Боровков Дмитрий Александрович Отто фон Бисмарк: сравнительный анализ монографий А. Палмера и В. В. Чубинского

Зато воззрения авторов расходятся в освещении прусской по­литики периода “новой эры” (1858–1862) – кратковременного укре­пления позиций либералов: индифферентное мнение Палмера резко контрасти­рует со скепти­ческой оценкой Чу­бинского, восходящей к точке зрения К. Маркса (Палмер. С. 110, Чу­бинский. С. 90–91). Со­ответ­ственно трактуются обстоятельства конституционного кризи­са 1861 г. по вопросу о принесении присяги Вильгельму I – если в первом случае про­сто приводится описание ситуации, то во втором присутствует масса критических высказываний автора по адресу слишком уме­ренных министров в правительстве и политически ог­раниченных либералов в ландтаге (Палмер. С. 124–126, Чу­бинский. С. 109–112).

Конституционный конфликт 1862–1866 гг. освещается авто­рами с разных позиций: администрация Бисмарка оценивается Палмером как кабинет из относительно консервативных министров (Палмер. С. 144), в то время как Чубинский идя по стопам самого Бисмарка называет его “министерством конфликта” (Чубинский. С. 118).
Советский исследователь в соответствии с марксистской ти­пологией пытается представить его режим как бонапартистский, рассматривая помимо австро-прусских отношений и конвенции Альвенслебена по польскому вопросу (которые даны и в книге Палмера) еще и отношения Бисмарка с немецкой социал-демокра­тией (чего, разумеется, в книге Палмера нет).
Таким образом, будет правильным обращать внима­ние скорее на различия интерпретаций, нежели на их сходство.
В интерпретации ключевых моментов борьбы за объединение Германии между 1864–1871 гг., которая, по сути дела, была чере­дой локальных военных конфликтов, также существуют и общие места, и некоторые различия. Например, советский исследователь склоняется к тому мнению, что планы аннексии Шлезвиг-Голь­штейна появились у Бисмарка сразу же после назначения на пост премьера (Чубинский. С. 148). Присутствует в его работе и анализ экономической составляющей прусско-австрийских переговоров 1864 г. (Там же. С. 173–174) – чего нет в работе его английского коллеги.
Интересно, что Чубинский стремиться дать оценку Гаштейн­ского соглашения 1865 г. о разделе отвоеванного у Дании Шлезвиг-Гольштейна с точки зрения демократических кругов Германии (Там же. С. 186–187), тогда как Палмер только упоминает, что “Боль­шинству незаинтересованных наблюдателей это соглашение каза­лось циничной сделкой” (Палмер. С. 191).
Обстоятельства австро-прусского конфликта 1866 г. описаны Палмером с большой долей схематизма, однако оценка этих собы­тий Чубинским находится в прямой зависимости от позиции не­мецкой социал-демократии того времени и историографии ГДР (Чубинский. С. 196–197).
Различается авторский подход и в трактовке бисмарковского проекта реформы Германского союза на основе всеобщего избира­тельного права: Палмер считает, что “это предложение явля­лось своего рода призывом к демократически настроенным либе­раль­ным и национальным силам Германии” (Палмер. С. 207), од­нако, по мнению Чубинского, оно было спокойно похоронено (Чу­бинский. С. 200).
В данном случае, было бы преувеличением счи­тать, что сим­патии автора принадлежали Австрии, однако он разде­лял точку зрения немецких социал-демократов относительно того, что “в Ав­стрии был относительно менее реакционный режим и бо­лее слабая власть, менее отягощенная грузом милитаризма” (Там же. С. 197).
В целом же, результаты австро-прусской войны советский ис­торик вслед за Ф. Энгельсом оценивает как “революцию сверху” (Там же. С. 216–218). Зато оценка Палмером созданного в 1867 г. Северогерманского союза как жесткой авторитарной структуры вы­глядит более категоричной в сравнении с советской работой (Пал­мер. С. 238–240, Чубинский. С. 220–225).
При интерпретации люксембургского кризиса 1867 г. авторы высказывают противоположные мнения: если Палмер пишет, что Бисмарк не возражал против продажи Люксембурга Франции, то Чубинский категорично заявляет, что отдавать Люксембург Фран­ции Бисмарк не собирался (Палмер. С. 243, Чубинский. С. 227).
Принципиальным расхождением является и то обстоятель­ство, что Чубинский уделяет значительно больше внимания внут­ренней политике Северогерманского союза, в то время как Палмер сосредоточен на проблемах его дипломатии, которые и выходят к франко-прусской войне 1870–1871 гг.
И если Палмера, прежде всего, интересует династическая и политическая составляющая конфликта, то Чубинский стремиться оценить его с точки зрения последующего влияния на процесс объ­единения Германии в традиционных категориях реакции и про­гресса, как привыкли рассуждать марксистские историки (Чубин­ский. С. 235–237). Соответственно, и мнение Чубинского, о вновь образованной Германской империи, интегрировавшей “весь старый феодальный хлам”, целиком и полностью зависит от скептических оценок Маркса и Энгельса (Там же. С. 264).
Между тем, лишенный этой необходимости, Палмер сразу пе­реходит к описанию противостояния прусского правительства и ка­толической церкви, пытаясь доказать, что “культуркампф” с фор­мальной точки зрения был не более чем простым эпизодом внут­ренней политики Пруссии, обусловленным главным образом, взаи­моотношениями с польскими католиками (Палмер. С. 309). Однако Чубинский склонен рассматривать этот аспект лишь как один из составляющих и в целом, его интерпретация политики “культур­кампфа” представляет ее бессмысленным мероприятием, опираясь в данном случае на авторитет вождя мирового пролетариата (Чу­бинский. С. 290–291).
Проблема взаимоотношений Бисмарка с социалистами в 70-х – 80-х гг. в работе Палмера рассматривается в контексте парла­ментских баталий и ее вряд ли можно выделить в отдельную тему, так как внимание автора сконцентрировано в основном на пробле­мах внешней политики. Зато Чубинский неоднократно вплетает в ткань своего исследования историю социал-демократического дви­жения в Германии и его борьбы с правительством. При этом его взгляд на внутреннюю политику Бисмарка и его социальные ре­формы выражается негативно и даваемые им оценки вряд ли можно признать конструктивными.


