1. Когда появились первые басни Крылова Ива́н Андре́евич Крыло́в

Отражение в баснях философских, социальных и нравственных взглядов Крылова
Проблематика басен Крылова и само понимание им жанра непосредственно связано с событиями рубежа XVIII–XIX вв. Будучи просветителем по своим воззрениям, баснописец после Великой французской революции многое пересмотрел в своих взглядах. Еще в прошлом столетии он критически отнесся к идее просвещенного государя. Теперь его скептицизм настиг само государство Разума, о котором писали просветители. Создание такого государства не состоялось. Вместо него совершилась революция, которая принесла неисчислимые жертвы. Если идеи просветителей оказались опровергнутыми ходом исторической жизни, то, значит, учение просветителей, в котором видели истинный свет разума, ложно. Но раз это так, то какова роль просвещения, науки, всякого книжного знания в обществе, в истории? В чем заключается в таком случае смысл человеческой деятельности и человеческой воли? Подчиняется ли разуму человека исторический процесс или он совершается стихийно? Если известно, что общество страдает коренными противоречиями, то почему же народы терпят социальный строй, препятствующий их свободе и счастью? Является ли революция, обнаружившая во Франции свой разрушительный характер, единственно верным путем к благополучию и процветанию народов?
Все эти трудные вопросы встали перед некогда радикальным Крыловым во всем своем величии и глубине. Парадоксально, что мудрец-философ ответил на эти "важные", как говорили в старину, вопросы не в жанре "высоком" – эпической поэмы, трагедии или философской оды, а в жанре "низком". Тем самым он вложил в басню несвойственное ей философско-возвышенное и нравственно-значительное содержание.
Эта философско-социальная и нравственная проблематика свойственна Крылову-баснописцу с первых басен. Она открылась басней "Лягушки, просящие Царя" (точная дата написания неизвестна, басня помещена первой во второй книге "Басен" (1809)[62]. Сюжет басни таков: Лягушки жили в своем болотном государстве сами по себе. Но, исполненные высокомерия и спеси, они были недовольные почему-то своей "республикой" ("правление народно") и решили просить Зевса (Юпитера), чтобы он послал им Царя. Иначе говоря, у Лягушек уже было государство разума, о котором писали просветители, но они пожелали иного. Юпитер исполнил их просьбу и выслал им с небес осиновый чурбан (явный намек на конституционную монархию, при которой народ управляет, а царь власти не имеет). Лягушкам он показался недостаточно величественным и строгим. Они снова обратились к Юпитеру, и тот дал им настоящего царя – Журавля, который Лягушек судил и ел (самовластие, тирания или деспотизм). Для Лягушек настал "черный год".
Лягушки оказались безумными и сами виноваты в своих бедах. Судьба жестоко посмеялась над ними. В басне Крылов имел в виду "Общественный договор" Руссо, согласно которому государство возникает на основе договорных отношений между гражданами. Почему так произошло? Потому что у Лягушек не было в их прошлом опыте никакого другого правления, кроме народного, а они решили забыть свой жизненный опыт и последовать своему разуму, который оказался посрамленным. Лягушки руководствовались чисто "головными", умозрительными, "теоретическими" соображениями[63].
Отсюда Крылов делает вывод, что всякие идеи, оторванные от жизненного опыта, безумны и всегда готовы обернуться глупостью и злом. Крылов таким образом дал свое толкование послереволюционных событий и причин кризиса просветительской мысли. Он сделал вывод, что воззрения просветителей целиком субъективны. Значит, всякое преобразование, навязанное умозрительными идеями, не нужно и пагубно. Поэтому и революция, в которой виноваты идеи просветителей, вполне естественно обернулась злом и бедствиями. В басне "Сочинитель и Разбойник" Крылов вывел Сочинителя, который помещен в ад за то, что "тонкий разливал в своих твореньях ад. Вселя безверие, укоренял разврат…". Перечисляя его вины, Мегера гневно напомнила ему о том, что он призывал к разрушению порядка, осмеивал "супружество, начальства, власти" и "в приманчивый, в прелестный вид облек И страсти и порок…".
Такие же размышления вызвали и появление басни "Безбожники" (1813), в которой Крылов подвел своеобразный итог наполеоновской эпохе. Баснописец перенес действие в античные времена и привлек античную мифологию. Боги Олимпа символизируют устои, законы жизни, исторический опыт, против которого восстал народ, смущенный смелыми толками "мнимых мудрецов". Здесь звучит та же мысль о губительности ложных теорий, не считающихся с жизненной практикой. В басне содержится намек на Францию, которая, возмущенная "мудрецами", стала причиной своего несчастья, породив Наполеона и найдя в России свою погибель. Этот бесславный конец был предопределен нарушением естественного исторического процесса вследствие "очарованности" умозрительными, а значит, ложными, безжизненными "теориями".
