Бедные люди

Федор Михайлович Достоевский : Бедные люди 
38 
службе; дальнейшее же повествование о всех происшествиях и о приключении с офицерами 
откладываю до вечера. 
Вас уважающий и вас сердечно любящий 
Макар Девушкин. 
Июля 28-го 
Эх, Варенька, Варенька! Вот именно-то теперь грех на вашей стороне и на совести 
вашей останется. Письмецом-то своим вы меня с толку последнего сбили, озадачили, да уж 
только теперь, как я на досуге во внутренность сердца моего проник, так и увидел, что прав 
был, совершенно был прав. Я не про дебош мой говорю (ну его, маточка, ну его!), а про то, 
что я люблю вас и что вовсе не неблагоразумно мне было любить вас, вовсе не 
неблагоразумно. Вы, маточка, не знаете ничего; а вот если бы знали только, отчего это все, 
отчего это я должен вас любить, так вы бы не то сказали. Вы это все резонное-то только так 
говорите, а я уверен, что на сердце-то у вас вовсе не то. 
Маточка моя, я и сам-то не знаю и не помню хорошо всего, что было у меня с 
офицерами. Нужно вам заметить, ангельчик мой, что до того времени я был в смущении 
ужаснейшем. Вообразите себе, что уже целый месяц, так сказать, на одной ниточке крепился. 
Положение было пребедственное. От вас-то я скрывался, да и дома тоже, но хозяйка моя 
шуму и крику наделала. Оно бы мне и ничего. Пусть бы кричала баба негодная, да одно то, 
что срам, а второе то, что она, господь ее знает как, об нашей связи узнала и такое про нее на 
весь дом кричала, что я обомлел да и уши заткнул. Да дело-то в том, что другие своих ушей 
не затыкали, а, напротив, развесили их. Я и теперь, маточка, куда мне деваться, не знаю… 
И вот, ангельчик мой, все-то это, весь-то этот сброд всяческого бедствия и доконал 
меня окончательно. Вдруг странные вещи слышу я от Федоры, что в дом к вам явился 
недостойный искатель и оскорбил вас недостойным предложением; что он вас оскорбил, 
глубоко оскорбил, я по себе сужу, маточка, потому что и я сам глубоко оскорбился. Тут-то я, 
ангельчик вы мой, и свихнулся, тут-то я и потерялся и пропал совершенно. Я, друг вы мой, 
Варенька, выбежал в бешенстве каком-то неслыханном, я к нему хотел идти, греховоднику; я 
уж и не знал, что я делать хотел, потому что я не хочу, чтобы вас, ангельчика моего, 
обижали! Ну, грустно было! а на ту пору дождь, слякоть, тоска была страшная!.. Я было уж 
воротиться хотел… Тут-то я и пал, маточка. Я Емелю встретил, Емельяна Ильича, он 
чиновник, то есть был чиновник, а теперь уж не чиновник, потому что его от нас выключили. 
Он уж я и не знаю, что делает, как-то там мается; вот мы с ним и пошли. Тут —ну, да что 
вам, Варенька, ну, весело, что ли, про несчастия друга своего читать, бедствия его и историю 
искушений, им претерпенных? На третий день, вечером, уж это Емеля подбил меня, я и 
пошел к нему, к офицеру-то. Адрес-то я у нашего дворника спросил. Я, маточка, уж если к 
слову сказать пришлось, давно за этим молодцом примечал; следил его, когда еще он в доме 
у нас квартировал. Теперь-то я вижу, что я неприличнее сделал, потому что я не в своем виде 
был, когда обо мне ему доложили. Я, Варенька, ничего, по правде, и не помню; помню 
только, что у него было очень много офицеров, или это двоилось у меня — бог знает. Я не 
помню также, что я говорил, только я знаю, что я много говорил в благородном негодовании 
моем. Ну, тут-то меня и выгнали, тут-то меня и с лестницы сбросили, то есть оно не то чтобы 
совсем сбросили, а только так вытолкали. Вы уж знаете, Варенька, как я воротился; вот оно и 
все. Конечно, я себя уронил и амбиция моя пострадала, но ведь этого никто не знает из 
посторонних-то, никто, кроме вас, не знает; ну, а в таком случае это все равно что как бы его 
и не было. Может быть, это и так, Варенька, как вы думаете? Что мне только достоверно 
известно, так это то, что прошлый год у нас Аксентий Осипович таким же образом дерзнул 
на личность Петра Петровича, но по секрету, он это сделал по секрету. Он его зазвал в 
сторожевскую комнату, я это все в щелочку видел; да уж там он как надобно было и 
распорядился, но благородным образом, потому что этого никто не видал, кроме меня; ну, а я 
ничего, то есть я хочу сказать, что я не объявлял никому. Ну, а после этого Петр Петрович и 

---