Заключение
Подводя итоги сравнительного анализа монографий, следует отметить, что в позиции их авторов существует большое количе­ство общих точек зрения, которые, учитывая различие историогра­фических и методологических традиций, можно объяснить лишь невозможностью моделирования принципиально иной историче­ской конструкции, когда источники не предоставляют исследова­телю возможность альтернативной точки зрения, позволяющей, на­пример, представить Бисмарка либералом.
Работы Палмера и Чубинского имеют определенные расхож­дения и преследуют разные цели: если целью Палмера было созда­ние популярного и в определенной степени непредвзятого образа Бисмарка, свободного от каких-либо принудительных оценок, то работа Чубинского имеет ярко выраженную телеологическую на­правленность – создание гиперкритического портрета Бисмарка, отвечающего идеологическим установкам марксистско-ленинской историографии.
Вместе с тем, нельзя не заметить, что и Палмер и Чубинский переоценивают политическое значение Бисмарка за счет недо­оценки влияния других исторических деятелей той эпохи – в ре­зультате чего возникает портрет “крупным планом” (Палмер. С. 298–300, Чубинский. С. 263–266), тогда как следовало бы преодо­леть влияние мифотворчества и путем привлечения большего коли­чества документов выяснить реальную степень политического влияния Бисмарка. Многие исторические события и в той и в дру­гой работе опи­саны схематично, следствием чего является наличие некоторых фактоло­гических ошибок в монографии В.В. Чубин­ского, от кото­рых впро­чем, не избавлена и моно­графия А. Палмера.