Крылов сделал вывод, что идеи, не основанные на жизненном опыте и призывающие к разрушению, к разрыву с традицией, с привычными формами правления и государственного устройства, гибельны.
Означает ли это, что всякая "теория" пагубна и что человеку вовсе не нужен разум? Было бы неверно думать, будто Крылов отвергает всякое, в том числе сознательное, вмешательство в практическую жизнь. Он не отрицает пользы разума, но разума, непременно опирающегося на жизнь и связанного с опытом, а не отвлеченного от него. Значение идей, как и разума вообще, не следует ни преувеличивать, ни приуменьшать. Им нужно отвести должное место. Крылов учит различать ложные и истинные идеи, бесполезные и полезные, мертвые и живые, безнравственные и нравственные.
Место и роль идей, теорий, разума в человеческой жизни и в истории – предмет размышления Крылова во многих баснях. Например, та же тема повернута иной, бытовой, стороной в басне "Огородник и Философ". Этой басней особенно возмущался Вяземский: "Не рано ли у нас смеяться над философами и теми, которые читают, выписывают, справляются, как указано в басне. <…> Большая часть читателей зарубят себе на памяти одну мораль басни:

8. В чем, по Вашему мнению, заключаются реализм и народность басен Крылова?
Особого внимания заслуживают те басни Крылова, в которых была изображена им русская простонародная жизнь. «Мужики» его басен обрисованы так живо и правдиво, что нельзя в Крылове не признать великого художника-реалиста, ближайшего предшественника Гоголя. Его басни – правдивые жанровые картинки, проникнутые юмором, отличающиеся тонкостью рисунка и знанием русской жизни. Это скорее даже не басни, а прекрасные реалистические повестушки. Насколько его «нравоучительные» произведения принадлежат старой, отживающей литературе псевдоклассицизма, – настолько басни бытоописательные принадлежат XIX веку, с его художественным реализмом, особенно характерным для творчества Гоголя, Островского, Гончарова.
Из произведений этой группы особенно любопытны – «Демьянова уха», «Два мужика», «Три мужика», «Кот и Повар». Они всем хорошо известны. Главные достоинства этих басен – прекрасный язык, сжатый и выразительный, глубокое и тонкое знание человеческого сердца, умение только при помощи слов и разговоров действующих лиц рисовать их характерные, типичные черты, – свойство лучших писателей XIX века.
Великий художественный талант, понимание человеческого сердца, умение всматриваться в жизнь, метко и остроумно осмеивать человеческие слабости, знание родного языка и русской жизни помогли Крылову стать в ряды первоклассных писателей. Талант выдвинул нашего великого баснописца из ряда его современников, заставил его творить так, что читатель от чтения его басен выносит иногда совсем не то впечатление, какое хотел произвести автор: бледное, шаблонное нравоучение легко забывается (его чаще и не читают), – в памяти остается художественно написанная картинка из русской жизни, приближающаяся или к сатире, или к реалистической повести.
Если мы сравним произведения Крылова с творениями его предшественников и современников, то увидим, что он превзошел всех не только художественностью, но и содержательностью своих басен. Сатира до него никогда у вас не захватывала таких широких пределов, такой массы материала, – заимствованная извне, она или повторяла чужие обличения на русском языке, или, в лучшем случае, перелицовывала «на русскую стать» чужие пороки, чтобы их изобличать у нас задним числом. Из предшественников Крылова только у Кантемира, Новикова, Дмитриева да у Измайлова встретим мы стремление шире захватить русскую жизнь, судить ее не с чужого голоса и не с точки зрения каких-нибудь исключительных, узких тенденций.
8. Жанрово-стилевое новаторство Крылова. Каково соотношение в басне морали и житейской мудрости, рассказа и морали? Образ рассказчика в баснях Крылова.
9. Жанрово-стилевое новаторство Крылова. Каково соотношение в басне морали и житейской мудрости, рассказа и морали? Образ рассказчика в баснях Крылова.
“Мужицкий” взгляд на действительность – вот то новое, что внес Крылов в современную ему эстетическую мысль и в литературу. Это обусловило его необычный подход ко всем бытовавшим тогда философско-эстетическим и художественным воззрениям от классицизма до романтизма включительно. Этим же определено своеобразие его басен и его новаторство в жанре басни.
Жанр басни под пером Крылова заметно изменился. В нее вошло такое глубокое философское, этическое, социальное содержание, которое было под стать комедии или роману. Крылов решал в басне задачи национального масштаба и серьезного литературного значения. Басня благодаря Крылову стала жанром, сравнимым с большими и “важными”, как тогда говорили, литературными формами.
