Фирдоуси. Шах-наме Миниатюра из рукописи «Шах-наме»

Бижан отправляется на свидание с Манижой, дочерью Афрасиаба

Они в далекий путь помчались оба:

В одном — восторг, в другом — пылает злоба.

Воитель, что отважно воевал,

Устроил между двух лесов привал.

Два дня, с гепардами и соколами,

Охотничьими тешились делами.

Был пестрым лес, как петушиный глаз,

Когда туда царевна собралась.

Бижан услышал от Гургина вести

О празднествах, о девушке-невесте.

Сказал Бижан: «Взгляну, пойдя вперед,

Как веселится тамошний народ,

Увидеть я хочу на той поляне,

Как празднуются праздники в Туране,

Затеюм коня обратно наверну,—

Своим копьем задену я луну.

Начну с тобою после этой встречи

Иные, рассудительные речи».

Потом сказал ему: «Достань венец,

Что надевал на пиршестве отец

И праздничную озарял беседу,—

Затем, что я теперь на праздник еду.

Ты серьги, мне на счастье, дай сейчас.

Мне царское запястье дай сейчас».

Венец, запястье, серьги — все, что надо,

Богатырю вручил хранитель клада.

Украсив перьями Хумы венец,{36}

Надел парчу румийскую храбрец.

Велел коня седлать, как перед схваткой,

Достал ремень с наследственной печаткой.

Он перебросил ногу чрез коня,

Помчался, к Маниже его гоня.

Едва Бижан приблизился к поляне,

Почувствовал томленье и пыланье.

То зноем, то желанием палим,

Под кипарисом скрылся молодым.

Стоял он пред шатром красиволикой,

И сердце страстью обожглось великой.

Красавицы, как куколки нежны,

Сверкали всеми красками весны.

Земля, наполненная пеньем, звоном,

Как бы встречала витязя с поклоном.

Увидела царевна пред шатром

Воителя, что был богатырем.

Йеменскою звездой горят ланиты,—{37}

Иль то жасмин, фиалкою обвитый?

Блестят венец и рукоять меча,

И на груди — румийская парча.

Откинула царевна покрывало,

К влюбленному любовью воспылала.

Сказала мамке: «Ты поторопись,

Ступай туда, где виден кипарис.

Узнай, кто этот витязь неизвестный:

То Сиявуш воскрес? То дух небесный?

Спроси пришельца: «Кто твой проводник?

Зачем сюда ты прибыл, в наш тайник?

Ты Сиявуш иль ты пришел из рая,

Сердца своей красой испепеляя?

Иль как предвестник Страшного суда

С огнем возмездья ты пришел сюда?

Здесь я пирую каждою весною,

Окружена прохладою лесною.

Никто не знал, где заповедник мой,

Но ты пришел, о собеседник мой!

Ты человек иль пери отпрыск чудный,—

Любовь принес ты в этот край безлюдный!

Войди, о луноликий, в мой приют,

Скажи мне, витязь, как тебя зовут?»

Кормилица предстала пред влюбленным,

Приветствовала витязя с поклоном,

Вопросы повторила госпожи,—

Расцвел Бижан от речи Манижи!

Ответил богатырь с душою властной:

«Послушай, посланная сладкогласной.

Не Сиявуш, не дух я неземной,

Мой знатный род высок в стране родной.

Бижан, сын Гива, я рожден в Иране,

Я вепрей уничтожил силой длани,

Кабаньи туши разбросал в лесу,

Теперь клыки царю преподнесу.

Лишь я узнал про сей приют приятный,

К отцу я не пустился в путь обратный,

Помчался я неведомым путем,

Надеждой беспокойною ведом:

Быть может, мне судьба дарует милость,

Чтоб дочь Афрасиаба мне приснилась.

Я здесь с душою пламенной стою:

Как пред китайской храминой стою!

Мне должное воздай ты без пристрастья,—

Венец получишь, серьги и запястья.

Меня к месяцеликой проводи,—

Да вспыхнет страсть ко мне в ее груди».

Та речь была кормилице желанна,—

Царевне принесла ответ Бижана.

«Вот так,— сказала,— создан он творцом,

Таков он ростом и таков лицом».

И был ответ царевны: «Ненароком

Нашел ты, что искал в лесу далеком.

Ко мне походкой гордой поспеши

И сумрак озари моей души.

Прозрею, лишь тебя окину взглядом,

Сухая степь цветущим станет садом».

Блеснул Бижану путеводный свет,

Как только мамка принесла ответ.