Barthes. Mythologies p aris, Seuil,1957

Левый 
миф несущностен.
Во-первых, он распространяется 
лишь на немногие объекты, лишь на некоторые поли-
тические понятия, если только не использует сам весь 
арсенал буржуазных мифов. Левый миф никогда не 
захватывает бескрайней области межличностных от-
ношений, обширного пространства «незначительной» 
идеологии. Ему недоступен повседневный быт: в бур-
жуазном обществе не бывает «левого» мифа, который 
бы касался свадьбы, кухни, домашнего хозяйства, те-
атра, юстиции, морали и т. д. Во-вторых, этот миф — 
привходящий, он обусловлен не стратегией, как миф 
1
Характерно, что Хрущев представил свой курс не как политиче-
ский поворот, а, по сути, единственно как 
переворот в языке
. К тому 
же переворот был неполным: Хрущев низвел Сталина с пьедестала, но 
не объяснил его, не 
реполитизировал
.
35 / 35

---

311
II
. 
М
иф сегодня 
буржуазный, а лишь некоторой тактикой, в худшем 
случае некоторым уклоном. Даже если он и произво-
дится заново, это все равно миф приспособленный — 
скорее для удобства, чем для необходимости.
А в-третьих, что важнее всего, левый миф — скудный 
миф, скудный по самой своей сущности. Он не способен 
к саморазмножению, он создается по заказу для крат-
косрочных нужд и небогат на выдумку. Ему недостает 
важнейшей силы — изобретательности. В нем всегда есть 
что-то косно-буквальное, какой-то остаточный запах 
лозунга; как выразительно говорят, он остается «сухим». 
В самом деле, что может быть более убогого, чем миф о 
Сталине? Здесь нет никакой выдумки, одни неуклюжие 
заимствования; означающее в этом мифе (его форма, 
бесконечно богатая в мифе буржуазном) лишено всяко-
го разнообразия, сводится к монотонной молитве.
Можно предположить, что такое несовершенство 
связано с самой природой «левизны». Это понятие, 
при всей своей неустойчивости, всегда определяется 
через отношение к угнетенным — пролетариям или 
жителям колоний
1
. А слово угнетенного не может не 
быть скудным, монотонным, неопосредованным; его 
язык соразмерен его нищете; это всегда один и тот же 
язык — язык поступков, роскошь метаязыка ему пока 
недоступна. Слово угнетенного так же реально, как 
слово дровосека, это транзитивное слово; оно прак-
тически не способно лгать — ложь уже есть некоторое 
богатство, чтобы лгать, надо что-то иметь (истины, 
формы для подмен). В условиях такой сущностной 
бедности возникают лишь редкие и скудные мифы, 
либо неуловимо-беглые, либо тяжеловесно-грубые; 
они сами же демонстрируют свою мифичность, сами 
указывают пальцем на свою маску; причем маска их 
почти не псевдофизична — ведь «псевдофизис» тоже 
есть некоторое богатство, которое угнетенный может 
разве что взять взаймы; угнетенный не способен до 
конца изгнать из вещей их реальный смысл, довести 
1
Ныне именно жители колоний в полной мере воплощают в себе 
то этико-политическое положение, которое Маркс описывал как по-
ложение пролетариата.
1 / 35

---

312
Р
олан 
Б
арт. 
М
ифологии
их до роскошного состояния пустой формы, открытой 
для заполнения обманчиво невинной Природой. В 
извест ном смысле левый миф — всегда искусственный, 
реконструированный; отсюда его неловкость.
МИФ У ПРАВЫХ
Статистически миф явно на стороне правых. Здесь 
он становится сущностным — упитанно-лоснящимся, 
экспансивно-болтливым, неистощимым на выдумки. Он 
охватывает собой все — любые формы юстиции, морали, 
эстетики, дипломатии, домашнего хозяйства, Литерату-
ры, зрелищ. Его экспансия соразмерна разыменованию 
буржуазии. Буржуазия хочет быть, но не казаться собою, 
и эта негативность ее кажимости — бесконечная, как и 
всякая негативность, — без конца требует мифа. Угне-
тенный, по сути, — ничто, в себе он имеет лишь одно 
слово, слово своего освобождения; угнетатель же, по 
сути, — все, его слово богато и гибко-многообразно, оно 
может быть сколь угодно величавым, ведь в его исклю-
чительном владении находится метаязык. Угнетенный 
делает 
мир, и у него есть лишь активно-транзитивный, 
политический язык; угне татель же охраняет устои, и его 
слово всеобъемлюще, нетранзитивно, носит характер 
театрального жеста — это и есть Миф; у одного язык 
нацелен на преобразование, у другого на увековечение.
Существуют ли в этой всеобъемлющей полноте 
мифов Порядка (подобным образом и называет сама 
себя буржуазия) какие-то внутренние различия? Су-
ществуют ли, скажем, мифы буржуазные и мелкобур-
жуазные? Фундаментальных различий здесь быть не 
может, ибо миф всегда, независимо от потребляющей 
его публики, постулирует неизменность Природы. 
Возможны, однако, разные степени его завершенно сти 
и распространенности; те или иные мифы лучше всего 
зреют в той или иной социальной среде; у мифа тоже 
бывают свои микроклиматы.
Например, миф о Ребенке-Поэте — это