В баснях Крылова ожила национальная история, отлившаяся в проясненные баснописцем национальные моральные нормы, и русская нация в них нравственно осознала себя. Раздвигая содержательные границы басни, фабулист не выходил за пределы жанра и не превращал басню в сатиру, в лирическое стихотворение или в бытовую новеллу. Крылов использовал внутренние возможности жанра, не нарушая его строения и строго соблюдал законы, согласно которым басня состоит из морального поучения и рассказа. Он не отказывается от морали в пользу рассказа или от рассказа в пользу морали, а сохраняет и живой рассказ, комедийную сценку и нравоучительность. Поэтому басня Крылова – это художественное произведение, в котором закреплен способ народного мышления, сохраняющий признаки простодушно-лукавого, не прямого проникновения в суть вещей, и сгусток народной мудрости, и эпический рассказ, и драматический эпизод, в котором персонажи действуют самостоятельно, в соответствии с их характерами. Через их непосредственные отношения проступают зримые черты того общества, в котором они обитают. В свою очередь, этот мир в их поведении и их устами выносит себе приговор. Басня Крылова не столько указывает на порок, сколько показывает его.
Не изменяя классических басенных правил, Крылов перестраивает соотношение между рассказом и моралью, наполняет рассказ живописными подробностями, создает характеры персонажей и образ рассказчика.
Свою личную позицию Крылов скрывает, преподнося ее как мнение самого народа, возникшее в его историческом опыте. Конечно, такое сокрытие умышленное и художественно рассчитанное: Крылов дает возможность говорить и действовать самим басенным персонажам, но так освещает конфликт и такие моральные следствия извлекает из него, что читатель догадывается об участии мысли писателя. Однако, даже произнесенная от лица рассказчика-баснописца, она не предстает только его личным мнением. Нравственному выводу придана форма пословиц, поговорок, воспроизводящих мнения “молвы” или напоминающих их. Моральные сентенции снова возвращаются в ту же народную среду, в ту же житейскую практику, из которой они изошли. Все это доказывает, что Крылов решительно избегал “теоретической” субъективности и стремился представить свои басни как объективный результат познания, извлеченного из жизненного опыта народа.
Установка на эпичность, на объективность исключала непосредственное “присутствие” автора. Не выявляя себя как автора, Крылов выдвигает на первый план рассказчика, который всегда находится рядом с персонажами, как бы “входит” в них, проникается их чувствами. Оттого он судит о них не понаслышке, а вскрывает их лицемерную и жестокую мораль.
Рассказчик притворно доверяется персонажам и серьезно изъясняет мотивы их поведения. Он дает выговориться зверям и людям, совершить те или иные поступки. Он беспристрастно передает их точки зрения, но его мнимое простодушие подрывается полным посрамлением персонажей, которое проистекает из рассказа. И тут обнаруживается, что простота рассказчика лукава. На самом деле он знал заранее, к чему приведет его рассказ. Неожиданность рассказа относится только к персонажам. Рассказчик же всегда “себе на уме”. Он отлично знает достоинства и слабости своих персонажей, их ухищрения и уловки, которые от него не могут укрыться и не могут его обмануть. Персонажи всегда обманывают только себя. При этом рассказчик может шутить и с читателем, опять-таки притворно делая вид, будто намерен рассказать что-то ему известное и знакомое, но неожиданно приводя к совершенно иному, более глубокому и точному знанию. Эти приемы у Крылова чрезвычайно разнообразны. У него нет строгой обязательности: мораль может вполне согласоваться с рассказом, а может не совпадать или противоречить ему. Часто рассказчик доверчиво повторяет мнение “молвы”, но сквозь подчеркнутое простодушие, что само по себе уже подозрительно, непременно проступает откровенное лукавство.
Новаторство Крылова в жанре басни раздвинуло широкие дали перед русской литературой, обозначив и облегчив путь к реализму, к созданию общенационального литературного языка и многосторонних типических характеров.
Магистральный путь к реализму лежал через романтизм, благодаря которому выражению в слове, в литературе стал доступен внутренний мир человека. Но путь Крылова заставляет задуматься и над тем, что, помимо главного русла, существовали и боковые. В своих высших художественных достижениях писатели, отвергавшие романтизм или миновавшие его в своем развитии, могли непосредственно устремляться к реализму. Так Крылов-баснописец, бывший просветитель, расставшийся со многими иллюзиями просветительства и принявший в качестве отправной позиции народный “здравый смысл” и “золотую середину” в споре враждующих общественных и литературных сил, своими баснями “врастал” в реализм. С большими оговорками, но все-таки то же самое можно сказать и о А.С. Грибоедове, создавшем на не романтических основах блистательную комедию “Горе от ума”.


