Холли Блэк Жестокий принц Кассандре Клэр, которую мне удалось наконец-таки заманить в Фейриленд Книга 1

Глава 24
На следующий день просыпаюсь после полудня со вкусом яда во рту. Я уснула прямо в одежде, обняв ножны с Закатом.
Хотя мне этого делать и не хочется, крадусь к двери Тарин и стучусь. Нужно сказать ей кое-что до того, как мир опять перевернется. Хочу, чтобы между нами все стало ясно. Однако никто не отзывается, а когда я поворачиваю ручку двери и заглядываю, то вижу, что комната пуста.
Спускаюсь вниз, в покои Орианы, в надежде, что она подскажет мне, где Тарин. В открытую дверь вижу, что она на балконе, смотрит на деревья и озеро за ними. Ветер раздувает полы тонкого платья и взбивает ее волосы, и они трепещут за спиной, как бледное знамя.
– Что вы делаете? – спрашиваю я, заходя в комнату.
Ориана удивленно оборачивается. Легко понять – я к ней раньше не заходила.
– Когда-то у моего народа были крылья, – отвечает она, и в ее голосе сквозит тоска. – И хотя я никогда крылья не носила, чувствую, как их не хватает.
Уж не хочет ли она подняться в небо и улететь подальше от всего этого, раздумываю я.
– Вы видели Тарин? – Столбы возле ложа Орианы обвивает виноград, стебли у лозы ярко-зеленые. Над постелью, источая насыщенный аромат, висят охапки голубых цветов. Кажется, и присесть некуда – повсюду растения. Трудно представить, что Мадоку здесь удобно.
– Она уехала в дом своего суженого, но завтра они прибудут в усадьбу Верховного Короля Балекина. Ты тоже там будешь. Он устраивает пир для твоего отца и нескольких правителей. Мы рассчитываем, что вы не будете проявлять такой враждебности друг к другу.
Даже думать не могу обо всем этом ужасе и несуразице – платья из паутины, тяжелый запах эльфийских фруктов, висящий в воздухе, не говоря уже о том, что придется делать вид, будто Балекин нечто большее, чем убийца и чудовище.
– Оук поедет? – спрашиваю я и тут же чувствую укол боли и сожаления. Если я убегу, то не увижу, как вырастет мальчонка.
Ориана стискивает ладони, подходит к туалетному столику. Здесь висят ее драгоценности: длинные бусы из необработанного хрусталя, перемежаемого пластинками агата, ожерелье из лунного камня и кровавика, опаловая подвеска, горящая на солнце, как огонь. А на серебряном подносе рядом с парой рубиновых сережек в форме звезд лежит золотой желудь.
Золотой желудь, близнец того, что я нашла в кармане платья, которое мне дал Локк. То платье принадлежало когда-то его матери. Лириопе. Матери Локка. Думаю о ее сумасбродствах, веселых нарядах, о ее покрытой пылью спальне. О том, как желудь раскрылся и в нем оказалась говорящая птичка.
– Я пыталась убедить мужа, что Оук слишком мал и будет очень скучать на обеде, но Мадок настоял, чтобы он ехал. Может, тебе удастся сесть возле него и занять чем-то интересным.
Размышляю об истории Лириопы, которую рассказала мне Ориана, когда поверила, что я стала достаточно близка к принцу Даину. Вспоминаю, что Ориана, до того, как стать женой Мадока, была супругой Верховного Короля Элдреда. Почему ей пришлось так быстро снова выходить замуж? Что она хотела утаить или спрятать?
Я думаю о записке, найденной на столе Балекина, о той, что была в руке у Даина, о сонете, воспевающем даму с волосами цвета утренней зари и глазами, как звезды.
Вспоминаю, что сказала птичка:
Друг мой дражайший, ты слышишь прощальные слова Лириопы. У меня три золотые птички. Три попытки доставить хотя бы одну в твои руки. Принимать противоядие уже поздно, а потому, если ты слышишь это, я оставляю тебе бремя моих секретов и последнее желание моего сердца. Защити его. Увези подальше от опасностей этого двора. Сбереги его и никогда, никогда не рассказывай правду о том, что случилось со мной.
Я снова думаю о стратегии, о Даине, Ориане и Мадоке. Вспоминаю, как Ориана впервые появилась у нас. Как быстро родился Оук и как нам месяцами не позволяли видеть его, потому что он оказался очень болезненным. Как она постоянно ограждала мальчика от нашего присутствия, и, возможно, по другой причине.
Тогда я решила, что ребенок, которого Лириопа просит забрать и защитить, это Локк. А что, если ребенок, которого она носила, не погиб вместе с ней?
Чувствую, что мне не хватает воздуха, не могу вымолвить ни слова, потому что они застревают у меня в горле. Даже не до конца уверена, о чем сейчас спрошу, хотя знаю – это единственное объяснение, имеющее смысл.
– Оук – не ребенок Мадока, ведь так? По крайней мере не больше, чем я?
«Если мальчик родится, принц Даин никогда не будет королем».
Ориана зажимает мне рот ладонью. От ее кожи исходит запах воздуха после снегопада.
– Не говори этого, – шепчет она мне прямо в лицо, и голос ее дрожит. – Никогда больше не говори этого. Если ты когда-нибудь любила Оука, не произноси этих слов.
Я отталкиваю ее руку.
– Принц Даин был его отцом, а Лириопа – матерью. Оук – вот причина, по которой Мадок поддержал Балекина и решил убить Даина. А теперь он – тот ключ, который открывает дорогу к трону.
Глаза ее расширяются, она берет мою прохладную ладонь в свои руки. Ориана всегда казалась мне странной – существо из сказок, бледное, как привидение.
– Как ты можешь это знать? Откуда тебе это известно, человеческое дитя?
Не принц Кардан самая ценная персона в Волшебной стране. Я ошибалась.
Быстро закрываю дверь и запираю балкон. Ориана наблюдает за мной и не выражает протеста.
– Где он сейчас? – спрашиваю я.
– Оук? С няней, – шепчет она и ведет меня к маленькому угловому дивану, обитому парчой с изображениями змей и застланному мехами. – Быстро рассказывай.
– Сначала вы расскажите, что случилось семь лет назад.
Ориана глубоко вздыхает.
– Ты можешь подумать, что я ревновала Лириопу как новую супругу Элдреда, но это не так. Я ее любила. Она всегда была весела, и не любить ее было невозможно; хотя ее сын встал между тобой и Тарин, я любила и его, пусть и не так сильно, – ради его матери.
Интересно, что чувствовал Локк, когда его мать стала возлюбленной Верховного Короля. Я разрываюсь между симпатией к нему и желанием превратить его жизнь в сплошное страдание.
– Мы стали наперсницами, – рассказывает Ориана. – Когда у нее начались отношения с принцем Даином, она рассказала мне. Казалось, она не воспринимает их всерьез. Думаю, она очень любила отца Локка. Даин и Элдред стали для нее развлечениями. Как тебе известно, наш народ не сильно беспокоится, что могут случиться дети. У фейри жидкая кровь. Полагаю, ей и в голову не приходило, что она может зачать второго сына, ведь после рождения Локка прошло всего десять лет. У некоторых из нас от родов до родов проходят века. А некоторые никогда не рожают.
Я киваю. Поэтому им необходимы люди – мужчины и женщины. Без притока свежей крови фейри вымрут, как бы бесконечно ни продолжалась их жизнь.
– Отравление румяным грибом – ужасная смерть, – говорит Ориана, поднося руку к горлу. – Ты начинаешь медленнее двигаться, руки и ноги дрожат, потом вообще пошевелиться не можешь. Но остаешься в сознании, пока все в тебе не замрет, как остановившийся часовой механизм. Вообрази весь ужас подобного положения, безуспешные попытки пошевелиться, угасающую надежду, что еще поживешь. К тому времени, как я получила послание, она уже умерла. Я разрезала… – Голос Орианы срывается. Нетрудно догадаться, чем должен кончиться рассказ. Она вырезала ребенка из утробы Лириопы. Не могу представить, как чопорная, аккуратная Ориана отважилась на такое страшное и необычайное дело, как она вдавливала острие ножа в плоть, отыскивая нужное место, а потом резала. Доставала ребенка из чрева и держала его мокрое тельце перед собой. А кто еще мог такое сделать?
– Вы спасли его, – говорю я, потому что если ей трудно рассказывать про это, то не надо и заставлять.
– Имя подсказал желудь Лириопы, – произносит она еле слышным шепотом. – Мой маленький Оук, золотой Дубок. Мне очень хотелось верить, что служба Даину – большая честь, что за такими, как он, стоит идти. Вот что бывает, когда слепо стремишься к чему-то: сначала с жадностью пожираешь плод, а потом оказывается, что он гнилой.
– Вы знали, что Лириопу отравил именно Даин?
Ориана качает головой.
– Долгое время не знала. Это могла быть одна из любовниц Элдреда. Или Балекин – ходили слухи, что виновен он. Я даже думала, уж не Элдред ли это устроил – за то, что она флиртовала с его сыном. А потом Мадок узнал, что Даин добыл ядовитые грибы. Он строго-настрого запретил мне подпускать Оука к принцу. Пришел в страшную ярость, таким обозленным я его никогда не видела.
Нетрудно догадаться, почему Даин вызвал гнев Мадока. Мадок тоже когда-то думал, что его жена и ребенок погибли. Мадок любил Оука. И постоянно напоминал нам, что семья – прежде всего.
