Barthes. Mythologies p aris, Seuil,1957

присоединяя их 
к первичным. «Миф», 
в понимании Барта, несомненно представляет собой 
коннотативную систему; достаточно взглянуть на 
схему на с. 272 настоящего издания, где первичный, 
языковой знак служит именно «формой», то есть 
средством выражения для нового, «мифического» 
смысла-понятия. Тем не менее Барт причисляет его — 
и притом последовательно, проводя эту мысль через 
все дальнейшее изложение, — к «метаязыку». Только 
позднее, начиная с «Основ семиологии», он стал поль-
зоваться термином «коннотация», приведя свою тео-
рию в соответствие с ельмслевской
1
. Однако У. Эко и 
И. Пеццини в уже цитировавшейся выше статье пока-
зали, что именно у Барта оппозиция коннотации и 
метаязыка плохо вяжется с его же постулатом о все-
охватывающем характере вербальных знаковых систем 
по отношению ко всем прочим. Действительно, в усло-
виях, когда язык (вербальный) безусловно доминиру-
ет над любыми невербальными кодами (например, 
такими, как вестиментарный — код одежды), послед-
ние лишаются самостоятельных смыслов, смыслы 
фактически «внедряются» в них вербальным языком. 
А потому и его коннотативные и метаязыковые функ-
ции фактически совпадают, слипаются: 
...Так называемый метаязык описывает не за-
коны (код) языка-объекта, а лишь его коннота-
ции, то есть тот добавочный смысл, которым 
нагружается вестиментарный не-язык, будучи 
освещен рефлектором вербального метаязыка 
[...] коннотации невербального языка (моды, 
1
См.: Структурализм: «за» и «против», с. 157–160. В середине 
50-х го дов Барт, очевидно, еще был не знаком с работами Л. Ельмслева 
и знал датскую школу глоссематики лишь через посредство другого ее 
представителя — Виго Брёндаля.
23
Р
олан Барт — теоретик и практик мифологии
23 / 35

---

бытового поведения или спектакля) рождают-
ся не из внутренних законов этого языка, а из 
разоблачающей деятельности, осуществляемой 
над ним вербальным языком
1
. 
Получается несколько гротеcкный порочный круг, 
особенно если применить такую схему к «Мифологи-
ям» с их критическим, разоблачительным пафосом: 
чтобы демистифицировать вещи, «мифолог» вынужден 
сам же «вчитывать» в них те мифы, которые ищет; это 
напоминает замечание Барта о литературных «струк-
турах», сделанное уже много позже, после завершения 
структуралистского периода в его деятельности: 
...Структура — это вроде истерии: если зани-
маться ею, она присутствует с несомненностью, 
но стоит притвориться, что игнорируешь ее, как 
она исчезает
2
.
Все дело, однако, в том, что в «Мифологиях» Барт 
как раз не разграничивает коннотацию и метаязык. 
Более того, что любопытнее всего, на практике он и 
позднее, осознав теоретически их различие, продолжал 
оценивать 
их примерно одинаково. Метаязык /конно-
тация, то есть язык, «говорящий 
по поводу вещей
» 
(наст. изд., с. 306), осуждается как неистинное, отчуж-
денное — хотя и исторически неизбежное! — слово. 
Сопоставим два бартовских текста, где оба термина 
уже различаются и употребляются корректно.
Один из них — маленькая статья 1959 года «Лите-
ратура и метаязык». Здесь «метаязык» — уже не кон-
нотация, а бесспорный метаязык, сознательная само-
рефлексия литературы; в его разработке проявляется 
способность литературы отстраниться от себя, «видеть 
в себе одновременно предмет и взгляд на предмет, речь 
и речь об этой речи, литературу-объект и металитера-
туру»
3
. Но каков же итог размышлений об этой само-
рефлексии (одним из представителей которой высту-
пает, между прочим, главный герой бартовской 
1
U. Eco, I. Pezzini. Art. cit., p. 33.
2
Roland Barthes. Sollers 
e
crivain. Paris, 1979, p. 74. 
3
Ролан Барт. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1989, 
с. 131.
24
Р
олан 
Б
арт. 
М
ифологии
24 / 35

---

критики тех лет — Ален Роб-Грийе)? Итог довольно 
двойственный, далеко не восторженный: 
...Литература наша [...] ведет опасную игру со 
смертью, как бы переживает свою смерть [...] 
Этим, собственно, и определяется ее трагизм: 
наше общество, стоящее ныне как бы в истори-
ческом тупике, оставляет литературе лишь 
характерно эдиповский вопрос: