскую графику. В историческом плане 
данная акция, безусловно, была позитивной. Но в условиях 
социалистической действительности методы её ускоренного 
проведения, идеологическая сверхзадача, предполагавшая 
использование латиницы в качестве вытеснения религиозного 
сознания, совмещаясь с уничтожением традиционной системы 
образования, обусловили серьёзные негативные проявления. 
Главное из них заключалось в том, что тотальный отказ от 
арабской графики привёл к утрате связи народа с тем языком, 
на котором создавалась его богатая древняя культура. Это 
вызвало негативную реакцию у многих представителей 
национальной интеллигенции Узбекистана, выступавших 
за сохранение исконных национально-духовных ценностей, 
культурного наследия тысячелетнего прошлого.
Такая 
позиция 
оценивалась 
правящими 
верхами 
как 
попытка 
«феодально-буржуазной 
реставрации», 
«сопротивление классовых врагов». Так, в резолюции П1 
пленума ЦК КП (б) Уз (16 октября 1929 г.) «О развитии 
просвещения в связи с общими задачами социалистического 
строительства» подчеркивалось: «Борьба за школу, за овладение 
новым подрастающим поколением со стороны байства и 
духовенства, агитация их против организации советской 
школы (классовой, безрелигиозной школы), сопротивление 
внедрению в массы нового узбекского алфавита — всё это 
является разнообразными видами и формами борьбы 
против пролетарской культуры со стороны наших классовых 
врагов». Подобная оценка служила идеологической основой
175

---

развязывания массовых репрессий, политических гонении 
как в системе образования, так и по другим направлениям 
культурной жизни.
Между 
тем 
руководство 
страны 
не 
ограничилось 
поспешным введением латинской графики. Уже с начала 30- 
X гг. в высших властных структурах советского государства 
стали смещаться акценты в языковой политике в сторону 
насаждения доминанты русского языка, который призван был 
стать языком межнационального общения.
Идеологию нового подхода в отношении межнационального 
языка и национальной политики в целом озвучил И. Сталин 
в своем выступлении 27 июня 1930 г. на XVI съезде ВКП (б). 
В частности, он заявил: «Надо дать национальным культурам 
развиваться.., выявив все свои потенции, чтобы создать 
условия для слияния их в общую культуру с одним общим 
языком в период победы социализма во всем мире. Расцвет 
национальных по форме и социалистических по содержанию 
культур в условиях диктатуры пролетариата в одной стране, 
когда пролетариат победит во всём мире и социализм войдёт 
в быт, — в этом именно и состоит диалектичность ленинской 
постановки вопроса о национальной культуре».
Прежде всего, было решено положить конец экспериментам 
с русской национальной письменностью. В январе 1930 г. 
политбюро ЦК ВКП (б) дало указание прекратить разработку 
вопроса о латинизации русского алфавита, которая ранее 
рассматривалась как условие приобщения русского и иных 
языков к «передовой» европейской культуре. 12 лет советской 
истории превращали этот проект в явный анахронизм. По 
верному замечанию российского исследователя А.И. Вдовина, 
«...формально СССР уже являлся страной социалистической 
(значит, передовой) культуры, а латинизированный Запад -
буржуазной (значит, отсталой). Вместе с тем победа мировой 
революции становилась всё более проблематичной и всё далее 
отодвигалась за горизонт обозримого будущего, а объективные 
интересы СССР требовали знания единого межнационального 
языка от всех его граждан».
176

