128
Лайонел уехал на несколько месяцев из страны и вернулся, когда портрет был
готов. Мужчина заплатил за работу и приступил к реализации своего плана.
Лайонел был опытным реставратором, и ему не составило особого труда снять
несколько слоев краски с полотна. Он снимал краску до тех пор, пока не
показалось то, с чего начинал рисовать художник – Жанет де Пеладжиа почти в
обнаженном виде:
“But now at last the job was finished and I stepped back again to take a final
look at the picture. It was truly an astonishing sight! This woman, Janet de Pelagia,
almost life size, standing there in her underwear…with a great chandelier above her
head and a red plush chair by her side…” [Dahl, 1991: 587-588]. Прилагательное
astonishing (very surprising)
характеризует портрет женщины, который можно
было бы назвать
странный.
После того как первая часть плана была выполнена,
Лайонел решил
приступить ко второй части своего замысла: пригласить Жанет и других своих
хороших знакомых к себе на ужин. Лайонел тщательно продумал список гостей,
меню и освещение:
“I was well aware that dinner at my house was regarded as quite an occasion;
everybody liked to come. Anyway, I got the invitations off, and within a couple of days
everybody with the exception of Mrs Cudbirds and Sir Hubert Kaul, who were away,
had accepted with pleasure”[Dahl, 1991: 588-589]. Существительное occasion – a
special or important time or event [MED: 977] характеризует прием как нечто очень
значимое для знакомых Лайонела.
Когда гости собрались, их позвали к столу. Гостиная освещалась только
свечами, которые стояли в середине стола, тем самым оставляя остальную часть
комнаты неосвещенной. Свечи были тонкими и горели недолго.
Когда свечи
погасли, Лайонел попросил служанку включить свет. В этот момент гости
замерли оттого, что предстало перед их взорами: портрет обнаженной Жанет де
Пеладжия. Лайонел выскользнул из гостиной и из своего дома и уехал в свое
поместье за сотню миль от города:
129
“They were eating their strawberries when at last I decided the time had come.
I took a deep breath and in a loud voice I said, ‘I’m afraid we’ll have to have the lights
on now. The candles are nearly finished. ‘Mary’, I called. ‘Oh, Mary, switch on the
lights, will you please.”
There was a moment of silence after my announcement. I heard the maid walking
over to the door, then the gentle click of the switch and the room was flooded with a
blaze of light. They all screwed up their eyes, opened them again, gazed about them.
…as I went I saw a sight that I shall never forget as long as I live. It was Janet,
with both hands in mid-air, stopped, frozen rigid, caught in the act of gesticulation
towards someone across the table. Her mouth had dropped open two inches and she
wore the surprised, not-quite-understanding look of a person who precisely one second
before has been shot dead, right through the heart.
In the hall outside I paused and listened to the beginning of the uproar, the shrill
cries of the ladies and the outraged unbelieving exclamations of the men…” [Dahl,
1991: 590].
В конце рассказа читатель опять застает Лайонела за написанием письма.
Ему очень стыдно за то, что он сделал с бедной Жанет. Тем не менее, Дженет его
простила и даже прислала ему баночку икры, которую он тут же попробовал.
Рассказ заканчивается словами главного героя о том,
что ему вдруг стало
нехорошо:
“You know – now I come to think of it, I really feel rather ill all of a sudden”
[Dahl, 1991: 591]. Как и предыдущие рассказы, данный рассказ также таит в себе
загадку, заставляя читателя самому домыслить конец произведения.
Таким образом, эффект обманутого ожидания является приёмом
создания
абсурда на макроуровне, т.е. на уровне композиционного построения текста, что
позволяет говорить о данном приеме как о сквозном.