Barthes. Mythologies p aris, Seuil,1957

визуально 
это расстройство 
не таило в себе никакой опасности (речь идет о газет-
ных фотографиях — только через их посредство па-
водок дейст вительно усваивается массой): нарушилась 
освоенность пространства, зрительное восприятие 
поражено изумлением, но в целом остается ощущение 
чего-то мягкого, мирного, приветливо-неподвижного; 
взгляд теряется в бесконечной размытой дали, разрыв 
повседневной видимости не влечет за собой смятения; 
эта перемена явлена нам лишь в своей завершенности, 
а тем самым из нее устраняется ужас. 
Такому умиротворенному зрелищу, когда тихие 
реки, разлившись, временно упраздняют функции и 
имена
земной топографии, разумеется, соответствует 
и миф о блаженном скольжении; разглядывая фото-
снимки наводнения, читатель газет словно сам сколь-
зит по водной поверхности. Поэтому таким успехом 
пользуются сцены, где прямо по улицам плавают лод-
ки, — подобных снимков много, газеты и читатели 
явно оказались до них охочи. Действительно, в них 
сбылась наяву великая греза мифического и детского 
сознания — хождение по воде словно посуху. Хотя 
люди плавают на судах уже много тысяч лет, судно 
все еще остается чем-то удивительным, с ним связы-
ваются желания, страсти, грезы. Играющие дети или 
труженики, мечтающие о морских круизах, — все 
видят в нем средство освобождения; с его помощью 
решается, не переставая изумлять, неразрешимая для 
здравого смысла задача — хождение по воде. Благо-
даря наводнению эта тема получила новую жизнь, да 
еще и приобрела особую пикантность из-за повсе-
дневно-уличных декораций: человек садится в лодку, 
чтобы съездить в бакалейную лавку, кюре вплывает в 
свою церковь на плоскодонке, целое семейство от-
правляется за покупками на каноэ.
К непривычности самого этого дела прибавляется 
еще и удовольствие от того, что деревня или городской 
квартал словно строятся заново, в них прокладывают-
125
I
. 
М
ифологии 
20 / 35

---

ся новые дороги, они как бы служат театральной 
сценой; появляются вариации на тему детской ми-
фологии уединенной хижины — поскольку вода за-
трудняет подступы к дому-убежищу, как будто это 
укрепленный замок или венецианское палаццо. Пара-
доксальным образом наводнение сделало мир более 
покорным, ручным: его можно перестраивать с тем 
наслаждением, с каким ребенок расставляет, изучает 
и осваивает свои игрушки. Дома превратились в дет-
ские кубики, рельсы — в не связанные между собой 
нитки, стада скота — в плотную массу, которую куда-
то перевозят, тогда как кораблик, эта лучшая из дет-
ских игрушек, позволяет обладать всем этим про-
странством, которое растянуто, разложено перед 
взором и ни в чем больше не укоренено.
Если от мифов чувственных обратиться к мифам 
ценностным, то наводнение и здесь имеет мощный 
эйфорический потенциал. Благодаря ему прессе не-
трудно было развернуть сюжет о солидарности людей, 
день за днем показывая паводок как сплачивающее их 
событие. Главным образом это связано с 
предсказуе‑
мостью 
бедствия; в частности, газеты особенно актив-
но, с каким-то жаром указывали заранее, в какой день 
паводок достигнет максимальной отметки; установив 
с почти научной точностью срок, когда разразится 
беда, людям предоставляли время совместно и разум-
но выработать защиту от нее — возвести дамбы, зако-
нопатить щели, эвакуировать население. Это эйфория 
удачного приема — все равно как успеть убрать уро-
жай или сохнущее белье до начала грозы, или когда в 
приключенческом романе в последний момент подни-
мают крепостной мост — вообще, когда с природой 
борются одним лишь опережением.
Поскольку паводок грозил и Парижу, он мог даже 
облечься в мифологию сорок восьмого года: парижа-
не стали строить «баррикады»*
1
, уличными булыжни-
ками обороняя свой город от враждебной реки. Такой 
легендарный способ сопротивления обладает немалым 
обаянием, опираясь на поддержку таких образов, как 
волнолом, оборонительный вал или же песчаная кре-
126
Р
олан 
Б
арт. 
М
ифологии
21 / 35