---

Обстоятельствами исторического развития таким языком с 
давнихпор становился русский, и власть выступила за признание 
■ггой роли вместе с кириллической основой его письменности. 
Латинизация стала представляться искусственной преградой, 
загораживающей нерусскому населению доступ к средствам 
межнационального общения. Преграду было решено устранить, 
а средство межнационального общения распространить, по 
возможности, как можно шире. В октябре 1933 г. комиссия под 
руководством М.И. Калинина признала по сути бесполезной 
дальнейшую работу по унификации письменности народов 
страны на основе латиницы и предложила заменить 
латинизированный алфавит у народов «национальных окраин» 
русским алфавитом. Практически перевод на кириллицу 
всех письменностей народов СССР начался после выхода 
постановления Президиума ЦИК СССР от 1 июня 1935 г.
Непосредственно в Узбекистане перевод с латинской 
письменности на кириллицу стал предприниматься в 1937— 
1939 гг. В какой-то мере такой переход давал определённые 
материальные и тактические преимущества — русская 
графика облегчала издание учебников для всех классов школ 
и иных учебных заведений, их типографское исполнение. 
При этом следует признать, что латинизированный алфавит, 
который был принят лишь несколько лет назад, не успел еще 
стать органически присущим узбекскому языку. С ним так и 
не освоилось старшее поколение, всю жизнь пользовавшиеся 
арабским алфавитом, и не так уж много молодёжи получило 
образование на узбекском языке с латинизированной 
графикой.
Переход с латиницы на кириллицу внешне был менее 
болезненным, чем отказ от арабского алфавита. Но, по 
сути, данная акция имела далеко идущие последствия. Во- 
первых, очередная смена алфавита привела к тому, что 
немалая часть населения вновь оказалась неграмотной. Но 
главное заключалось в том, что закрепление русификации 
духовного производства в республике осуществлялось в 
насильственном отрыве самобытной культуры узбекского
177

---

народа от глубоких национальных корней, его отчуждении 
01 
коренных нравственных и духовных ценностей, разрушении 
национального самосознания. Так, уже в 1938 г. союзным 
правительством было принято специальное постановление 
об обязательном изучении русского языка в национальных 
школах за счет максимального сокращения часов, выделяемых 
на изучение родного языка. В 1940 г. директивно была 
введена кириллица. Наравне с воздвижением русского языка 
в ранг государственного данная мера способствовала резкому 
сужению пространства и возможностей развития узбекского 
языка. Фактически он низводился до уровня второстепенного, 
была угроза утраты его оригинальности и самобытности.
Материалы архивов убеждают, что с утверждением 
сталинского режима углубились деструктивные тенденции 
в 
постановке 
учебно-воспитательного 
процесса 
в 
образовательной сфере, усилились его скрытые классовые и 
репрессивные аспекты. Так, уже на рубеже 20—30-х гг. XX
в. были предприняты решительные меры по предельной 
идеологизации 
всей 
школьной 
деятельности, 
строгой 
подчиненности дела обучения и воспитания интересам 
правящей коммунистической партии.
Особое внимание было уделено перестройке учебных 
программ, повышению роли общественных дисциплин, 
рассматриваемых партией в качестве действенного средства 
идейного воспитания и овладения молодежью марксизмом- 
ленинизмом. 
Сталинская 
администрация 
стремилась 
унифицировать не только учебные программы, но и методику 
обучения. Она не столько нуждалась в воспитателях, сколько 
в 
послушных 
предметниках-функционерах, 
неуклонно 
проводящих «генеральную линию» партии.
Одним из ключевых директивных документов, нацеленных 
на принудительную тотализацию учебно-воспитательного 
процесса в учебных заведениях, стало принятие в августе
1933 г. постановления ЦК ВКП (б) «Об учебных программах 
и режиме в начальной и средней школе». В нем говорилось о 
необходимости усиления классовой направленности учебного
178