– И вы вышли замуж за Мадока, потому что он способен защитить вас? – У меня остались лишь смутные воспоминания, как он ухаживал за Орианой, а потом, когда ребенок уже был на подходе, они принесли обеты. Может, тогда мне это показалось необычным, но каждый имеет право на счастье. В то же время для меня это событие могло обернуться несчастьем, потому что мы с Тарин беспокоились, как новый ребенок повлияет на нашу судьбу. Мы допускали, что Мадок захочет избавиться от нас – отправит куда-нибудь с карманами, набитыми золотом, и с записками, приколотыми к платью. Однако наши опасения не оправдались.
Сквозь стеклянные двери балкона Ориана смотрит, как ветер качает деревья.
– Мы с Мадоком нашли взаимное понимание. И не претендуем друг на друга.
Понятия не имею, что это значит, но, похоже, она говорит о браке по холодному расчету.
– Какую же игру он ведет? – спрашиваю я. – Не думаю, что он позволит Балекину долго удерживать трон. С точки зрения стратегии непозволительно упускать такую возможность.
– О чем ты говоришь? – Ориана искренне недоумевает. Подумать только, у них нет претензий друг к другу.
– Он собирается посадить Оука на трон, – объясняю я как нечто само собой разумеющееся. Потому что это очевидно. Не знаю, как он намерен сделать это и когда, но уверена, что намерен. Конечно, намерен.
– Оук, – шепчет Ориана. – Нет, нет, нет. Джуд, он всего лишь ребенок.
«Увези подальше от опасностей этого двора». Вот что сказано в послании Лириопы. Возможно, Ориане следовало прислушаться к этим словам.
В голове всплывает воспоминание, как несколько лет назад за обеденным столом Мадок говорил о том, насколько уязвим трон в период смены власти. Что бы он ни замышлял против Балекина, Мадок должен ясно видеть открывшиеся перед ним возможности, потому что из королевской семьи уцелели только трое. Теперь я почти уверена, что таков был его замысел: Даин погибает, Балекин тоже, короновать на трон Верховного Короля некого, и Мадок ведет самостоятельную игру. Если Оук – единственный претендент на престол, то Мадок может стать регентом. И будет править Волшебной страной, пока мальчик не станет взрослым.
А потом – кто знает, что может случиться? Если Мадок сумеет контролировать Оука, то будет править королевством вечно.
– Я тоже когда-то была всего лишь ребенком, – возражаю Ориане. – И Мадока совершенно не заботили мои переживания; не думаю, что теперь он будет волноваться из-за кого-то.
Это вовсе не означает, что он не любит Оука. Конечно, любит. И меня тоже любит. Он любил мою мать. Но он таков, каков есть. Мадок не может противиться своей натуре.
Ориана хватает мою руку, крепко стискивает, ее ногти впиваются мне в кожу.
– Ты не понимаешь. Дети-короли долго не живут, а Оук – хрупкий мальчик. Он явился в этот мир слишком слабым. Ни один король, ни одна королева любого Двора не склонит перед ним головы. Он не предназначен для такой ноши. Ты должна остановить это.
Что может сделать Мадок, располагая такой огромной властью? Что могу сделать я, имея брата на троне? А ведь я могу посадить его на трон. У меня на руках козырная карта, потому что если Балекин воспротивится коронации Оука, то, готова поклясться, Кардан спорить не станет. Я могу сделать своего брата Верховным Королем, а сама стану принцессой. И эта власть лежит прямо передо мной. Все, что мне нужно – протянуть руку и взять.

Странная вещь – амбиции. Их можно подхватить, как лихорадку, но избавиться от них непросто. Когда-то я довольствовалась надеждами на дворянство и мечтала обрести такое влияние, чтобы Кардан и его друзья оставили меня в покое. Я хотела всего лишь найти уютное место здесь, в Волшебной стране.

А теперь уже раздумываю, каково это будет – выбирать следующего короля.
Мне вспоминается волна крови, хлынувшая на каменный помост и стекающая на утрамбованный земляной пол холма. Она залила корону, и, когда Балекин поднял ее, кровь обагрила его руки. Представляю себе эту корону на голове Оука и вздрагиваю.
Вспоминаю и то, как малыш околдовал меня однажды и как я шлепала себя по щекам, пока кожа на них не покраснела и едва не вспыхнула. На следующее утро на щеках выступили синяки, которые не проходили целую неделю. Вот на что способны дети.
– Почему ты думаешь, что я способна это остановить? – задаю Ориане вопрос.
Ориана не отпускает мою руку.
– Однажды ты сказала, что я ошибаюсь в тебе, что ты никогда не сможешь навредить Дубку. Скажи, ты можешь что-нибудь сделать? Есть хоть какой-то шанс?
Помню, я сказала, что я не чудовище и никогда не смогу сделать ему больно. Но, возможно, стать чудовищем – мое предназначение?
– Может быть, – отвечаю ей, хотя это вовсе не ответ.
По пути из покоев Орианы замечаю своего младшего брата. Он снаружи, в саду, собирает букет наперстянок. Смеется, каштановые волосы на солнце отливают золотом. Когда появляется няня, мальчишка стремглав убегает от нее.
Готова спорить, Оук даже не знает, что эти цветы ядовиты.