10. Почему П.А. Вяземский отдавал предпочтение И.И. Дмитриеву перед Крыловым, а Пушкин больше ценил Крылова, чем И.И. Дмитриева? Спор между Вяземским и Пушкиным о путях развития жанра басни. Спор Пушкина и Вяземского о Крылове начался в переписке в конце 1823 г. Первые аккорды этого спора должны были прозвучать в письме от 4 ноября, где Пушкин просил Вяземского написать предисловие к «Бахчисарайскому фонтану» и где он впервые сообщал ему о работе над «романом в стихах» (Акад. Т. 13. С. 73). Крыловскими словами «а если брать, так брать, не то что и когтей марать» («Вороненок») Пушкин настраивал себя на будущую серьезную битву за этот роман с цензурой. В черновике этого письма сохранился большой фрагмент текста, который в это письмо не вошел: О Дмитриеве спорить с тобо не стану, хоть все его басни не стоят одной хоро басни Крыловой, все его сатиры — одного из твоих посланий — [все его песни, мадригалы, оды, элегии] а все прочее [одной] [одного] первого стихотворения Жуковского. Ерм такая дрянь — [что] мочи нет, — сказки писаны в дурном роде, холодны и растянуты — по мне, Дмитриев ниже Нелединского — и стократ ниже стихотворца Карамзина — любопытно видеть его жизнь не для него а для тебя — Хорош [русский поэт] poёte de notre civilisation. Хороша и наша civilisation! Грустно мне видеть, что все у нас клонится Бог знает куда — ты один бы мог прикрикнуть налево и направо, порастрясти старые репутации, приструнить новые и показать нам путь истины, а ты покровительствуешь старому вралю не на <- - - - - - - - - -> нами… (Акад. Т. 13. С. 381) Не вошел он, очевидно, потому, что Пушкин решил пока не начинать полемику. Но сразу же надо отметить, что спор о Дмитриеве для Пушкина с самого начала означал бы и спор о Крылове. Он, конечно, знал, что Вяземский написал панегирическое предисловие к шестому изданию сочинений Дмитриева («Известие о жизни и стихотворениях Ивана Ивановича Дмитриева») еще в 1821 г., что рукопись эта долго ходила по рукам, читали и исправляли ее А. И. Тургенев, Жуковский, Карамзин и др. Лишь в конце 1823 г. вышли долгожданные два тома1 . В петербургских литературных кругах разговоры о предисловии Вяземского имели место еще до выхода издания. В начале октября Вяземский писал А. И. Тургеневу: «Говорят, на меня гневаются за то, что в биографии Дмитриева не отдаю Крылову первенство. Впрочем, я говорил о нем с уважением. По совести поэтической признаю Дмитриева изящнее. Тот, может быть, прелестнее в ином смысле, но в деле искусства нет прихоти»2 . Действительно, Вяземский утверждал в своей «Биографии» Дмитриева, что именно в баснях «завещает он нам славу полную», что «он первый начал у нас писать басни с правильностию, красивостию и поэзиею в слоге»3 . Перечисляя русских баснописцев — предшественников Дмитриева, от Сумарокова и Хемницера до A. E. Измайлова, Вяземский говорит лишь об одном последователе, который «так сказать, бороться дерзнул с нашим поэтом, переработывая басни, уже им переведенные, и басни превосходные, и мы благодарны ему за его смелость. Но г. Крылов с искренностию и праводушием возвышенного дарования, без сомнения, сознается, что если не взял он предместника (Дмитриева. — Е. Д.) за образец себе, то по крайней мере имел в нем пример поучительный и путеводителя, угладившего ему стезю к успехам. Г-н Крылов нашел язык выработанный, многие формы его готовые, стихосложение — хотя и ныне у нас еще довольно упорное, но уже сколько-нибудь смягченное опытами силы и мастерства. Между тем забывать не должно, что он часто творец содержания прекраснейших из своих басен; и что если сие достоинство не так велико в отношении к предместнику его, который был изобретателем своего слога, то оно велико в сравнении с теми, которые не изобрели ни слога, ни содержания своих басен...»4 Итак, отдавая Дмитриеву пальму первенства в создании слога и стихосложения русской басни, Вяземский, как видим, считает Крылова талантливым его продолжателем и вместе с тем смелым соперником, который к тому же создавал и новые сюжеты. Впрочем, последнее Вяземский не считал большим достоинством, полагая, что традиции Лафонтена — не «изобретение», а «мастерское изложение». Вяземский прекрасно знал, что на путь баснописца Крылова подтолкнул Дмитриев еще в 1805 г.: он покровительственно отправил Крылова (уже немолодого литератора, всего на девять лет моложе его самого) в «Московский зритель»5 .

11. Прочитайте басни Крылова: "Волк на псарне", "Слон на воеводстве", "Воспитание льва", "Огородник и философ"