---

материала, указывалось на недостаточность марксистского 
подхода к изучению общественных предметов, подчеркивалась 
важность изучения истории ВКП (б). Причём, каждый 
из пунктов этого постановления был ориентирован на 
усиление идейной зашоренности учащихся, на воспитание 
щкольников в духе ортодоксального марксизма. Этой же 
цели были подчинены и другие постановления ЦК партии «Об 
учебниках для начальной и средней школы» (16 мая 1934 г.), «О 
преподавании гражданской истории в школах СССР» (16 мая
1934 г.) и др.
Как и в системе школьного образования, глубокой 
деформации подвергся в 30-х гг.ХХ в. учебно-воспитательный 
процесс в средних специальных и высших учебных заведениях. 
По мере укрепления сталинского репрессивного режима 
он всё зримее приобретал тоталитарную направленность. 
Так, немалую роль в укреплении тенденций предельной 
идеологизации 
всей 
постановки учебно-воспитательной 
работы в образовательной сфере, в том числе вузов и 
техникумов, сыграл выход в свет в 1938 г. «Краткого 
курса истории 
ВКП 
(б)», 
ставший единственным и 
обязательным источником по истории партии, а фактически 
и послереволюционного периода страны. В специальном 
постановлении П1 пленума ЦК КП (б) Узбекистана (сентябрь 
1938 г.) утверждалось, что «Краткий курс» является образцом 
научной Исторической мысли и теории, «...имеет всемирно- 
историческое значение, поднимает дело изучения истории ... 
на огромную теоретическую высоту».
Оценки и выводы, изложенные в «Кратком курсе», несмотря 
на фальсификацию, стали концептуальной основой всей 
постановки учебно-воспитательной работы. По существу 
вся история страны и республики была сведена к изучению 
истории большевистской партии, которая рассматривалась как 
подтверждение «силы и жизненности марксистско-ленинской 
теории», «решающей роли и значения партии в борьбе 
пролетариата за социалистическую революцию, за диктатуру 
пролетариата, за коммунизм».
179

---

Глубоко 
политизированными 
и 
классово-ограничен­
ными оказались и другие общественные дисциплины, 
которые 
подавались 
исключительно 
сквозь 
«практику 
социалистического 
строительства», 
служили 
целям 
закрепления 
догматизированного 
коммунистического 
мировоззрения у студенческой молодёжи. Так, в 1936 г. ЦК 
ВКП (б) принял специальное постановление «О перестройке 
преподавания политической экономии» и «О программе 
и учебнике политэкономии». В нем под маской борьбы 
«против проявлений схематизма и схоластики» в изучении 
экономической науки указывалось на «неправомерность 
положения, когда основное внимание уделялось периоду 
капитализма и недостаточно раскрывались закономерности 
социализма». Было решено ввести в практику преподавания 
вместо экономической политики, как это было ранее, курса 
политической экономии социализма, 
где приоритетное 
значение придавалось усвоению студенческой молодёжью 
закономерностей 
социалистической 
экономики, 
якобы 
имеющих объективный мировой характер.
В подобном ракурсе строилось изучение философии и 
иных направлений советского обществознания. Причём, в 
обстановке усиливающейся идеологизации учебной работы, 
протекаемой на фоне повсеместного нагнетания атмосферы 
поиска «скрытых классовых врагов», изгонялась живая мысль, 
в корне пресекались любые попытки обновления методик 
обучения, которые не укладывались в русло воинствующих 
классовых представлений. К примеру, разгромной критике 
подверглось в 1937 г. учебное пособие «Предмет и метод 
педагогики». Коллектив его авторов был обвинён в том, 
что они недостаточно резко критиковали «педологические 
извращения», 
приводили 
положительные 
примеры 
из 
педагогического опыта Германии, где к тому времени к 
власти пришли фашисты. В целях решительного пресечения 
подобных фактов предлагалось снять с работы весь авторский 
коллектив и повсеместно проверить в педвузах и училищах 
содержание лекций по педагогике.
180

