|
белым сердцем
произошла та беда, от которой
предостерегал великолепный переводчик и вдумчивый филолог Яков Моисеевич Колкер:
«Стараясь сохранить содержание, переводчик нарушает форму произведения так, что стих
перестает соответствовать нормам языка перевода, что в структуре содержания обнаруживаются
провалы, что приводит к обеднению образной системы, что искажается тон и тональность
оригинала. Оригинал “сковывает” свободу переводчика, что приемлемо для графомана,
но абсолютно неприемлемо для грамотного переводчика-профессионала»
8
.
В хронологически последнем переводе (А. Яни)
alma blanca
обрела достаточно прямое
и удачное соответствие – «душа светла», восходящее, видимо, к пушкинским словам «…душа
моя светла, душа моя полна тобою». Первые две строчки выглядят неуклюже, особенно «рос-
кошная рама губ», а вот последние две строки верны и близки и духу, и букве оригинала:
В глазах – лишь нежность, нет рыданий.
Улыбка – в губ роскошной раме.
Душа светла, полна мечтаний,
Как сад, наполненный ветрами.
На наш взгляд, двум недавним переводам, стремящимся к точности, не удалось пре-
взойти версии полувековой давности ни в эстетическом, ни в смысловом плане. А первая
версия (Марк Самаев), к нашей досаде прибавляя к оригиналу
томление
, которого там нет,
вообще вполне сознательно убирает из перевода неудобный для трансляции на русский язык
эпитет к
душе
–
белый
: «Взгляд, полный ласки и томленья, / Благоухание улыбки. / В душе
витали сновиденья, / Как в листьях сада ветер зыбкий».
Самым важным в эмоциональном отношении является следующее четверостишие
оригинала: “La vecina que en su ventana / suspiraba de amor. Aquella / dulce niña, que la manzana
/ ofrecía como una estrella”.
В этой строфе эпитет
dulce
, как и во всех случаях, когда это прилагательное характе-
ризует женщину, переводится как «нежная» или «милая».
Это было милое, нежное и очень
юное создание. В центре описания девушки находится ее жест – жест дарения яблока, кото-
рое поэт уподобляет звезде. Сладкий плод как бы делает зримым чувственное воплощение
эмоциональных порывов. Марк Самаев заменяет яблоко на апельсин. На первый взгляд, это
абсолютно взбалмошная, волюнтаристская прихоть. Однако Самаев делает замену вполне
осознанно, опираясь на ряд когнитивных презумпций. Во-первых, именно апельсин в испан-
ской культуре является символом любви, a жену, кстати, в разговорном обиходе называют
media naranja – половина апельсина.
Во-вторых, апельсин – яркий фрукт. Его легче, чем яб-
локо, ассоциативно соединить со звездой, например, звездой по имени Солнце. Поэтому вы-
бор М. Самаева представляется нам глубоко продуманным, взвешенным и даже выстрадан-
ным. Выстраданность, тем не менее, не всегда ограждает нас от заблуждений. М. Самаев
предпочел живость юного чувства библейским старозаветным аналогиям, приписав ему
страстность, отсутствующую в оригинале. Современная переводчица Полина Осипова,
«взявшая след» мэтра полвека спустя, сохраняет
яблоко
, заявленное в оригинале, но размно-
жает его. Мы настаиваем на принципиальности того факта, что девушка дарила лишь
одно
яблоко
и лишь
одному
избраннику
, как это делала счастливая Ева в безмятежном райском са-
ду, а не людям вообще – незнакомым прохожим. В переводе П. Осиповой сладкая девочка
предлагает яблоки
людям,
как звезды, которым, как известно, на небосклоне нет числа
.
Если учитывать эзотерическую и оккультистскую направленность мистификаций Ва-
лье-Инклана, то, возможно, яблоко виделось поэтом как символ боли и горя, а звезда – как
символ жизненного предназначения, как указатель пути, по которому можно было бы следо-
вать, но от которого лирический герой отказался.
Приведем в виде схемы три перевода, которые сильно отстоят друг от друга по вре-
мени. Самым последним из них является переложение на русский язык, выполненное Анато-
лием Яни, о чем нетрудно догадаться по прочтении всех трех вариантов перевода интересу-
8
Колкер Я.М. Размышления по поводу перевода одного стихотворения // Иностранные языки в высшей
школе. 2014. № 4 (31). С. 53.
41
ющего нас фрагмента. А. Яни соединил два перевода, созданные ранее. В результате синтеза,
позаимствовав синтаксис у М. Самаева, а вокабуляр у П. Осиповой, интерпретатор получил
свою собственную картину:
Do'stlaringiz bilan baham: |