---

пость, которую сооружают дети на пляже, стараясь 
успеть до наступления прилива. Это дело — более 
благородное, чем откачивать воду из подвалов, — пос-
леднее не давало прессе никаких эффектов, ибо кон-
сьержки не могли понять, зачем выбирать из подвалов 
воду, спуская ее обратно в разлившуюся реку. Лучше 
уж было разрабатывать миф о военной мобилизации: 
армия приходит на помощь, на надувных моторных 
лодках вывозит «детей, стариков и больных», разыг-
рываются библейские сцены с перегоном скота в бе-
зопасное место — точь-в-точь как Ной торопливо 
нагружал ковчег. Ибо миф о ковчеге — блаженный 
миф: в ковчеге человечество отделяет себя от стихии, 
в нем оно сплачивается и вырабатывает необходимое 
сознание своих способностей, из самой беды добывая 
уверенность в том, что мир можно переустроить по 
своей воле.
БИШОН СРЕДИ НЕГРОВ
«Матч» поведал нам историю, ярко иллюстриру-
ющую собой мелкобуржуазный миф о Негре: молодые 
супруги-преподаватели путешествуют по стране кан-
нибалов, занимаясь живописью; с собой они взяли 
Бишона — сынишку нескольких месяцев от роду. Жур-
нал бурно восторгается мужеством родителей и мла-
денца.
Прежде всего, ничто так не раздражает, как бес-
предметный героизм. Когда общество начинает раз-
рабатывать вхолостую одни лишь 
формы
своих доб-
лестей, это говорит о его тяжелом состоянии. Если 
маленькому Бишону действительно грозили опасно сти 
(горные потоки, хищные звери, болезни и т. д.), то было 
просто глупостью подвергать его им ради каких-то там 
пейзажных зарисовок, ради сомнительного удальства 
запечатлеть на холсте «буйство солнечного света» в 
Африке; и уж тем более нехорошо расписывать такую 
глупость как впечатляющее и трогательное проявление 
отваги. Мы видим, какую функцию получает здесь 
смелость, — это пустой, чисто формальный акт, тем 
127
I
. 
М
ифологии 
22 / 35

---

более похвальный, чем менее он оправдан; наше обще-
ство — это общество скаутов, чей кодекс чувств и 
ценностей совершенно оторван от конкретных про-
блем солидарности или же прогресса. Перед нами 
здесь старый миф о «выработке характера», о «само-
дрессировке». Подвиги Бишона — из того же разряда, 
что и альпинистские восхождения: эти демонстрации 
нравственной силы обретают свою конечную ценность 
лишь постольку, поскольку получают огласку. Кол-
лективно-социализированным формам спорта обычно 
соответствует у нас сверхценный образ спортсмена-
звезды; физические тяготы связываются здесь не с 
ученичеством человека внутри своей группы, а с особой 
тщеславной моралью, с экзотикой выносливости и 
своеобразной мистикой приключений, противоесте-
ственно отрезанных от всяких забот общественного 
быта.
Страна, куда едут родители Бишона, обозначена 
весьма неопределенно — главным образом как Страна 
Красных Негров*
1
, то есть некая романическая об-
ласть; все ее слишком реальные черты исподволь стер-
ты, зато в ее легендарном названии задается устраша-
ющая двузначность — красный цвет, в который 
туземцы окрашивают свое тело, ассоциируется с цве-
том человеческой крови, которую они, надо думать, 
пьют. Вся поездка представлена нам в понятиях завое-
вательного похода: молодые художники выступают в 
путь хоть и без оружия, но «вооружившись кистью и 
палитрой»; нам рассказывают как будто об охотничь-
ей или военной экспедиции, предпринятой в неблаго-
приятных материальных условиях (герои непременно 
бедны, наше бюрократизированное общество не бла-
гоприятствует благородным свершениям), зато изоби-
лующей образцами мужества, великолепного (или 
нелепого) в своей бесполезности. Маленький Бишон 
играет роль Парцифаля, чья невинность, белокурые 
кудряшки и улыбка противостоят инфернальному 
миру черно-краснокожих с их насечками на теле и 
уродливыми масками. Само собой разумеется, что 
кротость белого ребенка одерживает победу: Бишон 
128
Р
олан 
Б
арт. 
М
ифологии
23 / 35

---

покоряет «людоедов» и становится их кумиром (белые 
люди вообще прямо-таки созданы для обожествления). 
Как истый маленький француз, Бишон запросто усми-
ряет дикарей и смягчает их нравы; в свои два года он, 
вместо того чтобы гулять в Булонском лесу, уже тру-
дится на благо отечества — точь-в-точь как его папа, 
который присоединился (непонятно, правда, зачем) к 
отряду верблюжьей кавалерии и преследует в диких 
дебрях «грабителей».
Нам уже ясно, какой образ Негра проступает в 
этом жизнеутверждающем маленьком романе. Пона-
чалу Негр вызывает страх — ведь он каннибал; и Бишон 
воспринимается как герой именно потому, что вообще-
то он рискует быть съеденным. Если бы в его истории 
не присутствовал неявно этот риск, она ничем бы и не 
поражала, читателю не было бы страшно; соответ-
ственно во множестве повторяются сцены, где белый 
ребенок остается один, беспечный и беззащитный, 
среди потенциально опасных черных (единственный 
вполне успокоительный образ Негра — это слуга-
«бой»
,
прирученный варвар; впрочем, и здесь не об-
ходится без очередного общего места из расхожих 
историй про Африку — бой оказывается вором и ис-
чезает вместе с хозяйскими вещами). Каждая такая 
сцена заставляет содрогаться при мысли о том, что 
могло бы случиться; что именно — никогда не уточня-
ется, повествование сохраняет «объективность»; но 
фактически оно зиждется на патетическом столкно-
вении белой плоти и черной кожи, невинности и жес-
токости, духовности и магизма: Красавица обуздыва-
ет Чудовище*
2
, львы лижут ноги Даниилу, варварский 
инстинкт покоряется цивилизации души.
Глубинная подоплека «операции Бишон» в том, 
что негритянский мир изображается глазами белого 
ребенка и, разумеется, выглядит сплошным