---

Такой подход обусловил строгую регламентацию всей 
учебной работы, смысл которой заключался не в образовании 
в широком понимании этого слова, а в коммунистическом 
воспитании учащихся школ и студенческой молодежи. Отныне 
советская средняя и высшая школа получала сверху жёсткую 
установку не только по составлению расписания учебных 
занятий, но и налаживанию всей жизни учебных заведений. 
Все это выхолащивало учебно-воспитательный процесс, 
лишало квалифицированных педагогов возможности творчески 
работать со школьниками и студентами. Политизированные 
учебные планы и программы придали учебно-воспитательной 
работе строгость казарменного порядка.
Особенно 
большое 
внимание 
уделялось 
идейно­
политической 
подготовке 
учителей. 
Перед 
учителями 
ставилась задача «активно и доходчиво разъяснять учащимся 
сущность и цели национальной политики компартии», 
разоблачать «происки классовых врагов». А для этого, по мысли 
политического руководства, учитель должен быть сам идейно 
подкован, твердо стоять на классово-марксистских позициях. 
Иными словами, учителя, особенно обществоведы, призваны 
были 
стать 
своеобразными 
идейными 
надзирателями, 
активными участниками «классовых боёв», приспешниками 
государственного политического экстремизма.
С учётом этого фактора принципиальное значение 
придавалось социальному составу педагогов и будущих 
учителей, 
подготавливаемых в 
системе 
педагогического 
образования. Так, уже в 1929 г. ЦК ВКП (б) принял 
постановление «Об укомплектовании педагогических вузов», в 
котором указывалось на необходимость улучшить социальный 
состав этих учебных заведений. Рекомендовалось, в частности, 
зачислять в педвузы не менее 65%, а в педтехникумы — не 
менее 80% рабочих и крестьян. В постановлении предлагалось 
также в первую очередь вовлекать в педагогические учебные 
заведения батраков и крестьянскую бедноту. То есть на 
передний план выдвигались не знания и квалификация, а 
классовая принадлежность, что обусловливало очевидную
181

---

классовую дискриминацию юношей и девушек — выходцев из 
непролетарских слоев.
Аналогичная жестко классовая линия проводилась и в 
системе подготовки иных категорий специалистов в вузах и 
техникумах. В 30-х гг. сложилась многоступенчатая иерархия, 
открывавшая 
доступ 
к 
интеллигентским 
профессиям 
представителям одних социальных групп и преграждавшая 
другим. Право на образование имели в первую очередь рабочие 
и их дети, в последнюю — дети служапдих, в число которых 
входили и работники умственного труда. Так называемые 
лишенцы вообш[е не могли учиться в специальных учебных 
заведениях. Вследствие чего уже в начале 30-х гг. XX в. 
рабочие и их дети составляли более трети выпускников вузов 
и техникумов (36%).
Классовая 
направленность 
среднего 
специального 
и 
высшего образования выразилась также в организации рабочих 
университетов и рабфаков, куда принимались в первую 
очередь рабочие. Так в 1929-1930 гг. на рабфаках обучалось 
2155 студентов, в том числе 60,3 % рабочих, 23,5 % дехкан. Ещё 
выше была доля рабочих в рабочих университетах — 81,5 %.
Рабфаки, способствующие притоку рабочих в ряды 
интеллигенции, тем самым негативно влияли на её качественный 
состав. Низкий уровень общеобразовательной подготовки 
студентов рабфаков не компенсировался приобретением 
профессиональных знаний. 
Невысокий уровень общего 
образования мешал усвоению рабочими профессиональных 
знаний и навыков.
Открывая с позиций классовой дифференциации дорогу к 
высшему образованию лицам, не имевшим соответствующего 
общего образования, рабфаки нарушали принцип социальной 
справедливости, так как ущемляли права молодёжи с 
законченным школьным образованием, не принадлежавшей 
к рабочему классу, но более способной учиться в высших 
и 
средних 
специальных 
учебных 
заведениях. 
Однако 
«пролетаризация» интеллигенции облегчала властям решение 
задачи по использованию её в своих политических интересах.
182

---

Будущие специалисты призваны были быть «воинствующими 
материалистами, 
вооружёнными 
марксистско-ленинской 
теорией, активными борцами со всякими проявлениями 
враждебной идеологии и классовыми врагами».