Фирдоуси. Шах-наме Миниатюра из рукописи «Шах-наме»

Возвращение Рустама в свой дворец

Гость вышел, полон думой, из шатра

И постоял угрюмый, близ шатра,

Потом поехал... И, раздумья полный,

Глядел вослед Исфандиар безмолвный.

Сказал он брату: «Были ль у кого

Такая мощь и стать, как у него?

Где всадник был, где конь такой — не знаю!

Чем завтра кончится наш бой — не знаю!

Вот он стоит, как слон на Ганг-горе,

С оружьем в бой он выйдет на заре —

Прекрасный, светлой славой озаренный...

Боюсь, погибнет, стрелами пронзенный!

Я сердцем о судьбе его скорблю,

Но воли шаховой не преступлю!

Когда я завтра сотни стрел пущу,

День для него я в полночь превращу».

Пшутан сказал: «Услышь, о брат мой, слово,—

Твержу тебе: не делай дела злого!

Я отступить от правды не могу

И ныне пред тобою не солгу.

Не мучь его! Пока в нем сердце живо

Не покорится свободолюбивый!

Сегодня спи, а завтра поутру

Без войск пойдем к Рустамову двору —

С добром, как подобает справедливым;

И станет день печали днем счастливым.

Прекрасна в мире жизнь его была,

Он совершал лишь добрые дела!

Он верен в обещаньях, чист душой,

И он исполнит твой приказ любой,

Зачем же распря с ним тебе и ссора?

Гони вражду от сердца, гнев от взора!»

Царь молвил: «Колебаться поздно нам,—

Колючий терн простерся по садам.

Тому же, кто Зардушта прославляет,

Так говорить, о муж, не подобает!

Царей Ирана ты — глаза и слух,

Советник наш, познанья светлый дух,—

Ты знаешь, что для верных нет пути,

Чтоб повеленье шаха обойти.

Коль не исполню волю падишаха,

Закон Зардушта станет грудой праха,

Святой закон, который нам гласит:

«Изменнику погибель предстоит!»

Что ж ты, мудрец, ведешь меня в пучину?

Твердишь, чтоб изменил я властелину?

О друг, на малодушный твой совет

Я вместо «да» отвечу «нет»!

Когда боишься ты, что я умру,—

Боязнь твою развею поутру,

Предел нам всем положен волей рока,

Еще никто не умер прежде срока.

Увидишь завтра ты, как выйду в бой,

Что сделаю с акулой боевой!»

Печальный, отвечал Пшутан: «Эй, шах!

Ты лишь о битвах мыслишь и цепях.

Как див, ты гневом исступленным дышишь,

Ты слов добра и разума не слышишь.

Столь темной вижу я твою главу,

Что на себе одежды разорву!

Чем потушу огонь тревоги дикой?

Чем заглушу я в сердце страх великий?

Два мужа выйдут в битву, два слона!

Как знать, кому могила суждена?»

Но не ответил брату царь угрюмый,

Со скорбным сердцем, полный мрачной думой.